Читать книгу Обручник. Книга третья. Изгой - Евгений Кулькин - Страница 67

Море говорило с ним языком змеи и черепахи – шипением и безмолвием. Когда же на нем разыгрывался шторм и звуки обретали сверхлюбимую им громкость – он не подходил к морю, ибо тогда оно было для других.

Но море было в Сухуми или в Новом Афоне, на худой конец в Гадауте. В Тифлисе же о нем не было и помина. Но все признаки стихии все же имелись.

Только в чем они, Берия до конца так и не узнал. Да и как узнаешь, когда жизнь в этом «городе» напоминает сплошную гонку. Гонку сумасшествия за безумием.

Это когда-то, когда история устоится и ученые воздадут всем по заслугам, а время закрепит это в сознании народа, и можно будет уже с определенностью сказать: зря были эти усилия или нет, и был ли вообще смысл во многом из того, что сейчас кажется насущным.

Но одно Лаврентий Берия усвоил как непреложную неукоснительность – чекист постоянно должен быть вовремя и в нужном месте. Иначе, грош цена ему в базарный день.

Из внешности Лаврентия более всего угнетали его маленькие руки. Поэтому он более всего ненавидел тех, у кого, говоря языком грустных газет, пудовые кулаки. И еще он прознал, что каков кулак, таков размер и сердца.

Значит, и тут он не дотягивает до параметров средне-статистического гражданина Советского Союза.

А тут еще зрение… Эта кобровая очкатость. Зато такой походки вразвалку нет ни у кого.

Обрел походку – «заимел молодку» – так было написано на одной пивной на окраине Москвы, где услугами считался вольный отлов обезумевших от ощущения неизвестности девок.

Другие же сразу уяснили, что слабость – самое сильное оружие женщины.

Надо только правильно пользоваться предоставленной ей природной слабостью.

Там же, в том подмосковном Париже, как было кем-то сказано, среди множества, которое превзошло все разумные пределы, он и крутанул на столе положенную набок бутылку, и увел с собой ту, на кого указало остановившееся горлышко.

Это далее охарактеризуется им, как «крест судьбы».

Что в нем себе не нравилось? Это опущенные вниз уголки губ. Сколько он ни встряхивал гримасами лицо, чтобы изменить этот некрасивый абрис, ничего не получалось. Как забывался, губы вновь приобретали безвольность.

А нынче считал он, и это ему очень шло.

Он как бы сразу обретал какую-то представительность.

Особенно если вползал в любимый свой серый костюм и подпоясывал шею шелковым галстуком, ужаленным цветной булавкой. В такое время он выглядел дипломатом всем миром признанной страны.

Сегодня у Берии встреча, о которой надо сразу забыть, как только она состоится.

Нет, это не касается простодушной женской любви, сопряженной с жеманством и игрой в недоступность.

Нынче он должен изображать из себя начинающую проститутку…

Только на первый взгляд кажется, что это легко и, если принужденно, то только до первого греха. А на самом деле игра предстоит тонкая, настоенная на изощренности и знании того, о чем лучше и не гадать.

Причем тот, с кем он сегодня встретится, наверняка имеет несколько имен и тем более кличек.

А он, Лаврентий Павлович Берия, должен «миловаться» перед ним под своей истинной фамилией. Потому этому типу ничего не будет стоить узнать его родословную до восьмого колена и найти в ней такой изъян, который пойдет ему на пользу.

Сумерки меркли. Море не подавало признаков волнения. Оно все ушло в его душу.

– Скажите, что вы цените в людях более всего?

Вопрос – в спину. Ответ – в пространство.

– Ничем незащищенную наивность.

Сперва идет в поворот голова, потом и все тело. Вид такой же, какой он себе рисовал.

– Здравствуйте!

Рука липкая, как лист каштана после дождя. Глаза – быстрые. Ведь английский шпион наверняка знает, что Берия – чекист. Уже чекист.

Но он, наверно, думает: еще чекист.

– Вы любите море?

Вопрос каверзен, потому что заготовлен.

– Мне один аджарец говорил…

Треп аджарца пропускается мимо ушей. Вернее, его срезал вскрик сонной чайки.

– Какой вам видится в будущем Россия?

– Как страна, которую всех тянет толкнуть в прошлое.

Тринадцать шагов молчания. Всхлипнул прибой. Рядом причалила лодка.

– На этот вопрос можете не отвечать, но я его обязан задать.

– Не трудитесь. Ответ на него уже есть.

– И каков же он?

– Я доверием народа не торгую.

– Красиво сказано.

– А мне кажется, это только подумано.

– Вам в вашей работе не вредит ваш интеллигентный, даже импозантный вид?

– У меня есть рабочая форма.

– Из чего же она состоит?

– Из шинели, буденовки…

– И ботинок с обмотками? – брезгливо подхватил шпион.

– Угадали! Причем обмотки у нас числятся как вид оружия.

– И как же вы их используете?

– Делаем для врагов удавки.

Кажется, взликовали даже головки сапог.

– Ну и как позволите квалифицировать качество нашей встречи?

– Как плач о несбывшихся надеждах.

– Вы равнодушны к женщинам?

– В меру их моральной устойчивости.

– А разборчивы в связях?

– Как всякий, кто знает, что невечен.

– А у вас карается распущенность?

– У нас не знают, что это такое.

Тринадцать неслышных шагов. Неслышных потому, что идут по траве.

– Я, кажется, на что-то наступил.

Запахло тем, что являло собою суть.

– Я помою обувь.

Спустился к морю. Берия смотрит поверх него на последние отблески зари.

Шпион трет ботинки куском травы, то и дело макая ею в море.

– Где жрут, там и срут, – почти про себя бубнит он.

По инерции, все еще по-русски. Хотя резонно было бы перейти на английский.