Читать книгу Обручник. Книга третья. Изгой - Евгений Кулькин - Страница 69

Шел тридцатый от века и тринадцатый от принятия Советской власти год.

И это о нем крестьяне складушничали:

В последовательности все выглядело именно так.

Сперва обещали выполнить лозунг революции «Земля – крестьянам». Потом всех – из-под палки, а то и пистолета – стали загонять в колхозы. А тех, кто что-то стоил на земле, раскулачили и посослали кого куда.

Родителям и братовьям Пелагеи выпала Сибирь. Собрались родственники в кучу общую кручину править.

И сказала мать Пелагеи.

– Поля! А ведь он тебя наверняка помнит.

Пелагея поняла, о ком речь. Знала и что от нее требовалось: написать. Тем более что часто через газеты Сталин отвечал разному роду страдальцев. И, естественно, помогал.

Все смотрели на Пелагею. А она – молчала. Что им было сказать? Что в свое время он ее тайно оставил, сбежав, как она думала, в неизвестность. А когда приспичило, стал искать. Но в ней еще злоба не перекипела. Что было дальше? Сумасшедшая тоска. И – уходящие годы. Не уходящие, а прямо летящие. И, как неизбежность, замужество.

Теперь у нее устоявшаяся судьба. Муж Николай Фомин – механик – человек покладистый и не озороватый. Сын – Валерий – тоже вполне приличный мальчик. Есть еще – совсем малютка – дочка. Галиной назвали. В честь… Да какая разница, в честь кого? В честь себя, то бишь ее.

Смотрят на нее родственники. Кажется, с надеждой. Хотя гордости у всех хватает, чтобы не унижаться. Но ведь это – не они, а – за них.

Ходит, ластясь к каждому по очереди, – кошка. Ее Пелагея увезет из Тотьмы в Вологду. На память о своем сытом доме. Ибо дом – тоже уже не их. И скотина во дворе. И сам двор. Их только кручина. Которая скоро превратится в тоску. А потом, но это уже в Сибири, и в муку.

Ничего не понимающий Валерчик залезет на стул и читает:

Отец – вздыхает. Мать – охает. Братовья – молча курят.

И вдруг отец, как вынырнув из омута думы, произнес:

– А будет ли жизнь, коли других – под корень, а нас – лишь лишка да с вершка?

Братья разом взворочились, словно их стали доскунать блохи. В полуголос заплакала мать. И в это время лопнула поводом матица.

И какая-то труха из щели посыпалась.

– Ну вот! – перекрестился отец. – Дом все и сказал.

И Пелагея внутренне расслабилась.

Гордость не надо было бросать никому под ноги.