Читать книгу Дебют. Как НЕ стать писателем - Георгий Панкратов - Страница 14

Вчера мы сидели в блинной с коллегой Катей после интервью. Говорили с безопасником главной столичной библиотеки. Человек отвечал с интересом, пока Катя не начала его допрашивать: а какие производители у каждого прибора? В этом и есть задача журнала – давать рекламу, но смотрю – человек расстроился: говорят не о нем, пришли, чтобы выяснить фирмы. И как-то сразу сник, свернул разговор. Катя этого не замечает, а я вижу.

Она молодая карьеристка, приехала из Сибири, инженеры ей не интересны. За блинами она признается, что хочет работать в ООН. Но пока туда не позвали, и вот уже пять лет Катя трудится в нашем журнале. В разговоре со мной она то и дело повторяет точно мантру: маркетинговый план. Содержание журнала ей не важно, как и остальным моим коллегам, и, в общем, оно правильно: без рекламы журнала бы просто не было. Но, с другой стороны: набивать журнал рекламой только для того, чтобы иметь возможность выпустить журнал с рекламой? Какой-то бессмысленный круговорот.

– Послушай, Кать, – говорю устало. – У тебя вся жизнь как маркетинговый план.

Я уже точно решил, что уйду из журнала. Вот только куда, не знаю. Думаю: ведь и моя-то жизнь, в сущности, все тот же маркетинговый план. Да и любая другая тоже. И то, что в конце дня я сорвался в Петроград, потому что Юнне нужно утеплить в квартире окна – она пожаловалась, что замерзает – не что иное, как маркетинговый план.

В окнах не просто щели, а крупные дыры, из которых дует холодный воздух. Как она здесь спит? Ладно, осталось недолго, ведь мы скоро будем жить вместе. Юнна позвонила после «Космоса» и сказала мне об этом. У нее изменился голос, она стала звонить перед сном, и я частенько засыпал к под утро. Тогда я понял, как влюбленность поражает человека. Понял с удивлением и счастьем, отгоняя другие мысли: а что будет, когда это все пройдет? Я отправился в храм и поставил свечку, благодарный за дарованное счастье Господу и Москве.

Юнна рассказывала о прошлой жизни: прежних влюбленностях, пережитых невзгодах и радостях, доверяла страницы жизни, которые хотела забыть. Она раскрывалась с опаской: – Тебе еще хочется со мной жить?

– Мне хочется любить вас еще больше.

В углу стола лежит телеграмма, мое поздравление из Москвы: «Желаю всегда хорошей погоды». Нам по-прежнему приятно говорить о ней. Может, в разговорах о погоде есть рецепт какого-то особого сближения? Зачастую я был уверен: это действительно так.

А где-то в комнате еще один мой подарок, золотые серьги. Я вручил на Патриарших.

– Гоша, как красиво! – сказала тогда Юнна. – Но я же не ношу серьги.

Мы вспоминаем это с улыбкой, да и вообще теперь живем с улыбкой. Это ново и прекрасно для меня.

Прощаемся у метро «Мужества», я долго смотрю ей вслед. Юнна несколько раз оборачивается. Машу ей рукой, и она уходит в метро. Спустя несколько дней она почему-то напишет:

«Мне только что приснилось, что ты очень сильно кричишь. И стало так страшно! Так ведь не будет никогда, правда?»

Я не стал говорить о своем сне. В нем Юнна прыгала с высотного здания, настолько высотного, что таких нет даже в Москве, да и нигде в мире. Может быть, хотела полететь на своих крыльях, на которых так часто летала во снах, а может… Я мчался по лестнице, перелетая пролеты, а им все не было конца и края. Словно очутился в бесконечной западне, где чем больше спешил, тем вернее терял время.

И как хорошо, что можно было проснуться.