Читать книгу Дебют. Как НЕ стать писателем - Георгий Панкратов - Страница 22

Маленьких радостей становится не так уж много. Все время поглощает работа, если что-то остается – пишу или отыскиваю новые журналы, изучаю издательства. Если что-то нахожу о премиях, пролистываю: рано, ну какие премии! Ведь даже книга еще не вышла, публикаций толковых нет. Но однажды натыкаюсь на премию, для которой быть писателем быть вообще не надо. Якобы эта премия и делает тебя писателем.

Представить себя победителем я не мог; смешно. Но поскольку для участия вообще ничего не требовалось, я не поленился выбрать самую крупную повесть, «Юный кот», нажать «прикрепить» и «отправить». Мне кажется, там была кнопка «забыть», и, по-моему, я ее тоже нажал.

Мы оба устали и очень хотим в отпуск. Настроение приподнятое, потому что этот отпуск близок, да и день выдался хороший: день рождения Юнны. Мы выбрали мобильный телефон и поехали в центр, в ресторан на крыше.

– Любимая, – говорил я. – Мы, наверное, переживаем сейчас сложные времена, но я благодарен за то, что мы вместе. Наша любовь – по-прежнему главное в моей жизни, и каждый вечер я предвкушаю встречу дома. Пусть всегда сияет эта самая красивая улыбка, ну а я уж постараюсь…

И что-то там еще. Погода оказалась не на нашей стороне. Официанты вынесли пледы, мы приняли пару шотов, но все равно было холодно – ветер сдувал со столиков меню, посетители расходились, а крытый зал был занят под банкет.

– Надо уходить отсюда, – зевнула Юнна. Мы прогулялись по Садовому кольцу, распили по бутылке пива. Дошли пешком до «Достоевской», сели в поздний троллейбус. Юнна путала их с трамваями, называя один другим: вот и сейчас, по ее версии, мы ехали в трамвае, хотя в этих местах никогда не было рельс.

– Неплохой был день? – спросил я.

– Ага, – кивнула Юнна.

Сегодняшний день хуже. Звонит из Петрограда мать.

– Как-то у нас все плохо, – рассказывает она. Последние лет десять наши разговоры по-другому не начинаются. – Со здоровьем у меня, у отца. Он работает без выходных, устает, падает. Давление скачет. Голова болит постоянно, говорю ему – к врачу иди, а он не хочет.

Киваю.

– А что у тебя с лечением?

– Врачи говорят – нужна операция. Но не хотят делать. Говорят, состояние может стать хуже. Да и денег, к тому же, нет.

Это я помню: там нужно не десять, не двадцать, а сразу тысяч семьсот. Задача не из подъемных – ни для кого из нас.

Господи, думаю: бросить бы к черту и журналистику эту, и писательство, все эти странные занятия, лишь умножающие беды и несчастья, и заняться, наконец, нормальным делом, чтобы сделать счастливыми мать и отца. Юнну, которую сам же и выбрал. Но так я могу только думать, стоя у озера и глядя на горизонт, или сидя в утренней маршрутке. Это не мечты и даже не надежды, просто мысли, они рассеиваются как туман, а я возвращаюсь к привычному делу, снова сажусь за стол. Лишь иногда просматриваю вакансии. Пойти бы каким-нибудь менеджером, лишь бы получать хотя бы раза в два больше, а что – я пошел бы! Никакого почтения к тем делам, которыми я занимаюсь, нет. Никаких иллюзий на счет них тоже. И никакого будущего с ними. Но я делаю их потому, что могу. Что я умею еще? Разгружать коробки?

Освоить бы рабочую профессию, подумываю иногда. Но поздно: все стоит денег, и даже не только денег – времени, а у меня семья, мне нельзя чему-то учиться, мне нужно платить за квартиру, иначе нас просто выставят. Вот, собственно, все.

– Ладно, мам, – говорю. – Что-нибудь придумаем.

Эти слова – фальшивая глупость. Мы ничего не придумаем. Родителям поздно, а сын им попался странный, не поддающийся привычному просчету: вот, столько-то лет мы ему помогаем, вот, столько-то он нам. Одним словом, не футболист «Зенита».

Я думаю о детях с тревогой, в первую очередь вспоминая себя. Огради моего ребенка, Господи, от всякого творчества. От рефлексий, метаний, исканий, терзаний и болезненной любви. Огради его от литературы, Господи. Нет, пусть, конечно, читает; я стану приветствовать чтение. Но пусть никогда не пишет, даже не думает об этом. Да святится имя Твое, Господи, во веки веков, аминь. Воистину, велик Ты и справедлив.

А если будет девочка, пусть станет маленькой принцессой. Мы будем расчесывать ей волосы и надевать красивые платья, будем гулять и покупать огромнейшую сахарную вату, читать ей добрые сказки и крутить волшебное кино. Пусть только никогда не знает ни Сиорана, ни Солженицына, потому что эта компания непременно познакомит ее с другой – таких же вонючих, пропавших сигаретами и пивом лузеров, каким был ее папаша. Приведет во мрачные подземелья грязных баров и резких, визжащих звуков, выдающих себя за истину. Пусть лучше радуется солнцу.

Мысли проносятся за секунду. Хочется сказать что-то успокаивающее матери, хочется самому защититься от ужаса. Впрочем, какой защититься! Лишь заслонить рукой. Не видеть, не думать, не знать – это тоже лекарство. Отпускается без рецепта.