Читать книгу Дебют. Как НЕ стать писателем - Георгий Панкратов - Страница 23

Мы поднимаемся на круглую веранду ресторана. Набережная Балаклавы. Здесь всего четыре столика: за одним сидит тихая пара и пьет вино, за другим – двое киношников, хохочут, травят свои байки, жрут в три горла водку. Через две недели здесь побывает премьер-министр России. Довольный, он будет сидеть со своим айпадом на том самом месте, куда сейчас присаживаемся мы. Заказываем суп, костлявую рыбу дорадо, игристое вино севастопольского завода. С высокой веранды открывается вид на бухту. Прекрасный южный вечер! Но я поднимался сюда словно на эшафот. Я знаю, чем он закончится. Не знает Юнна. Счастливая и уставшая, она подмигивает мне, улыбается. Наш отпуск подходит к концу, остается пара деньков. Один из них наверняка на сборы.

Внизу под нами косяки коротких черных рыб, вьющихся возле причала. Полчаса назад Юнне пришла в голову смешная идея кормить их хлебом, и вот мы стояли, наблюдая, как они заглатывает крошки своими черными ртами. Я натужно улыбался и готовился к разговору, который случится здесь.

Пока ждем еду, всматриваюсь в самые далекие огоньки, какие только могу увидеть. Думаю: «Зато сейчас нам точно будет, о чем поговорить». В последние дни мы все больше молчали. Приходили в кафе, обсуждали меню, перекидывались парой общих фраз, как искупались, что купить на ужин. Потом приносили блюда, мы ели их молча. Долго сидели, смотрели вдаль и по сторонам, а встречаясь друг с другом взглядами, улыбались и отводили их. Иногда я говорил:

– Расскажите что-нибудь.

– Особо нечего, – отвечала Юнна.

Однажды я, злой с похмелья, не выдержал и сказал:

– Юнна, не кажется ли вам, что мы в последнее время вообще перестали разговаривать? Сидим и едим, и все время молчим, куда бы мы ни пришли. На море тоже молчим. Да и дома молчим тоже.

Я бы мог открыть книжку на телефоне, но ведь мы пришли вместе. Как-то это неприлично, дико. Подумав это, я с удивлением замечал соседей, людей за ближайшими столиками. Они сидели, уткнувшись в свои устройства, многие целыми семьями – каждый в свое. Помню, подумал: «А может, эти устройства не разделяют семьи, а наоборот – укрепляют их? Так им никогда не скучно. По крайней мере, они не замечают скуки. И не надоедят друг другу».

– Тебе больше не хорошо со мной? – спросила Юнна.

– Нет, в том-то и дело, что это не так, – я поспешил опровергнуть.

– Ну, не говорим. Хорошо же? – пожала она плечами. – Мы ведь отдыхаем.

На какое-то время я успокоился и наслаждался обществом Юнны. «Чего это я, – убеждал сам себя. – Мне хорошо от того, что она рядом. Легко. Спокойно. А что не говорим – так это ты сам виноват. Это все твои дурацкие повести. Раньше ты жил Юнной, ее миром. А теперь ты живешь ими».

Это было почти что правдой. Новые идеи могли посетить в любой момент, что и происходило каждодневно, по несколько раз за день. Они окружали меня, как злые осы, и жалили, отравляя ядом. И никуда от них не скроешься: нужно делать наброски, чтобы не потерять мысль, а за нею приходила следующая, а следующую нужно было развить… Они нарастали как снежный ком, а потерять хорошую идею или фразу было обидно, да что там обидно – непростительно. Я почти что не отмахивался от ос, позволял им жалить себя, и по полдня мазохистски расчесывал раны. Что бы ни говорила мне Юнна, я все равно не слышал ее, погруженный в другую реальность. Так не потому ли она молчит?

– Юнна, – наконец начинаю. – Нам нужно поговорить.

– Да, это я уже слышала. Вот, говорим.

Решаю начать издалека.

– Я написал книгу.

– Книгу? – удивляется Юнна.

– Ну да, – подтверждаю. Это ожидаемо не производит впечатления.

– И ты хотел поговорить об этом?

– Не совсем. Это как отправная точка. Дело в том, что… Я не хотел говорить, в общем, раньше, пока все не готово… Вы бы раздражались, злились на меня, что я занимаюсь глупостью. Но для меня это очень важно. Я всегда хотел стать писателем, только надолго забыл об этом. И, в общем, сейчас захотелось снова.

– Что же, молодец, – только и сказала Юнна. – Когда ты вечером говорил, что работаешь, и я уходила – тогда ты писал?

– Нет. Когда я говорил, что работаю, я работал. А писал, в основном, по утрам. Ну и когда вас не было.

– И что ты теперь будешь делать?

– Понимаете… Мне уже тридцать лет, и я с каждым годом понимаю, что уходит время… Оно уходит куда стремительнее, чем я бы того хотел. Я ничего не успеваю!

Юнна неопределенно кивнула.

– Я понимаю, что если чего и смогу добиться, так только в этом. У меня больше нет никаких возможностей. И не представится. Я когда-то мечтал о журналистике, – решаю сказать откровенно. – Но сейчас все изменилось. Мне тяжело там работать, меня раздражают люди, которые работают там, их характеры, их взгляды, и вообще… Я не такой, как они все, мне с ними не нравится. Я не знал раньше эту среду, а теперь знаю слишком хорошо.

– А писателей ты знаешь?

– Писателей мне рано знать. Но когда-нибудь узнаю, ничего. Мне нужно сейчас работать с издательствами, пытаться как-то продвинуть книгу. Я буду звонить, ходить, предлагать, разговаривать. И я… В общем, не знаю, что из этого всего получится.

– Я в тебя верю, – говорит Юнна, поднимая бокал с игристым. – У тебя все получится. Ты всегда своего добивался.

Слова мне приятны, но делаю вид, что не замечаю их. Подступаю к самому страшному.

– В общем, Юн. Такие дела, – понимаю, что тянуть дольше некуда. – Я не хочу сейчас никаких детей.

Юнна молчит.

– Ребенок в моей ситуации – это крах всех надежд. Я ничего не смогу добиться, если будет ребенок.