Читать книгу Дебют. Как НЕ стать писателем - Георгий Панкратов - Страница 17

– Мир мой, сердце мое, родной, – называет меня Юнна. Я отдыхаю с нею душой, отдыхаю от всей той дряни, которой захлебывался в институте, в юности. Когда сидел в дешевых кабаках и курил друг за дружкой вонючие крепкие сигареты, плевал погаными суждениями о жизни, которые даже не претендовали на то, чтобы стать откровением. Меня мало кто видел трезвым, но я таковым бывал. Просто в те моменты никогда не встречался с людьми. Я читал книги. От мысли, что с людьми можно общаться трезвым, меня бросало в дрожь. По совокупности этих причин я называл себя люмпен-интеллигент. Это определение меня устраивало; вопрос, что будет дальше, заботил мало: моей религией надолго стала вера в собственное несчастье. Но, даже засыпая в засранном подъезде или незнакомой квартире, или подыхая с утра от двухмесячного похмелья, или рассуждая в углу забегаловки о Сиоране, постмодернизме и русской литературе, я ни на минуту не терял убежденности, что когда-нибудь это кончится. Что все это не просто так, а вместо чего-то другого, чего у меня пока нет, для чего не пришло время.

Я ходил в потрепанном драповом пальто на пару размеров больше, которое купил в секонд-хенде, красном шарфе и берете, с неизменной бутылкой вина в глубоком внутреннем кармане. Был смешной случай: желая переспать с санитаркой, я полчаса с жаром рассказывал, что думаю о Солженицыне. Бедная девушка не знала, что сказать. Все это время мы пили, и когда ключевой момент встречи стал близок, всем уже захотелось спать. Вскоре я начал думать, что так же может случиться и со всей жизнью. Перемены не наступали, а время утекало тоненькой струйкой жизненных соков, энергии: бухать с каждым годом становилось труднее, а обсуждать бесперспективность бытия скучнее и противнее. Я понял, что жизнь никогда не изменится, что ей все равно, погибну ли я или добьюсь победы. Но в чем я мог достичь победы, кроме пьянства и литературной болтовни, в тогдашние двадцать шесть я даже не мог представить. Но с каждой пьянкой, с каждой новой встречей, с каждым тревожным, дрожащим всем телом утром я понимал: есть единственный способ спастись – душить в себе Сиорана, постмодернизм и русскую литературу. И свое мнение о Солженицыне душить.

Юнна не знает Сиорана. Она не понимает ничего в постмодернизме и литературе, и с каждой нашей прогулкой, с каждым вечером в открытом ресторанчике или домашним ужином я наслаждаюсь тем, что это так, а не иначе. Нет ничего прекраснее прогулок в парке, красивее Путяевских прудов или Дворцового, где мы стоим и кормим уток, а на часах всего лишь полвосьмого, работа уже закончена, и больше не нужно ничего ни писать, ни читать.

Впереди у нас Крым. Как и у всей огромной страны; но ни стране, ни нам это пока не известно. Юнна еще не была там, но я знаю: он будет наш. Не влюбиться в Крым невозможно, как и не быть счастливым в Крыму. Я вырос там, я знаю. Нашел охапку подработок к отпуску: где написать про дизайн, в котором ничего не смыслю, где разместить предложение о недвижимости, которую мне не приобрести, где написать о далеком городе, в котором не побывать; я настоящий «креативный класс». Мне иногда не по себе от этой мысли, но не это ли то, чего я когда-то хотел? Сегодня день моего рождения, повод задуматься о таком.

Мы едем в Измайлово, кататься на колесе обозрения и есть шашлык.

– С днем рождения, Гошечка мой!

Сегодня все самое вкусное: и салат, и мясо, и свежее темное пиво. Легкий, красивый день. А вечером Юнна скажет:

– Я хочу, чтобы ты был отцом моего ребенка. Мне кажется, нам пора.