Читать книгу КЛУБCLUBКЛУБ. Мемуары от третьего лица - Игорь Майоров - Страница 8

Октябрьским вечером 1992 года в комнату отдыха осветительского цеха Московского театра «Эрмитаж» вошли три человека. Это были Татьяна Люсьеновна Друбич, актриса и медицинский работник, Илья Пиганов, фотограф и хаотический человек, и Леня Морозов, просто хороший человек, область профессиональной деятельности которого нам неизвестна.

Для нашего рассказа существенно то, что в описываемый период М. является начальником осветительного цеха, что на строгом языке штатного расписания звучит так: «осветитель, ведущий разработку схем освещения и сложных световых эффектов». Так эта должность называлась официально. Не избегнул соблазна привести формулировку, записанную в трудовой книжке полностью. Все-таки есть своя эстетика в жестком канцелярите советской эпохи.

Между прочим, начальник осветительного цеха – лицо материально ответственное. То есть в его распоряжении находятся разнообразные прожектора, лампы к ним, штативы, светофильтры, цветные стекла и много всякой нужной, неизвестно зачем нужной и вовсе ненужной всячины. Это позволяет завцехом производить всякие операции, основанные на практике вполне законного списания отработавших свое материальных ценностей. Пикантность ситуации состоит в том, что вроде бы вот он, прожектор, старенький, конечно, но вполне еще способный создавать эти самые, упомянутые выше световые эффекты, ан нет! Нет его (на бумаге). Списан. И списан, повторяю, совершенно законно.

Вот это самое оборудование и интересовало вышеупомянутых персонажей, поскольку они собрались открыть дискотеку и обратились к начальнику радиоцеха Васе Радлову – нашлись у кого-то из них с ним не то знакомые общие, не то родственники, с целью позаимствовать, (на время, разумеется, как же иначе) комплект звука – а именно колонки, усилители, микшерный пульт – все то, что необходимо для громкого звучания танцевальной музыки. Василий, чья комната отдыха располагалась метрах в пяти от офиса осветителей, тоже, естественно, прибегал к практике списания устаревшего оборудования, поэтому у него в цеху также образовывались некоторые излишки, которые вполне еще могли звучать.

Совершенно ясно, что звук, который уже списан, то есть появился на свет не вчера, да и не позавчера, да еще и не в самом богатом московском театре, не отличался особым качеством. Однако децибел хватало, времена тогда были другие, публика не сильно избалована, да и покупка фирменной иностранной техники обошлась бы намного (и сильно намного) дороже, чем аренда старенькой, видавшей виды, аппаратуры марки TESLA (производство Чехословакия). Бюджет всякого предприятия всегда ограничен, что подталкивает к поиску компромиссных решений. Таким образом вышеупомянутые господа договорились о сотрудничестве с начальником радиоцеха театра «Эрмитаж». А, договорившись, и уже прощаясь, кто-то из новоявленных деятелей шоу-бизнеса спросил у Васи, не знает ли он, где можно взять для дискотеки еще и световую аппаратуру. Источник оной оказался в соседней комнате. Так, совершенно неожиданно, трое незнакомых ему тогда людей обратились к М. с неким коммерческим предложением.

М. знал Татьяну Друбич – разумеется, заочно, то есть как кинозритель. Читатель тоже, наверное, (а если не знает, недолго и в википедии посмотреть) поэтому описание внешности и биографию мы благополучно пропускаем. Можно только сказать, что в жизни очень и очень нечасто встречаешь настолько симпатичного и обаятельного человека. К сожалению общение Тани и М. осталось во многом служебным, да и не думаю, чтобы его персона представляла тогда и представляет собой сейчас какой-то интерес в плане общения, но и этого опыта оказалось достаточно, чтобы навсегда полюбить Таню и сохранить эти чувства по сей день.

Илья Пиганов стал сейчас (и, кажется, был уже тогда) достаточно известным фотографом. Имя его изредка встречается в светской хронике. Кажется, промелькнуло что-то связанное с театром, а может быть в титрах какого-то не то сериала, не то художественного фильма, выставка его снимков была в клубе ОГИ осенью 2001 года, наверное, были еще и другие выставки, но это не главное. Главным в характере г-на Пиганова, тогда (как сейчас – неизвестно) были его неуемная энергия и клокочущий темперамент, которые правда зачастую казались несколько утомительными. Несколько позже, уже во времена БЕЛОГО ТАРАКАНА, Илья как-то совершенно всех замучил, рассказывая не очень опытным тогда барменам рецепты коктейлей, приемы поведения за стойкой и массу других, как полезных, так и ненужных вещей. Избыток энергии приводит к лишней суете, что бывает полезно на некоторой стадии организации нового дела, но в дальнейшем начинает мешать. Впрочем, может быть все дело было в несходстве темпераментов, однако от длительного общения с такими людьми у М., при всем искреннем уважении к г-ну Пиганову, начинала болеть голова.

О Лене Морозове что-то определенное рассказать трудно, потому что о нем по большому счету почти ничего не известно, а описывать внешность в терминах «высокий черноволосый блондин с карими голубыми глазами» представляется излишним.

Кажется, еще Чехов устами Тригорина писал что-то об осколке бутылки, в котором отражается лунный луч и этот образ дает нам образ лунной ночи. Способностей автора явно недостает для создания столь емких и запоминающихся образов, к тому же и в чеховской интонации видится мне некая ирония, поэтому скажу только, что встречаясь с Леней в дальнейшем М. с удовольствием выпивал с ним рюмку-другую водки и если встретится когда-нибудь еще, что на самом деле маловероятно, не откажется от того же. Добавлю еще, что клубной деятельностью Леня скорее всего больше не занимался, по крайней мере сведений об этом у нас нет.

В своем интервью, которое мы с удовольствием полностью приводим в соответствующем альбоме, актер и режиссер Иван Дыховичный рассказывает, что он был одним из тех, кто придумал и сделал этот клуб. Нет никаких оснований ему не верить, но как-то так получилось, что во время строительства, да и позже М. с известным кинорежиссером как с одним из организаторов клуба не сталкивался.

На этих страницах нам еще часто предстоит увидеть, как в дело создания клуба (или клубов) попадают люди – иногда случайно, иногда осмысленно, иногда ограничившись одним эпизодом, иногда застряв там на долгие годы. Этому не учат нигде (по крайней мере раньше не учили). Учат отдельным вещам – дизайну и бухучету, поварскому искусству и психологии, даже такому невразумительному занятию, как «маркетинг» – но создание клуба объединяет в себе все это и многое другое. Вплоть до умения убедить (чуть не написал развести) инвестора. До умения давать взятки. До умения быть жестоким. Желательно конечно быть при этом справедливым, но жестокости от справедливости меньше не становится.

Каким образом Тане (или кому-то еще из них троих) пришла в голову эта шальная мысль, я не знаю. Хочется только сказать, что тогда (а это 1992 год) такие мысли приходили в голову значительно реже, нежели теперь. М., например, тогда представить себе не мог, как это бывает – собираются обычные люди, мы с вами, и начинают свое собственное дело. Открывают кабак. Или бензоколонку. Или еще что-нибудь. Говорят, что такие люди попадались еще в период развитого социализма. Их даже сажали за это в тюрьму за незаконное предпринимательство. Наверное, это были люди с патологической тягой к наживе, или к самостоятельности – неизвестно. Наверно, е они были гении и злодеи. Все остальные нуждаются в том, чтобы им эту мысль объяснили – и первым уроком была дискотека Тани Друбич. Это заведение официально называлось (если я ничего не путаю) «Актовый зал», но в тех кругах, в которых общался М., оно фигурировало как ДИСКОТЕКА ТАНИ ДРУБИЧ. Понятно, что кто там чему хозяин и владелец, чьи деньги и сколько их – этого М. не знал даже приблизительно. И не похоже, чтобы это фиксировалось документально, а уж тем более официально.

После недолгих и не слишком сложных переговоров соглашение было достигнуто. Арендная плата «за комплект световой аппаратуры» составила 30 долларов в месяц. Договорились встретиться на следующий день. После этого гости ушли, а М. стал высчитывать, какую часть театрального света он сможет вывезти из театра с тем условием, чтобы не пострадали, или, вернее, существенно не пострадали спектакли текущего репертуара. Которые, между прочим, тоже нужно было чем-то освещать.

На следующий день М. с Яшей Розенталем, собратом своим по осветительскому цеху, который и представить себя не мог в дальнейшем заметным деятелем клубного движения, отправились смотреть площадку. Театр «Эрмитаж» (может быть кто-то не знает) располагается на улице Каретный Ряд, которая по сути есть продолжение Петровки. Длина этой улицы метров двести и упирается она в Садовое кольцо. Так вот, если перейти Садовое, сесть на троллейбус «Б», проехать две (или три, не помню точно, нужно проверить) остановки, выйти через одну после туннеля на Маяковке, пройти по Большой Садовой еще метров сто, а потом повернуть в арку, то там, во дворе обнаружится одноэтажное отдельно стоящее (говоря языком риэлторов) здание. С окошками. Впоследствии некие югославы открыли там дискотеку «011», а тогда там готовились к открытию одного из первых клубов Москвы.

Краткий географический комментарий. За то время, что прошло с момента написания предыдущего абзаца, театр «Эрмитаж» впал в ремонт и переехал на Новый Арбат, вроде бы временно, но похоже надолго. А троллейбус «Б» стал автобусом, дабы не засорять визуальную среду города проводами, как выражаются люди, называющие себя урбанистами. Это все не слишком существенно, но хотелось бы избежать вопросов по поводу внешних обстоятельств, которых возможно избежать.

До прихода в Россию дикого капитализма в этом домике во дворике располагалось что-то вроде досугового детского центра – с кружками кройки/шитья и бальными танцами. Не знаю, как вам, а нам от таких заведений всегда веяло непроходимым унынием. Да, да, конечно, бальные танцы – это очень красиво. И детям, бесспорно, нужно занимать свой досуг. Дабы избежать вредного влияния улицы. Мне, правда, всегда казалось, что дети, посещающие кружки уже избегли этого вредного влияния, а те, кто не избег, таких кружков не посещают, но это ладно. Социалистическое общество, ныне для краткости именуемое «совок», зачем-то приложило массу усилий, дабы заформализовать, сделать скучными и бездарными нужные и полезные, в общем-то, вещи. Которые тут же превращаются в свою противоположность, агитация становится контрпропагандой, праздник – унылым вызовом на демонстрацию по разнарядке профкома, субботник – дополнительным рабочим днем. Скрашенным, правда, почти легальным распитием спиртных напитков в кругу сослуживцев. Не помню, кто сказал, что представители стареющих идеологий – бездарны. А значит скучны. Поэтому о безвременно почившем детском центре мы жалеть не будем. Скучному существовать незачем. (Там у Пушкина про отдохновение души, но это все-таки Мефистофель говорит)

Впрочем, в наследство от советских времен вместе с помещением осталось еще две женщины более чем средних лет, которые при наступлении этого самого капитализма с присущими ему инфляцией, ростом цен и отсутствием роста зарплаты, проявили совсем не социалистическую хватку и договорились с Таней об аренде находящегося в их распоряжении помещения. Им, заметим, ни разу не принадлежащего. М. тогда если и видел этих женщин, то только мельком, поэтому более подробно они будут описаны в одной из следующих глав, когда ему придется столкнуться с ними непосредственно.

Помещение состояло из зала, площадью метров сто пятьдесят с непременной сценой, высотой сантиметров тридцать. За сценой коридор, куда выходили две небольшие комнаты, с противоположной стороны был еще небольшой закуток, с двумя туалетами и совсем уже небольшая комнатка, в которой днем располагались вышеупомянутые женщины, то есть арендодатели, а ночью кидали свои куртки сотрудники клуба, люди, имеющие отношение к клубу и просто хорошие люди.

Понятно, что планировка клуба не выдерживала никакой критики с точки зрения технологии и удобства работы. Барная стойка была устроена на сцене, так что во время работы доступа к воде не было. Единственный кран располагался в туалете, то есть в другом конце зала, поэтому посуду мыли после окончания смены. Когда стеклянные бокалы и тарелки заканчивались, переходили на пластик. Туалетов, кстати, тоже не хватало. Вся вентиляция состояла из компьютерных (!) вентиляторов, вделанных в окна. Кухня включала в себя одну электропечку, установленную на стойке, так что готовить что-либо не представлялось возможным. Единственный электрический ввод не выдерживал нагрузки и, в самый разгар веселья, его выбивало, поэтому всем, кто имел хоть какое-то отношение к технике приходилось фиксировать рычажок автомата посторонними предметами (как все это хозяйство не загорелось, не знаю). И все-таки это было не главное.

Главное, наверное, было в том, что на дискотеке у Тани всем было хорошо. Может быть, это и преувеличение, что всем, но людей, которым все это дело не нравилось бы, с тех самых времен встречать не приходилось. Оказывается – оказалось тогда и продолжает оказываться сейчас, атмосфера в клубе не зависит от удобств, сервиса и непрокуренного воздуха. Все это, может быть, нужно, но, не это есть главное. На вопрос – что же есть это вот главное М. пытался ответить все эти годы. Вся эта книжка (ну или по крайней мере главы, посвященные клубному движению), собственно и придумана для того, чтобы ответить – прежде всего самому себе.

Однако вернемся к первому визиту. До открытия оставалось что-то вроде недели. Стены уже были покрашены (светлой или даже белой) краской. На окнах жалюзи. Построена барная стойка, но, будучи тогда не буфетчиком, а техником, М. не обратил на это внимания. Все освещение состояло на тот момент из ламп дневного света – обычных, длинных, совковых. В тот момент, когда осветители вошли в зал, кто-то, не то Морозов, не то Пиганов, демонстрировал вделанное в одну из ламп чудное изобретение, которое, включало и выключало лампу от хлопка в ладоши или от другого достаточно резкого и громкого звука.

Где-то в углу помещения Таня достаточно сбивчиво объясняла каким-то людям, что в одной из маленьких комнат, где должно было быть что-то вроде чилаута, (нам тут ПП. тычет в википедию, что «чилаут» это такая музыка, а на клубном языке чилаут это такая комната, где не так громко и можно отдохнуть), необходимо сделать вдоль одной из стен стеллаж, затянуть его стеклотканью, а под стеклотканью разместить электрические лампочки. Она объясняла это тем, что каждый день проезжает мимо американского посольства, где тогда проходил ремонт фасада, и все было выполнено именно в этой эстетике. Тогда для Москвы это было достаточно необычно – затягивать леса тканью и Тане это понравилось как дизайнерская идея.

Остальные, находившиеся здесь же люди – это были родственники и знакомые присутствовавших, занимались еще какими-то, причем на первый взгляд, не самыми необходимыми вещами или же просто глазели по сторонам. Кто-то собирался ехать что-то покупать, что-то там протиралось, что-то прибивалось и понятно было, что конь еще практически даже не начинал валяться.

Главным элементом оформления клуба являлся стол, по сути даже не стол, а помост, круглый, метров пять диаметром. Он располагался в центре зала и был позаимствован кажется во МХАТе будучи декорацией какого-то списанного к тому времени спектакля. (В дальнейшем традиция использовать списанные театральные декорации была продолжена и в TABULA RASA появилась зебра из спектакля «Соломенная шляпка», тоже списанного к тому времени, но об этом в какой-то из следующих глав). Стол предназначался для танцев на нем и впоследствии использовался именно так. При том, что высота у стола была стандартная – 90 сантиметров и запрыгнуть на него было не такой уж и банальной задачей, тем более, если девушка была «подшофе». С другой стороны стол дарил маленькую нехитрую радость подсаживания (или подбрасывания) на него дамы сердца и ссаживания ее обратно, то есть маленького локального приключения. К тому же танцующие на нем девчонки – а сейчас почему-то кажется, что танцевали в основном девчонки, может быть, они просто лучше запомнились – оказывались на виду, на некоем подобии сцены, ими могла любоваться окружающая публика – ну вы сами понимаете. Так что стол был решением, несомненно, удачным.

Вот этот стол М. с Розенталем и предстояло каким-то образом осветить. Еще раз напомню, что в скромном хозяйстве обычного московского театра никаких дискотечных или, как их называют, динамических эффектов не было. Вообще непонятно, где тогда такие эффекты были, в Нью-Йорке разве что. Не было даже пульта, который мог бы сам в такт или не в такт музыке моргать прожекторами. Единственное, что было возможно вынести из театра, как в силу габаритов, так и без ущерба для текущего репертуара, был регулятор «РО 1—6». Регулятор этот представляет собой металлический ящик примерно метр на метр и толщиной сантиметров тридцать. С одной стороны на ящике присутствовали клеммы (болты с гайками), к которым следует присоединять прожектора или другие источники света, с другой стороны располагалось шесть реостатов, то есть таких пластмассовых штучек, при передвижении которых прожектор плавно зажигается, или же при движении в обратном направлении гаснет. Соответственно его можно оставить гореть процентов на тридцать, или на пятьдесят или на семьдесят. При плавном загорании источника света регулятор немилосердно гудит, причем, когда прожектор горит на сто процентов гул стихает. Впрочем, на дискотеке это не так важно. Важнее, что моргать в такт музыке это устройство способно только при наличии рядом человека, который будет вручную двигать упомянутые шесть ручек вверх и вниз в разных комбинациях. Создавать, так сказать, световые эффекты.

Забегая вперед, скажу, что недостатка в людях, готовых поморгать светом, причем совершенно бесплатно, в клубе у Тани никогда не ощущалось. Многие люди, слегка выпив, с удовольствием занимались этой, в общем-то, достаточно нудной работой. Наверное, в этом проявлялась извечная тяга человека, не причастного к миру кулис, к этому самому миру кулис прикоснуться. В итоге свет, как и многое другое в этом заведении, не являлся чем-то заранее отрегулированным. Иногда он моргал как сумасшедший, иногда не моргал вовсе.

Напрашивается мысль, что в сути своей это неправильно. Но я бы так однозначно не судил. Собственно, именно на примере дискотеки Тани Друбич (наряду с еще несколькими примерами, о которых позже) был сформулирован (для собственного пользования) один из законов клубного движения. Закон этот гласит, что атмосфера в заведении прямо пропорционально уровню распиздяйства, существующему в нем. К сожалению, оба они обратно пропорциональны рентабельности оного заведения. Ничего нельзя доводить до Абсолюта – ни порядок, ни беспорядок. Собственно, в угадывании нужной пропорции этих вещей и состоит искусство управления клубом. Остальное – техника.

Однако вернемся к хронике происходящих событий. Сейчас уже невозможно установить, сколько точно дней оставалось до планируемого открытия, когда М., Розенталь и примкнувший к ним Валерий Новак, который, уже будучи художником по свету спектакля «Твербуль» продолжал как-то сотрудничать с театром «Эрмитаж», который конечно же не мог оставаться в стороне от всего этого, впервые появились в этих стенах, ясно только, что немного. То есть категорически недостаточно для того, чтобы сделать то, что еще нужно сделать. Казалось бы, этот нехитрый закон «нехватки немногого времени в самый последний момент» можно было понять еще будучи студентом. Теперь это называется «дедлайн», но тогда таких слов еще не было придумано. Собственно, для курсовых работ и проектов, закон в целом был выведен. Однако общий закон, охватывающий всю трудовую деятельность людей, он стал ясен М. только теперь.

Времени не хватало и в случае с таниной дискотекой. Не помню уже, по какой причине, но за световой аппаратурой решили ехать вечером (может быть это был тот же самый вечер). Погрузившись на машину Лени Морозова, все приехали в театр «Эрмитаж», в который никого совершенно справедливо не пустили. Но в тот момент процесс уже пошел, и помешать ему, наверное, было уже невозможно.

М. позвонил завпосту, потом директору театра лично. Директор театра с таким чувством повесил трубку телефона, что телефон напрочь заклинило и он стал давать короткие гудки. Ушлый Валера Новак, который что-то знал о телефонной связи, будучи телефонистом по специальности (что тут же внезапно и выяснилось), позвонил по какому-то секретному телефону, который, как оказалось есть на каждой АТС и попросил разомкнуть замкнувшую связь. Однако директор театра оказался человеком непростым и его номер выходил в особый секретный ящик, к которому у дежурного телефониста доступа не было. Тогда М. еще раз звонил завпосту – в общем надоел всем, включая вахтер, страшно. Когда же, после обещаний взять два фонарика и быстро удалиться осветители стали доверху загружать морозовскую машину прожекторами, проводами и удлинителями вахтер плюнул, сдержанно выругался матом и ушел спать. Он понял, что государственная собственность расхищается, но ничего с этим поделать уже не мог.

После этого началось самое интересное, то есть монтаж, и, главное, придумывание тех мест, куда весь нехитрый театральный свет будет, собственно, смонтирован. Лучшие люди театра в лице Яши Розенталя и Валерия Новака незаметно, но и неотвратимо оказались втянуты в этот процесс. В дальнейшем эти люди не смогли оправиться от полученного тогда культурологического и мировоззренческого шока – и много лет после этого они занимаются всякими разными клубами.

Здесь, для того чтобы людям мало сведущим в технологии театрального дела было хоть что-то понятно, необходимо продолжить технический экскурс. Привезенное на будущую дискотеку оборудование состояло из нескольких «бэбиков», двух СВТГ и пяти «пистолетов».

«Бэбик» (или «бебик» – канонического написания, очевидно, не существует) назван так за свои размеры. Это маленький 500 ваттный линзовый прожектор. Сейчас прожектора делают обычно в виде паралелепипедов, но в некоторых театрах еще можно увидеть образцы старого дизайна – округлые, с ребристыми корпусами. Говорят, что во времена советской власти театральную технику делали в основном заключенные и к тому моменту, о котором идет речь, вся эта система (как, впрочем, и многие другие действовавшие ранее систем) распалась.

Поэтому прожектора в театре «Эрмитаж» все были старые, по много раз чиненые, с линзами зачастую расколотыми. Вследствие всего этого пятно от светового луча имело форму уже не столько круглую, сколько сложную и капризную, сила света тоже соответственно падала, но поскольку ничего другого не было, то светили именно этим. «Бебик» был удобен тем, что благодаря малым размерам его можно было подвесить на декорацию, поставить где-нибудь в углу сцены или, как показал опыт, использовать в виде дискотечного прибора. Наверное, в силу того, что осветители чаще всего имели дело именно с этим прибором он и получил собственное имя, тогда как весьма схожие с ним приборы (разве что побольше) так официально и назывались – «ПР». То есть прожектор. А в название «Бэбик» есть таки что-то ласковое, интимное может быть.

«СВТГ» расшифровывается, как Светильник Театральный Галогенный и устроен еще проще, чем даже самые простые линзовые приборы, в которых все-таки есть каретка (для фокусировки) и другие движущиеся детали. По сути дела это коробка, открытая с одной стороны. Внутри коробки расположена длинная тонкая лампочка, до которой ни в коем случае нельзя дотрагиваться пальцами – только через бумажку или чистую тряпочку. Дальние потомки этого прибора продаются сейчас во всех магазинах бытового света, они только обрели частично полукруглую форму и обзавелись защитным стеклом спереди. В театральных приборах никакого защитного стекла не было или было только изначально, во времена незапамятные, зато было приспособление для установки цветного стекла. Из-за большой температуры в этих приборах применялись фильтры только стеклянные и при этом еще набранные из тонких полосок стекла – цельное стекло тоже не выдерживало температуры. Рассказывают, что в старину, на гастролях, лишенных бытовых удобств, прошлые поколения осветителей за две минуты доводили до кипения банку тушенки, поставленную между двух СВТГ. Прибор этот, как вы уже поняли дает мощный заливающий свет того цвета, какое стекло есть на складе у начальника цеха.

И, наконец, пистолет – как и в других областях техники – младший брат пушки. Оба эти прибора (именуемые также следящими) дают узкий пучок света и часто применяются для подсветки отдельных актеров или частей их тел. Использованные у Тани пистолеты (официальное наименование ПР 300) остались в большом количестве от спектакля «Соломенная шляпка», где они давали десяток световых пятен на заднике. Внешне пистолет – тот, древний, каких теперь уже тоже почти не увидишь – это полуметровая труба с приделанной к ней прямоугольной коробкой. В коробке лампа. От коробки провод. В трубе линза. Все очень просто.

После долгих эстетических споров – как—никак в одном помещении собралось трое художников по свету – решили повесить по бокам зала два СВТГ, один с синим стеклом другой с красным. Помимо всякого моргания комбинация двух цветов (синий на 100%, красный на 30% или наоборот) позволяла получать красивую фиолетовую заливку всего зала, что было удобно для медленных композиций. По потолку над зеркалом сцены расположились пистолеты, направленные поверх зала – в задымленном воздухе лучи создавали эффект светового занавеса. В отсутствие дымовой машины задымление зала возникало естественным путем, то есть в результате курения публики и слабых возможностей вентиляции. Картину дополняли разноцветные «бэбики», направленные на танцевальный стол.

Впрочем, все это только на словах получается так быстро – повесили, расправили… Вы же понимаете, что для того, чтобы все это работало нужно было проложить достаточно большое количество проводов, свести их к одному месту, а именно к той самой служебной комнате в противоположном от сцены углу, закомутировать их на регулятор – и все это за три дня. Смею заверить задача не самая простая. При всем этом никто не отменял основной работы в театре.

Выгрузив из машины Лени Морозова неожиданно большую груду приборов (а также проводов, изоленты, инструмента и прочее) трое обреченно выкурили по последней сигарете и приступили.

Следующие несколько суток память практически не сохранила. Именно тогда М. обнаружил, что возможно с большим удовольствием спать на голой деревянной поверхности без всякой чепухи в виде подушек, матрацев, одеял и прочее. Такой фокус был проделан им где-то в середине второй ночи. Потом, в процессе строительства и эксплуатации различных клубов стало ясно, что человек может спать практически в любых условиях. (А может и не спать в самых идеальных.)

Открытие клуба была назначено на 31 октября 1992 года. Как-то совершенно независимо получилось, что на то же число у М. была назначена презентация Театральной ассоциации «PRAXIS», в которой он состоял директором.

Проект этот заслуживает, несомненно, отдельного рассказа как весьма любопытное явление независимой театральной жизни Москвы. Если вы помните, как раз на те годы пришелся расцвет так называемого студийного движения, которое в отличие от клубного закончилось ничем и плавно перешло в то время, когда в театры никто не ходил. Придумал эту историю (ну не всю историю с клубным движением, а историю с «PRAXIS» Олег Ферштейн, который занимал в ассоциации пост Генерального Продюсера (настаиваю на больших буквах) и был, конечно, режиссером не только театральных спектаклей, но и всех происходящих процессов.

Эта мысль вообще свойственна режиссерам – им кажется, что если они умеют управлять людьми на сцене, то тем более им доступно управлять людьми в жизни. Как правило, дело обстоит не совсем так или совсем не так, примером чему может служить, к примеру, опыт Юрия Петровича Любимова, однако все это – тема совсем другого рассказа, может быть даже исследования. Для нашего же было существенно, что презентацию тоже нужно было готовить и на это тоже нужно было время. Кроме того, у Валеры Новака на то же самое число 31 октября был назначен очередной спектакль «Твербуль», который к тому времени полным составом ушел из театра-студии Марка Розовского и вел существование гастрольное, то есть на самых разных площадках. А подготовка спектакля на новой незнакомой сцене тоже вещь весьма небанальная, а значит, тоже требует времени. Поэтому воспоминания оказываются весьма хаотическими. Бесконечные переезды – на троллейбусе и метро, автомобилей ни у кого, естественно не было, такси дорого. Первая серьезная пробка (до того времени пробок в Москве не было), в которую попала на Грузинском валу машина, загруженная всяким пивом и спиртным (так готовились к презентации PRAXIS). И наконец, Новак, сверлящий электродрелью отверстие в стене и попадающий в проводку.

Когда из стены посыпались искры и большая часть света, да и вообще электричества пропала, все находящиеся в зале (было что-то около трех часов ночи) как-то обреченно вдруг остановились, сели и закурили. Вдруг стало понятно, что никто никуда не успевает.

Однако успели.