Читать книгу В демисезонном пальто и шляпе - Ирина Сабенникова - Страница 12

Бывает же такая жизненная полоса: что ни день – всё неприятности. Вот такой оказалась поездка Петра Николаевича на этот раз. Нет, в смысле работы всё складывалось вполне и вполне удачно, ему даже удалось не испортить отношения с людьми, которых он проверял, а ведь недочёты всегда найдутся. Но Пётр Николаевич был известен именно своим умением всё уладить, оттого, верно, его чаще других коллег посылали во всякого рода командировки, а он не роптал: когда ещё посмотреть мир, как не в таких поездках по стране? Вот и ездил из конца в конец, от Чукотки до Таджикистана и обратно. В этом городке он тоже уже бывал, но чтобы такое невезение с гостиницей – это, пожалуй, впервые. Уму непостижимо, что ни ночь, то новый сосед!

– Геннадий Ильич.

С койки привстал и тут же опять тяжело на неё опустился грузный и, судя по всему, не совсем трезвый мужчина. Впрочем, сомнений в его нетрезвости быть не могло: возле тумбочки стояла полупустая бутылка какого-то вина, вероятно, местного портвейна.

– Вот, мест не оказалось, съезд какой-то, будь он неладен, меня к Вам определили, так что потерпите, завтра, может, и место найдётся.

Пётр Николаевич пожал плечами, сил бороться с администрацией гостиницы у него уже не было.

«Никогда больше сюда не поеду», – решил он и стал переодеваться: повесил на тремпель пиджак, аккуратно разгладил по стрелкам брюки, надеясь обойтись без глажки.

– Вы чиновник! Только чиновник может быть так вызывающе аккуратен, – заметил сосед, вновь потянувшийся за недопитой бутылкой.

– А чем Вам, собственно, чиновники не нравятся?! Без них, знаете ли, и государства не было бы! – парировал Пётр Николаевич и уже собирался произнести пару-тройку фраз о просвещённом чиновничестве, но, глянув на соседа, понял – лучше не связываться.

– А может, и лучше, кабы вашего государства вовсе и не было, да и вас всех, кормленщиков, тоже.

Мужчина достал из тумбочки припрятанный прежде стакан и плеснул в него вина.

– Хотите? – с вызовом спросил он.

– Нет, спасибо, – отказался Пётр Николаевич. Голова у него с недосыпу гудела, и пить дешёвый портвейн совсем не хотелось.

– Ну конечно, как можно… А портвешок ничего, зря отказываетесь, – почти примирительным тоном заметил сосед.

Пётр Николаевич в своей жизни пил с самыми разными людьми: неделю пил спирт с полярными лётчиками, застряв из-за непогоды в Певеке на Чукотке, с бывшими, только что освобождёнными зэками в поезде Владивосток – Находка, с золотодобытчиками в Магадане да и просто с попутчиками где-нибудь в электричке Москва – Петушки. В России не пить было нельзя, если хотел, чтобы тебя поняли, но тут, решив, что пить не будет, уступать не стал.

– Как хотите, – пожал плечами сосед, – мне и в одиночестве не скучно.

Мужчина потряс бутылку, сливая в стакан последние капли тёмно-красной жидкости, зачем-то, вероятно для верности, глянул в просвет горлышка и, вздохнув, поставил ту возле тумбочки.

– Вижу, человек Вы некомпанейский, – произнёс он, разом опустошив почти полный стакан. – Пойду поищу кого поразговорчивей.

Нетвёрдым шагом сосед направился к двери и исчез за ней.

Оставшись один, Пётр Николаевич достал из портфеля бумаги: нужно было составить отчёт о командировке, а в один присест этого было не сделать. Он пробежал глазами несколько страниц, попытался что-то записать, но понял, что мысли разбрелись, что овцы на косогоре, и их не собрать.

– Черт-те что! – разозлился он. – Никаких условий, точно в ночлежке. Один храпит, другой свиданки устраивает, теперь ещё и пьяница – полный набор типажей, жаль, я не Гоголь.

Мужчина сложил бумаги назад в портфель и решительным шагом направился к дежурной.

«Надо наконец покончить с этим хаосом, – решил он про себя, но, едва дойдя до поворота коридора, остановился. Там, у стола дежурной, кто-то читал стихи, да не просто читал, а вдохновенно, как может читать лишь тот, кто влюблён в поэзию, для кого она – главное. Голос чтеца был хрипловат и не слишком громок, и Пётр Николаевич рискнул выйти из своего укрытия, да и неудобно было прятаться, вдруг бы кто заметил?

При его появлении чтец, брюзгливо проговорив:

– А-а-а-а, и здесь от Вас покоя нет, черт бы Вас побрал, в самом деле!

Сосед, а это был именно он, пробурчал ещё что-то, предназначавшееся, вероятно, для дежурной, и, грубо отодвинув растерявшегося Петра Николаевича в сторону, отправился в номер, который тот только что покинул.

– Да кто он такой, чтобы хамить?! – возмутился Пётр Николаевич, подходя к дежурной. Та опять поменялась. Теперь это была женщина лет сорока – сорока-пяти, кругленькая, какая-то вся мягкая, но с недовольным выражением на лице, вероятно, постоялец помешал её планам.

– Он достойный человек, вы не смотрите, что выпил, жизнь такая, вот и пьёт.

Пётр Николаевич, пришедший совсем за другим, почувствовал некую вину, точно и в самом деле был виновен в том, что жизнь у его соседа по комнате не удалась.

– У нас в городе съезд, номера все позанимали. Я Геннадия к Вам подселила, у Вас же всё равно две кровати, – простодушно пояснила дежурная, предвидя вопрос постояльца.

– Но… – Пётр Николаевич собирался возмутиться, однако как-то разом понял всю безнадёжность своих намерений, махнул рукой и отправился спать.

– В конце концов, если этот странный тип не храпит, то и ладно.

– Пришли? Выпить есть? – сосед явно нуждался в общении и намеревался продолжать разговор, и Пётр Николаевич сдался. По личному опыту он знал, что единственная возможность уснуть в такой ситуации – это когда уснёт сосед, а тот уснёт, пожалуй, после первой же рюмки коньяка, а иначе… Думать о том, что будет иначе, ему не хотелось, и Пётр Николаевич достал из портфеля небольшую фляжку дагестанского, припасённую на всякий случай.

– У, что мы пьём, понятно, не нам чета, – съёрничал сосед, но глаза у него загорелись.

Пётр Николаевич неторопливо откручивал крышку, ему хотелось немного потянуть время и разговорить соседа, особенно после того, как он услышал, как тот читал.

– Что Вы там дежурной читали? – спросил он как бы между прочим.

– Слышали же, Блока, что ещё пьяный мужчина будет читать влюблённой в него женщине? – хмыкнул тот.

– Может, прочтёте что-нибудь? – сам себе удивляясь, попросил Пётр Николаевич.

– Надо ж, чиновник, а стихи любит – парадокс, – ехидно заметил сосед, но тут же примирительно добавил, видя, что сосед медлит наливать коньяк: – Ладно, только не Блока, Вы ж не женщина, – собственная шутка его явно позабавила, и он окончательно пришел в хорошее расположение духа: – Вот, слушайте.

Сосед вдруг посерьёзнел, даже хмель с него будто слетел, он облокотился о подушку и, глядя в тёмный квадрат окна, стал читать. Вероятно, прежде у него был неплохой баритон, теперь голос осип, был хрипловат, но звучал всё ещё приятно. Читая, мужчина преобразился, внутренне подобрался, да и взгляд у него стал совсем иной – глубокий и задумчивый. Петру Николаевичу показалось, что сосед считывает строки, бегущие по стеклу, как по экрану компьютера, но ночное окно было совершенно темно и непроницаемо.

Прочтя пару стихотворений, сосед замолчал, глянул на фляжку в руках застывшего Петра Николаевича и спросил:

– Разливать-то будете?

Пётр Николаевич извинился и разлил коньяк: налил на три пальца – не от скупости, просто теперь ему совсем не хотелось, чтобы этот странный человек уснул, – хотелось слушать, как он читает.

– Чьи стихи Вы читали? Я никогда их не слышал.

– Немудрено, я и не печатался, где ж Вам было прочесть? – откликнулся мужчина, беря стакан.

– Так это Ваши?

Пётр Николаевич растерялся, да и было отчего: БИЧ, пивший в одиночку портвейн, когда он пришёл, был поэтом, и не просто каким-то там, а поэтом от Бога. Его пронзительные стихи волновали, они были полны грусти, даже тоски, но никак не отчаяния.

– Но… как же так, как же Вы… – Пётр Николаевич хотел сказать «дошли до жизни такой», но смутился.

– Вас интересует, как я стал вот таким? Жизнь, знаете ли, не тётка, встретил таких, как Вы, чиновников…

Сосед отпил большой глоток коньяка.

– А я ведь диссертацию уже защищал, мысли всякие имел… Ан нет, один случайный бездарь – и всё: диссертацию не защитил, из института попросили – и вот я перед Вами как голенький.

Он шутовски раскланялся, но в этом его пьяном шутовстве была такая горечь, такая обида на человечество, что Петру Николаевичу вдруг стало стыдно и за себя, так пренебрежительно думавшего о нём ещё несколько минут назад, и за того неизвестного чиновника, сломавшего ему жизнь.

– Но Вы же поэт, настоящий поэт, разве так можно – разбазаривать свой талант?! – не сдержался он, повысив от волнения голос.

– Талант?! Да бросьте Вы это, кому в нашем отечестве талантливые люди нужны, где Вы такое видите?!

Сосед залпом допил коньяк, его развезло: он стал говорить медленнее, с ударением на каждом слове, потом это перешло в малопонятное бормотание, и последним, что разобрал Петр Николаевич, было:

– А всё-таки странно: чиновник, а вот надо же, душа вроде у него есть.

После чего сосед откинулся на подушку и заснул, негромко похрапывая.

Утром, когда Пётр Николаевич уходил, сосед ещё спал, выражение лица у него было светлое и какое-то абсолютно счастливое, словно ему снилось что-то очень хорошее.

Вернувшись вечером, Пётр Николаевич, весь день лелеявшей мысль продолжить прерванный разговор с соседом, не обнаружил того в номере. На его вопрос: «Куда делся Геннадий Ильич?» – дежурная, не поднимая глаз от бумаг, буркнула: «Выселили его».