Читать книгу Заблуждение - Ka Lip - Страница 2

Держа два повода в руках, Тёма пришпорил коня, чувствуя, как он гарцует под ним… Его ощущения были настоль реальны, что не хотелось открывать глаза, возвращаясь в этот мир.

Небольшой проем окна со старой застиранной шторкой, несколько бурно растущих цветков в темно-коричневых горшках с абстрактным орнаментом, ненавистный ковер на стене, который приходилось пылесосить каждые выходные и старая мебель по стенам: шкаф, узкая кровать, тумбочка, письменный стол, заваленный учебниками. Хотя все это не имело для него значения, когда он ставил в центр небольшого пространства стул со спинкой и садился на него верхом. К спинке стула он привязывал веревки, две – это были поводья, и тогда стул превращался в лошадь, а он во – всадника.

Еще раз бросив взгляд на раскрытую на тумбочке книгу, Тёма попытался повторить разбор двух поводьев в своих руках. Внимательно вникая в каждое слово, написанное там, он продел трензельный повод между мизинцем и безымянным пальцем, а мундштучный положил между безымянным и средним. Далее было сложнее понять то, что пытался автор книги донести до своих читателей. Книга хоть и была издана в 90-х годах прошлого века, вещала со своих страниц дореволюционным слогом. Постоянные «ять» попадались через слово, да и слова звучали непривычно, несовременно. Хотя понять суть написанного было можно.

Тёма уже освоил, что значит трензель, и что означает мундштук, и для чего находятся во рту лошади эти два железа, пристегнутые к уздечке. Но сама суть была в поводьях к ним. Вот именно с помощью них и шло то самое управление лошадью. Не одним поводом, как принято, а двумя. Это как игра на музыкальном инструменте. Не дрыньканье на балалайке – три струны, два аккорда, а музыка, сложная, но красивая в своем звучании. Тёма не хотел просто дрынькать, он открыл для себя настоящее искусство. Выездка, он и слово то такое раньше не знал. Да и откуда? В их Златоусте, затерянном в Уральских горах, о таком и не слышали. Здесь даже лошадей-то и не было. Еще в 90-х всех съели. Изредка в их город приезжал цирк, вот тогда Тёма и видел лошадей, и там он впервые увидел, что на лошадь надета уздечка с двумя поводьями. А потом девчонка, сидящая на этой лошади, улыбаясь публике, стала кружить по арене на коне. Казалось, что она и конь – едины в исполнении танца. Звучала музыка, лошадь танцевала, то замирая, то ускоряясь, вертелась вокруг, поднимала передние ноги, как балерина, останавливалась, а затем продолжала танец. И с этого мига он пропал. Его жизнь перевернулась в тот день, когда он увидел, что лошадь танцует. Он так захотел понять, как можно достигнуть такой гармонии и понимания от животного. Почему-то слово «гармония» всплыло в его голове. Вообще, в тот день в его голове произошел взрыв, и из обычного городского оболтуса, без целей болтающегося по улицам, он стал другим.

Все эти изменение, Тёма сначала не заметил. Только вот мысли о лошади, танцующей под ним, да, именно под ним, не уходили из его сознания. Теперь засыпая, он видел себя в седле на высоком, черного цвета, коне, который кружился в танце по залитой светом арене. Позже, листая найденные в местной библиотеке, некому ненужные журналы «Коневодство и конный спорт», Тёма открыл для себя другой мир, где, кстати, он узнал и о мастях, то есть, цветах лошадей. Оказалось, что черных коней не бывает, так же, как и белых, а есть вороные и серые. С этого момента он видел себе верхом на вороном коне. Читая эти журналы, Тёма, вообще, поразился, что оказывается конный мир, существует в параллели с их обычным миром. Учеба, школа, друзья, с которыми он встретил миллениум и вечно загруженные проблемами родители – все исчезло, как только он переместился в мир, где были лошади. Эти несколько журналов Тёма зачитал до дыр и знал их наизусть. На вопросы к библиотекарше, нет ли еще таких журналов, она вообще выставила его вон, сказав, что и эти-то давно хотела выкинуть, так как только место занимают, так теперь еще и ее время, раз он к ней с вопросами лезет.

Выслушав праведный гнев работника библиотеки, Тёма больше не спрашивал так напрямую о лошадях. Наводящими вопросами позже, он попытался выяснить, если что еще в библиотеке, где в рассказах есть лошади. Сказка про конька-горбунка его не устроила, и на этом оказалась вся литература закончилась. Вроде про лошадей была половина книг, стоящих на полках, но в них писали о людях, а не о лошадях, а лошадей упоминали лишь вскользь.

Телевидение тоже не дало ему ответ. Переключая немногочисленные каналы телепередач, Тёма случайно заставал отрывочные программы, где говорили о лошадях, только вот о танце на лошади – выездке, никто там не говорил.

Готовясь к выпускным экзаменам, по завершению нудной учебы в восьмом классе Тёма ходил в библиотеку и брал ту литературу, которую рекомендовали в методичке, скорее для проформы. Понятно, что ни читать, ни учить он это не будет. Ему, вообще, его учеба давалась с трудом, и если бы не мама, работающая в этой же школе преподавателем английского, его бы регулярно оставляли на второй год. Он, наверное, вообще бы школу никогда не окончил, но ради уважения к Лидии Николаевны Хрусталевой, ее сына, балбеса, тянули, и дотянули до восьмого класса. Ради мамы он и ходил в библиотеку за учебниками, которых даже не открывал.

В один из таких тоскливых дней, когда его допустили до библиотечных полок, так как все-таки он – сын учительницы, Тёма по списку, который держал в руке, выбирал нужные для подготовки к экзаменам учебники, и вдруг он увидел слова, нанесенные на корешке невзрачной книжки: «Основы выездки и езды». Автор книги – Джеймс Филлис, с трудом прочел он.

Воровато оглянувшись, он взял книгу с полки, быстро ее пролистал и засунул под футболку, затолкав под ремень джинсов. Он был готов на все, только не отдать эту книгу. Она – его, он узнал это сразу, как только взял книгу в руки.

Проходя мимо библиотекарши, Тёма почему-то был уверен, что она видит книгу, спрятанную у него под футболкой, и вообще, она видит его насквозь, она знает о его поступке и сейчас закричит: «Держите вора!». Но ничего такого не произошло.

Прижимая к себе ненужные учебники, Тёма несся на остановку автобуса в полуденном мареве так рано наступившей жаркой погоды, хотя и был только май.

В квартиру он просто влетел, сметая все на своем пути. Хорошо, что дома никого не было. Папа пахал на металлургическом заводе, мама была в школе. Этот миг тишины Тёмка очень ценил. Он закрылся в своей комнатушке и достал ворованную книгу, а открыв ее, пропал… Это было именно то, что он искал. Книга рассказывала, как выезжать лошадей, чтобы они танцевали. Жадно проглатывая страницу за страницей, он терялся в потоке получаемой информации. Кроме нереального объема всего нового, что обрушилось на него, так еще книга была написана через «ять». Не давая себя отчаиваться, он читал, так как других книг не было. Вообще, это было чудо, что такая книга оказалась в библиотеке города Златоуст. Видно, точно случайно, раз о ней даже библиотекарша не помнила. Он ведь спрашивал у нее книги о лошадях. Хотя, может библиотекарша просто решила, что такой, как он не может всерьез интересоваться лошадьми. А чем он должен всерьез интересоваться? На взгляд всех окружающих – особо ничем. Обычный проблемный подросток, без особых интеллектуальных задатков, способностей и желаний, чудной и вечно придуривающийся. Вот таким его видели родители, учителя в школе и все взрослые, с которыми приходилось общаться. Хотя, все же родители открыли в нем один незначительный талантишка – ему нравилось выступать на сцене. Или ему это не нравилось, но, сколько он себя помнил, его туда всегда выталкивали. Ведь мама учительница, а значит, ее сын должен активно принимать участие в жизни школы и города. Поэтому-то Тёма участвовал во всех школьных праздниках. Он был всегда гвоздем программы. Читал стихи, пел в хоре, участвовал в школьных постановках. Это же ему приходилось делать и на праздничных мероприятиях в жизни Златоуста. Если на центральной площади ставилась сцена, значит Тёма будет на ней. Его желания давно уже никто и не спрашивал, а по глазам мамы он читал, что она рада, что ее сын делает то, что ему нравится. Да и отец им гордился, хотя потом говорил, что все это – глупости, пока школу не окончит, а потом пойдет в ПТУ на токаря-фрезеровщика, и все эта блажь пройдет. Песни и пляски – не мужское это занятие. Вот получить профессию и стать заменой ему у станка – это дело жизни. На это Тёма кивал головой и улыбался. Он привык улыбаться глупой, дурашливой улыбкой, тогда от него отставали, видя, что все идет так, как должно быть.

Но все же пошло что-то не так. Книга, перевернувшая его жизнь, дала ему надежду. Он читал строки о загадочном англичанине Филлисе, жившем в девятнадцатом веке, который тоже был из обычной семьи, но увлекся лошадьми и поменял свою жизнь. Этот Джеймс прожил ту жизнь, которую хотел. Он выезжал лошадей и даже в семьдесят лет продолжал ездить верхом. Тёма усмехнулся: «Вот это да. Сильно!». Его впечатлил Филлис, а чем он хуже? Ведь нужно только захотеть.

***

Все время подготовки к экзаменам, да, как и сами экзамены, которых он и не помнил, Тёма штудировал Филлиса, а когда был дома один, седлал стул, привязывая к его спинке два повода и постигал основы этой самой выездки. Теперь-то он уже знал, что его нога, а вернее икра – это шенкель, которым двигают лошадь, дают ей посыл. Он усмехнулся. Это в обычной жизни – посыл звучит как оскорбление, а в конном мире, это означало передать лошади свое желание к движению вперед. И для этого ненужно ее хлестать нагайкой, как показывают в кино, а нужно чуть напрячь икру, сжав бока лошади, и она побежит. Это ведь чудо! Чуть сжать бока, так никто и не поймет, почему лошадь пошла вперед шагом или побежала рысью, или галопом – это будешь знать только ты и лошадь, твой диалог с ней. Твоя связь с конем, через незаметные движения – вот почему смотря тогда на девчонку на коне, он не понимал, почему она просто сидит, и улыбается, а лошадь под ней танцует. Теперь-то он узнал, как она управляла конем, но так незаметно, что казалось, конь читает ее мысли. Выездка – искусство, которое он хочет освоить. Для чего оно сейчас в двухтысячном году Тёмка об этом не думал. Он просто хотел жить так, как хочет. Ведь эта его жизнь, и она у него одна.

– Тимошка! – раздался голос из-за двери, – Иди помоги картошку почистить. Чем ты там занят?

– Ничем… сейчас иду, мам.

Для нее он ничем не занят. Тёма грустно улыбнулся, отвязывая поводья от спинки стула и пряча их. Воспоминания о разговоре с мамой, в котором он рассказал ей о своем желание выбора в жизни, до сих пор лежали неприятным осадком внутри. Он ведь даже книжку показал и о Филлисе ей рассказал, как тот, будучи никем, стал потом известным. Филлиса даже до революции в Россию приглашали обучать выезжать лошадей, да и книжку он написал, которую до сих пор читают.

Мама тогда горестно вздохнула, сказав:

– Я тоже в юности мечтала стать балериной… гастроли, выступления, поклонники, цветы.

Мама замолчала.

– А почему не стала? – спросил Тёма.

– Глупости все это… Жизнь она вот по-своему все делает. Папу твоего встретила, сестра твоя родилась… Да и какая из меня балерина, – она пригладила рукой темно-каштановые волосы сына.

Поцеловав его в макушку, мама ушла, а он думал, почему она не стала балериной. Мама и сейчас стройная, невысокая, а вспоминая ее фотографии, где она была заснята до замужества, так, вообще, как балерина выглядела.

Не понимая жизни мамы, он с этими размышлениями дожил до вечера. А вот вечером отец вызвал его на кухню, как он любил говорить – «провести беседу». Это, вообще, входило в часть его воспитания. Отец, сколько Тёма помнил себя, всегда проводил с ним беседу, как только он делал, что не так. Постепенно «не так» стало нормой жизни Тёмы, и беседы стали регулярными, за ними шло наказание в виде воскресной уборки квартиры – протирки пыли под всеми вазочками на ненавистной стенке в гостиной и пылесосенье всех ковров, как на стенах, так и на полах в их трех комнатах. Эта трудовая повинность должна была закрепить проведенную беседу.

Чтобы не унывать, Тёмка врубал музыку, ставя кассету в магнитофон и подпевая во весь голос, начинал усваивать воспитательные моменты.

Все эти беседы он давно пропускал мимо ушей, зная, что пылесосенья ковров все равно не избежать и полвоскресенья потеряно, пока его сверстники тусят по дворам или смотрят MTV.

Беседа, о принятом им решении в его жизни, прошла для него непросто. Отец рассказывал о своей жизни, которую он провел на Златоустовском металлургическом комбинате, о том, сколько раз он попадал там на доску почета, и о своей профессии токаря, которая теперь станет и Тёминой.

– Тебе же опять зарплату задержали…, – приведя веский аргумент, Тёма надеялся, что может это отрезвит отца от идиллии выбранной им профессии. Он перемялся с ноги на ногу. При беседах он должен был стоять перед отцом.

– Ничего… у завода сейчас не лучшие времена, но твоя профессия всегда будет в цене.

– Па… я не хочу быть фрезеровщиком…

– Токарем-фрезеровщиком, – перебил его отец, твоя профессия будет называться станочник широкого профиля, разряд тебе присвоят и сможешь работать на станках с ЧПУ.

– Я на лошадях ездить хочу… это искусство, их всему обучать.

Лошади у Степана Андреевича ассоциировались с колхозным мерином Буяном, на котором в деревне пасли стадо коров. Мерин был старым, слеповатым на один глаз, от него пахло конским потом. В чем здесь искусство?

– Сынок, а вот знаешь ты, что можно сделать из куска метала? – глаза Степана Андреевича загорелись, – Берешь болванку, зажимаешь ее в шпинделе станка. На шпинделе есть отверстие под квадратный ключ, им и затягиваешь болванку, – он говорил о том, что представлял перед своим мысленным взором, то, что проделывал тысячи раз. Пройдясь по комнате, продолжил: – Зажимаешь в держатель резец. Чтобы начать обрабатывать болванку, резец нужно выставить по центру болванки. Для этого включается станок на тысячу восемьсот оборотов. Край резца касается болванки, – он прищурил один глаз, как обычно делал это, совмещая край резца, – Резец самым краем проходит с торца болванки, делает касание… если резец выше центра или ниже центра, то резец отодвигается в исходное положение, и под него подкладываются пластины, и операция повторяется, – остановившись напротив сына, он пояснил: – всего в резцодержатель можно закрепить четыре резца под разные операции: проточный, отрезной, а о еще двух узнаешь в процессе учебы, – опять меряя шагами небольшое пространство комнаты, заговорил: – При обработке детали используется охлаждающая жидкость, бело-молочного цвета, жирноватая на ощупь, называется «Сож». Она не дает окисляться металлу, и он не ржавеет.

– Па… не хочу я быть фрезеровщиком…, – поток непонятных ему слов, врывался в сознание чуждым, ненужным, тем, что хотелось вытолкнуть из головы и забыть.

– Ты просто не понимаешь, что из обычной болванки можно сделать болт! Берешь шестигранную болванку. Резцом срезается лишняя часть металла, – он с упоением рассказывал то, что делал сам тысячу раз в своей жизни, – затем в бабку, – продолжил Степан Андреевич, – которая стоит на станине, вворачиваешь патрон для крепления сверла. Бабка пододвигается к детали, вращающейся в шпинделе. Сверло при помощи ручки сзади соприкасается с деталью, при этом сверло стоит неподвижно. После высверливания технологического отверстия, бабка отодвигается, в патрон вставляется метчик, – увлеченно вещал Степан Андреевич, – на метчик поливается моторное масло для нарезки резьбы. Именно метчик №1 для первого прогона. Бабка подходит к детали с метчиком и легким, плавным движением заходит внутрь технологического отверстия, нарезая резьбу, – «вы*бу бабку», как говорят токари, мысленно улыбнулся он, точному определению действия, которое происходило на станке. Но сыну это еще рано знать, – А вот потом с помощью плашки нарезается резьба с наружной стороны болта.

– И…, – сдерживая зевоту, промычал Тёма.

– И получается болт! – видя непонимание в глазах сына, он с гордостью произнес, – Вот это и есть искусство! – опять зашагав по комнате, стал говорить, – У тебя будет план на болты, может, сто штук или тысяча…

– Я все понял па… Я мечтаю быть фрезеровщиком, ой, – поправил он себя, – токарем-фрезеровщиком, станочник широкого профиля, с разрядом, который мне дадут, и тогда я смогу работать на станках с ЧПУ. Это моя мечта!

– Не понял. Ты сейчас с издевкой это сказал? – смотря в светло-карие глаза сына он не мог понять, серьезен ли тот или опять придуривается.

– Вообще ни разу, – Тёма дурашливо улыбнулся, – Нет, что ты. Это точно моя мечта, – он очень старался придать голосу уверенность и не рассмеяться.

Слушая речь отца о своем будущем, Тёма думал о том, что неужели папа, действительно, думает, что можно хотеть в жизни стать фрезеровщиком, точить болты по тысячи штук… Ведь это от безысходности, идут на такую работу и работают всю жизнь. А потом, наверное, жалеют – жизнь-то уже не вернуть.… Тёма подумал о поводе в своей руке, двух поводьях, через которые он передает неуловимые для глаз сигналы лошади – команды, и она слышит его…

Вот этот разговор он вспоминал, чистя варенную картошку для салата оливье, и кладя ее в большой пластмассовый таз.

– Скоро молодожены приедут, а салат-то еще не нарубали, – забежав в кухню тетя Таня, стала помогать маме с нарезкой салата, беря из миски очищенную Тёмой картошку.

Какие они молодожены? Тёма достал еще одну картошку, думая о сестре, которой уже двадцать шесть и это ее второй брак. Да и жениху уже под сорок, тоже под молодожена не подходит.

– А Надька – молодец, – тараторила тетка, – такого жениха отхватила, будучи с ребенком. Как он, кстати, ее дочку от этого козла принял?

– Армен – порядочный мужчина, – ответила Лидия, помешивая скворчащее на сковородке мясо, – несмотря на то, что армянин. Главное – замуж взял, а то куда Наденьки с ребенком-то в наше время.

– Главное, что б в жизни возник настоящий мужчина, – подпел Тёмка, подражая манерам Сердючки,* которую часто пародировал, выступая на сцене.

– Это верно! – изрекла тетя Таня, взмахнув морковкой для салата.

И они заговорили о его сестре, а Тёма переключил мысли к странице книги, которую он сегодня усиленно изучал. Там этот Филлис сидел на коне, а конь делал под ним галоп назад. Теперь он уже знал, что оказывается лошади бегают тремя аллюрами: шаг, рысь, галоп. И вот галопом оказывается, лошадь может бежать не только вперед, но и назад. Даже в уме Тёма не мог себе такое представить. Это как нужно через повод и шенкель передать команды лошади, чтобы она скакала назад…

Филлис гениален! Я тоже смогу так же, как он, решил Тёма, продолжая чистить картошку.

Я научусь делать галоп назад, это как высшая точка достижения гармонии с лошадью. Он сможет ее постичь, ведь Филлис смог, и он сможет.

– А ты, Тимошка, – тетка потрепала его по голове, и Тёма изобразил стандартную глупую улыбку, ненавидя свое имя и все эти производные от него в виде Тёмки и Тимочки, и еще руки тетки в своих волосах, – о лошадях своих забыл? А то тогда Лидочка рассказала, что ты коневодом хочешь стать, коням хвосты крутить, вот мы смеялись то, аж до слез.

– Вообще, ни разу больше не вспоминал, – видя, что тетка не совсем вникла в смысл им сказанного, он пояснил, – Конечно, тетя, забыл, – он оставил на лице дурашливую улыбку, и подкинул очищенную картошку в воздух, ловко поймав ее, положив на разделочную доску перед тетей Таней.

– Коням хвосты крутить, – повторила тетка, и ее хихиканье перешло в похрюкивание.

– Да, у кого по молодости глупости всякие в голову не лезут, – как будто оправдываясь, сказала мама, – вот Наденька стюардессой хотела быть.

– Стюардессой, – хрюкнула тетка, – да ее самолет не поднимет, – засмеялась она, утирая глаза тыльной стороной ладони, и продолжила резать картошку на небольшие кубики.

– Зато Армен считает, что женщины должно быть много, – парировала мама.

– Слишком много, – хрюкнула тетка, – как, кстати, у Армена бизнес?

– Неплохие деньги его палатки приносят. Вот и нам помогает, денег дает и на Наденьку, и ее дочку не жалеет. Он квартиру оплатил, кооперативную. Так что скоро туда они и переедут. Не все же жилье снимать.

– Да, что ты! – в голосе тетки проскочило изумление, – Весь взнос внес?

– Немного не хватило. Но на свадьбу столько народу пригласили, его друзей, богатых, думаем с подарочных, как раз насобирают они для последнего взноса, и тогда заживут по-людски.

– Поэтому и в ресторане свадьбу не стали делать? – тетка, достав соль с полки, стала подсаливать нарезанный в огромный тазик салат.

– Да, дома дешевле. Им сейчас деньги на последний взнос нужны – две тысячи баксов.

– Друзья у Армена богаты, так что ты все правильно, Лидочка, сделала. Свадьбу и в квартире можно справить. Тем более она у тебя большая, все же трешка, в тесноте да не в обиде, – с намеком изрекла тетя Таня.

– Ма, я еще нужен? – с надеждой в голосе на избавление спросил Тёма, кладя последнюю дочищенную картофелину.

– Иди пока, сыночек. Как приедут гости, тогда я тебя позову.

Напевая слова песни о том, что главное, что б в жизни возник настоящий мужчина, – Тёмка выбежал из кухни.

– Дурной он у тебя, – изрекла тетя Таня, – но веселый, – подытожила она.

– С осени в ПТУ пойдет, повзрослеет, – ответила Лида, переключив внимание на скворчащую сковородку.

***

Приезд гостей Тёма и сам услышал. Музыка из машин орала так, что окна звенели во всем доме. Он опять с сожалением закрыл книгу – все равно почитать не дадут.

Оглядев комнату, увидел свою жизнь. Здесь он рос, вот только не помнил он особо себя и свою жизнь. Взгляд упал на книгу, которая стала решающей для него. Пора, нужно собираться. Главное ее не забыть.

Он положил книжку в свою потрепанную школьную черную сумку на длинном ремне, которую столько лет носил на плече. Туда же пихнул пару маек, носки и трусы.

Взяв листочек бумаги, который вырвал из ненужной никогда, и тем более теперь тетрадки по русскому, и повертев ручку в руке, написал:

«Мама и папа, я уехал поступать в мореходное училище во Владивосток. Хочу быть капитаном и бороздить просторы морей».

Именно бороздить, такую фразу он почему-то запомнил. Учат ли во Владивостоке на капитанов, он не знал, но то, что Владивосток находится рядом с морем, помнил из уроков географии.

Помедлив, подписал: «Тёма».

Ненавистное имя. Неужели из всех имен нужно было его называть именно этим? Вот, например Сергей – Серега, круто, или Коля – Колян, тоже. А он – Тимошка…

Положив записку под подушку, Тёма вышел из своей комнаты, захлопнув дверь. Сумку с книжкой повесил в прихожей, спрятав ее под ворохом вещей.

Гости уже заполонили квартиру. Они были везде. Незнакомые ему люди, трепали его по голове, называли Тимошкой, а он дурашливо улыбался, радуя всех такой улыбкой, помня слова отца: «Улыбайся, и люди к тебе потянутся». Только зачем ему эти люди?

Потом началось застолье. Тёма смотрел на гостей, слушал их тосты, и глупо улыбался. Его маме говорили комплименты, какой у нее хороший сын. Он не понимал, это из-за его вечной улыбки или из-за того, что он постоянно пляшет и поет на сцене? А папа рассказывал гостям о будущем Тёмы – как тот пойдет по его стопам, и вскоре фотография Хрусталева Тимофея Степановича будет висеть на доске почета в проходной завода.

Тёма поддакивал, кивал головой и улыбался.

Наконец, перешли к смене блюд, а в комнату внесли плетенную корзинку с бантом на ручке. Гости по очереди вставали, говорили молодоженам напутствия в их нелегкой, совместной жизни, и клали в корзинку деньги, кто в конвертах, кто просто купюры, доллары или рубли.

Тёмка тоже произнес поздравления сестре, которую он особо и не помнил-то. Она была старше его на десять лет. Поступив в медицинский, залетела, вышла замуж, работала потом медсестрой, затем развелась. Как мама говорила – все у Нади, как у всех. Сестра не жила в этой квартире, вот поэтому у Тёмы и была своя комната. Родители жили в своей, и была еще общая, третья комната, где стояла ненавистная стенка с вечной пылью на ней. За то, что сестра дала возможность ему жить в отдельной комнате, он был ей благодарен, это было единственное, что он испытывал к сестре.

Порядком напившись, гости стали вставать. Зазвучала музыка из длинного серебристого магнитофона с двумя круглыми черными динамиками. Магнитофон подняли выше, и под забойную попсу народ начал выплясывать между столом и стенкой, на пороге входа в гостиную, а затем танцы перетекли и в коридор.

Тёма, ловко маневрируя, проскользнул между танцующими, и незаметно просочился в родительскую спальню. Там на их кровати стояла корзина с деньгами. Он быстро собрал деньги, запихивая их в карманы синих джинсов. Видя, что деньги не влезают, он стал пихать конверты с ними за пазуху. Раскрывать конверты сейчас, не было времени. Заправленная в ремень джинсов, белая футболка с лицами Бевис и Баттхеда, оттопырилась на животе. Прижимая руку к животу, Тёма выскользнул в коридор, откопав в вещах свою синюю ветровку Адидас, быстро надел ее на себя, застегнув молнию.

– Тёмыч, – прокричал пьяный мужчина, – хватая его за рукав ветровки, – Плясать будешь?

Это был один из друзей отца, тоже токарь-фрезеровщик. Тёма его смутно помнил. Отцепиться от пьяного фрезеровщика было тяжело. Но тут из динамиков их оглушил голос Сердючки.

Тёмка пустился в пляс, крича в лицо пьяному мужику слова песни:

«В деле любви, я – первый проводник. Ой, не надо мне никакого чина…».

В задорном танце ворвался в зал, и, запрыгнув на стул, совместно с Сердючкой запел, указывая на Армена: «Главное, что б в жизни возник настоящий мужчина..».

Все гости, подхватив задор, идущий от приплясывающего парня, повставали со своих мест, и понеслось.

Схватив первого попавшегося за руку, Тёма, спрыгнув со стула, потащил его за собой, продолжая горланить слова песни. Тот, кого он тащил за собой, схватил за руку стоящую тетку, она вцепилась в руку мужика, и вскоре в небольшом помещении извивалась длинная змея из людей, держащих друг друга за руки.

А Тёмка, будучи во главе этой змейки, орал громче Сердючки:

Отпустив ладонь того, кого он держал, Тёма поднырнул под руки людей и стал маневрировать между колец змейки. Так ему удалось прорваться в коридор, где он выхватил спрятанную там сумку, шмыгнул за порог. В таком веселье вряд ли о нем быстро вспомнят.

Сбежав по лестнице, он позвонил в квартиру Серого, живущего этажом ниже.

– Те чо? – хмуро спросил его бывший школьный приятель.

– Слыш, Серый, выручай. Достали с этой свадьбой. Скажешь, если спросят, что я к Димке пошел, с ним тусоваться.

– Скажу… а сам куда пойдешь?

– Так к Димке и пойду, – Тёма глупо улыбнулся.

Видя придурочную улыбку на лице Тёмного, Серый захлопнул дверь. Этого шута он никогда не любил, хорошо, что школа закончилась. Вернее, она закончилась для Тёмного, который пойдет в ПТУ после восьми классов, а он сам будет продолжать учится еще два года.

Выдохнув, Тёмка выбежал из подъезда, и видя подходящий к остановке автобус, пулей помчался к нему. Когда за ним закрылись двери, он опять выдохнул, раскрыл сумку, самое ценное было в ней. Корешок книги с загадочными словами: «Основы выездки и езды», изменившие его жизнь, просматривались между футболкой и трусами.

С автобусом ему тоже повезло. На нем он доедет до остановки тридцать пятого, а затем, пересев на тридцать пятый, доедет до окраин города. Там пешком дойдет до трассы М-5. Не близко, конечно, но дойти можно. Они часто с пацанами ходили к трассе, просто так на проезжающие фуры посмотреть. Вот там он надеялся тормознуть фуру, едущую на Москву. Деньги-то теперь у него есть. Ему нужно было добраться до Москвы. Есть ли в других городах лошади, он не знал. Но в Москве точно должны быть. Как же в главном городе страны и без лошадей…

Тёма убрал с лица ненавистную ему дебильную улыбку. Сейчас он мог быть без нее.

Примечания:

* Верка Сердючка – Я рождена для любви текст песни