Читать книгу Литература (русская литература XX века). 11 класс. Часть 2 - Каллум Хопкинс, Коллектив авторов, Сборник рецептов - Страница 12

Доминантой художественного мира Пришвина является тема пути. «Жизнь наша едина, она есть путь», – писал Пришвин, считая, что «человек – это строитель пути». Подчеркивая единство своего пути, он так говорил о рождении своей первой книги «В краю непуганых птиц»: «…как я боролся с собой, со всеми упреками совести русского мальчика, рожденного в колыбели отрицания, и как все-таки победил себя и написал слова в утверждение жизни. Эти слова и определили последующую жизнь как утверждение». «Жизнь как утверждение» – одна из главных формул пути Пришвина.

Первые произведения Пришвина «В краю непуганых птиц» (1907), «За волшебным колобком» (1908), «У стен града невидимого (Светлое озеро)» (1909), «Заворошка» (1905–1913) родились из духовной потребности художника вернуться к самому себе, к истокам народной души, к той «глубине природы», из которой он вышел, В них воссоздан мир природы и народный русский мир, увиденный, однако, глазами блудного сына, интеллигента, возвращающегося «к себе первоначальному».

Ситуация «родной мир глазами блудного сына», в которой существовал ранний Пришвин, определила важнейшие особенности его художественного творчества.

В основе его произведений тема пути в неведомую страну (чудесную, идеальную), принимающую самые разные облики: края непуганых птиц; страны без имени, куда ведет волшебный колобок; града Китежа, Журавлиной родины, Берендеева царства, Корабельной чащи, в сущности, это сюжет пути «частичного» человека к миру в его полноте и целостности.

«Частичный» человек – один из основных героев Пришвина. Это человек, полноты бытия не видящий и не знающий, судящий о мире «по себе», человек, «зашитый схемами». Этому герою противостоит в творчестве писателя герой пути, нравственного поиска, человек, пытающийся раскрыть в собственной жизни возможности, заложенные в нем природой, судьбой и вечностью. Автобиографический по характеру герой-рассказчик ранних произведений Пришвина находится в ситуации внутреннего конфликта. Третий тип героя Пришвина, возникший в его ранних произведениях и перешедший оттуда во все последующие, – это коллективный герой – группа (множество) бегло очерченных персонажей, связанных с идеей народного мира, народной души и мира природы. Параллельное существование и сосуществование персонажей человеческого и природного миров – характернейшая черта художественного мира Пришвина.

В творчестве Пришвина этого периода сложилась целая система символических мотивов и образов, выражающих центральную художественную идею писателя – о единстве и родстве живого, о целостности мира: луг (земной, звездный, «цветов духовных», мир – луг), сад, цветок, солнце («золотой цветок»), круглый мир (мир – круг), «великий круговорот», мир – храм и т. д. В этом ряду ключевой в книге «В краю непуганых птиц» и, видимо, во всем творчестве писателя – символический образ водопада. Он возникает у Пришвина после встречи с «таинственной жизнью» водопадов на северной реке Выг и постижения им «чего-то общего» в их «ошеломляющем движении» и «бесконечно сложной» жизни Невского проспекта в Петербурге. Водопад – символ, в котором раскрывается представление писателя о судьбе «целого мира»: устремленность и движение мира от «гула и хаоса», увлекающего в бездну, к «божественной красоте», от кажущейся и очевидной бессмысленности к всеобъемлющему смыслу.

Произведения Пришвина 1900—1910-х годов необычны с точки зрения жанровой поэтики: это очерки-романы, в которых возникают два облика мира – географически и этнографически точный, воссоздающий «лицо края», и лирико-философский, мифо-поэтический, связанный с историей главного героя.

В первые десятилетия XX века – «перед мировой катастрофой» (так Пришвин назовет войну и революцию) он живет между отрицанием и утверждением, сознательно выбирая созидательный путь в культуре. «Моя натура, как я постиг это: не отрицать, а утверждать», – напишет Пришвин о себе в 1914 году.

В революционные и первые послереволюционные годы (1917–1922) Пришвин заново пережил переворот «от революции к себе», к «личному творчеству жизни», оказавшемуся для него антитезой самоубийству и погружению в чан (образ разрушительной безликой стихии) революции. Это был путь писателя, понявшего, что «и белые, и красные делают одно дело», и ищущего выход к внутренней духовной свободе, к личному творчеству художника в условиях несвободы внешней, в «России-тюрьме», в которой он, однако, чувствовал свет России Невидимой.

Особое значение приобрела для писателя в советский период тема града Китежа, которая соединялась у него с мыслью о Невидимой России – «святыне Града Невидимого Отечества», служением которому стала его жизнь. В творчестве революционных и первых послереволюционных лет Пришвин-художник встал на защиту личности, культуры и в конечном счете жизни как «основы всего». В рассказе «Голубое знамя» (1918) Пришвин противопоставил «новому, красному» знамени голубое Христово знамя, революционному насилию – сострадание невинным жертвам, идее и опыту революции – «святыню жизни живой».

В повести «Мирская чаша. 19-й год XX века» (1922), названной Л. Д. Троцким «сплошь контрреволюционной» и полностью опубликованной лишь в 1990 году, Пришвин воссоздает судьбу народа и интеллигенции в «тяжкое», «смутное» время революции, когда переполнена чаша человеческого страдания. Писатель сопрягает петровские и большевистские преобразования русской жизни и воспринимает революцию как «новый крест» России. История родины, как и трагическая судьба главного героя повести школьного учителя («шкраба» на «новом» русском языке) Алпатова, видится ему через символику смерти-воскресения. Определяющая тональность повести с ее молитвенно-пророческим слогом связана с евангельским молением о чаше. Произведение звучит как молитва о России в час ее страданий.

В 1920-е годы основной категорией сознания писателя становится жизнь, а мировоззренческой позицией, по его словам, – философия «оправдания бытия». Начало, соединяющее времена, константа истории, с точки зрения писателя, – творчество жизни – личное, социальное, всеобщее. В основе пришвинской концепции творчества – мысль о единстве, «согласии» идеи и жизни, культуры и природы, духа и материи. «Спасать мир надо не гордостью человека своим сознанием перед миром низших существ, а согласованием творчества своего сознания с творчеством бытия в единый мировой творческий акт», – писал в это время Пришвин. Концепция творчества жизни в различных ее аспектах лежит в основе почти всех произведений Пришвина 20—30-х годов: «Кащеева цепь», «Журавлиная родина», «Жень-шень», «Календарь природы», а также его произведений 40– 50-х годов.

В философском романе «Кащеева цепь» (1922–1928, 1953) вновь после «Заворошки» и «Мирской чаши» Пришвин возвращается к ситуации разгромленной мужиками во время революционных событий барской усадьбы, на этот раз чтобы воссоздать историю разрушенного дома – России, понять истоки русской революции и пути интеллигенции в ней. Через образ автобиографического героя Алпатова раскрывается в романе путь русской революционной интеллигенции, разрушившей свой дом, утратившей родину, но в конце концов к ней возвращающейся. Возвращение интеллигенции к родине Пришвин связывает с рождением «еще неведомой, неназванной» личности, соединяющей идеи внутреннего духовного устроения и внешнего социального строительства.

Вместе с тем «Кащеева цепь» – философская сказка о судьбе человека, осознающего, что «Кащей действительно бессмертен», и ищущего пути выхода из мира зла. Собирая фольклор во время первого путешествия на Север, Пришвин записал сказку «Лесовик» о мужике, нарушившем запрет входить в потаенную комнату, освободившем Кащея, вступившем с ним в борьбу и победившем его. Этот сказочный сюжет – «спустить с цепи» Кащея, вступить с ним в борьбу и надеяться на победу – Пришвин и отдает автобиографическому герою романа, над которым он работал до конца жизни.

В 30-е годы идея «оправдания бытия», столь важная для Пришвина 20-х годов, соединяется в его сознании с идеей суда над бытием: мир может быть принят лишь при условии суда над ним, суда не столько человеческого, сколько Божеского – Страшного суда. Жизнь и творчество Пришвина в это время, как и в целом в советский период, определяются тяжелейшей, трагической борьбой за право быть внутренне свободным художником.

Дневник Пришвина (писатель вел его на протяжении полувека и считал своей главной книгой) воссоздает живую муку человека, который не хочет «подкоммунивать» и не может не быть художником, причем художником, творчество которого обращено к другу-современнику. Тема сомнений, духовных потерь, нравственных мучений («Душа моя… смутная, забитая неясными упреками и вся в гвоздях») – одна из важнейших в Дневнике.

Пришвин видит задачу художника в том, чтобы средствами искусства «творить будущий мир», «сгущать добро», чтобы оно продолжало жить. Эта позиция обусловила нарастание в его творчестве сказочного начала, присущего и первым произведениям писателя. В 20—50-е годы (в «Кащеевой цепи», «Жень-шене», «Календаре природы», «Кладовой солнца», «Корабельной чаще», «Осударевой дороге») понятие «сказка» («легенда», «мифичность») станет определяющим для жанровой поэтики писателя. Сказкой Пришвин назвал художественную форму воссоздания своего идеала, воплощение универсальных и неуничтожимых основ человеческой жизни.

Сказкой о «золотом пути» (пути посолонь – по солнцу) человека и мира, о путешествии человека – пассажира земного корабля вокруг Солнца – можно назвать «книгу бытия» Пришвина «Календарь природы» (1925–1935). В произведении, состоящем из четырех частей: «Весна», «Лето», «Осень», «Зима», – писатель возвращается к одной из ранних своих идей о мире как «великом круговороте». К образу-символу круглой жизни в «Календаре природы» добавляется образ круглого года. Идея круга – символа самозавершенности, целостности – положена и в основу строения произведения: в нем кольцевая композиция, оно начинается и заканчивается замыкающими круг года картинами «весны света».

Движение жизни у Пришвина – это динамика света, его рождение (воскресение) весной и умирание осенью. Жизнь мира предстает в «Календаре природы» как сложнейший светоритм и складывается из бесчисленного множества мгновений, каждое из которых уникально, имеет свой лик и, как это ни парадоксально, передает полноту бытия. Поэтику пришвинской прозы можно назвать поэтикой мгновений. Ей подчиняется и изображение жизни, и композиция произведения, состоящего из большого числа глав (мгновений), имеющих собственное заглавие.

Важнейшие «мгновения» «Календаря природы» связаны с рассказами о собаках («Анчар», «Ярик», «Любовь Ярика», «Верный», «Кэт» и др.) – классикой русского охотничьего рассказа. Поэтика мгновений характерна также для дневниковых книг писателя «Лесная капель» (1943) и «Глаза земли» (1953). В этих произведениях, как и в «Календаре природы», Пришвин-художник исходит из признания абсолютной ценности одного, каждого, будь то мгновение «круглого года», судьба собаки или человеческая личность. Идея самоценности жизни, о невозможности поступиться одним ради общего – важнейшая для писателя.

Как самоценное мгновение жизни, Пришвин понимал и слово с его неповторимыми ликом и душой. Эту особенность Пришвина подметил Горький, назвавший его «глубоким знатоком духа» русского языка, «тонким мастером», у которого слова «думают», а «фраза жестикулирует».

Вглядимся в «живую жизнь» пришвинского слова на примере лирико-философской миниатюры, включенной автором в поэму «Фацелия», но первоначально возникшей в Дневнике писателя.