Читать книгу Творческие работники - - Страница 9

Назавтра он не раздумывал. Тут же стал собираться. Еще через час был на

вокзале и покатил в город Н. Этот город располагался недалеко. Несколько часов езды. Паровоз добродушно попыхивал дымком, и, весело постукивая, катились вагончики.

Но когда он приехал в Н., были сумерки. Стал искать Зеленую улицу и на удивление быстро ее нашел. Совсем неподалеку от вокзала. Уже горели фонари, когда ступил он на нее. И впрямь очень зеленой была эта узкая улица, обсаженная с двух сторон старыми липами. Их кроны почти смыкались над головой. Свет фонарей, пробиваясь сквозь листья и ветви, покрывал асфальт причудливым, сложным узором из теней и светлых пятен – зайчиков… За рядами деревьев, отделяя узенькую дорожку от домов, тянулись бесконечные заборы, тоже зеленого цвета.

Медленно он шел по улице. В одном месте деревья расходились, и неожиданно он увидел двух дворничих. Одна – на одной стороне, другая – напротив. На фоне заборов резко белели их фартуки. У каждой – по метле. Молодые, румяные… Кто из них? Посмотрел на одну. На другую. Глаза блестят, метла, как винтовка у часового, белый фартук плотно обтягивает бабий живот. Кто?.. Оборотень… Остановился… Одна – вторая? У второй вроде мелькнуло в зрачке и

пронеслось… или показалось ему… Вдруг сердце стукнуло – эта!

– Эта! – громко сказал он и понял – угадал…

Разом крутнулась молодая баба и пошла, будто танцуя. Он за ней. Не догнать. Пляшут, пляшут зайчики света. Белое пятно передника скачет, танцует. Ветер шумит. Рябит в глазах мостовая. И вот нет уже ее фигуры впереди. Только пятно света пляшет. Он бежит за ним, скачет. И нет его самого давно, давно и он световой зайчик на асфальте… Резко свернула.

Темный проход, проулок узенький. Ни одной лампочки. Скорей, скорей…

Не увидел, почувствовал, как подвинулась темная стена к нему. Приземистая фигура, за ней еще. Не разглядишь. Только от неведомого света чуть отдало светлым лезвие ножа, и чудом удалось ему перехватить эту руку… Рванул ее, вывернул и с хрустом, от которого заныли зубы, вошел нож в чужую спину. Тело сразу обмякло. Остальные с шорохом ушли, снова вжались в стену, и он почувствовал – путь свободен. Рванули и понесли ноги, но не от страха. Страха вообще не было. Он сразу как-то позабыл о страшном происшествии. Не упустить провожатую – вот главное!

Выскочил в конец переулка. Куда? Вроде мелькнул кто-то и скрылся за углом. Туда! Поворот. Другой, третий… Улица… Перед ним дверь старой церкви. Опять кто-то шепнул внутри: «Сюда». И не раздумывая, он вошел и рванулся по невидной под ногами лестнице. Вверх, вверх, на колокольню! Лестница давно истлела, и только чудом угадывал он, поднимаясь скачками, пустоту под ногами. Как он не провалился – неизвестно. Но обошлось. Вот и добрался до самого верха, туда, где должен висеть колокол…

Лунный свет еле видной кисеей затягивал здесь все внутри. Далекая всходила луна. Сквозь оконца-бойницы тянуло ночной прохладой. Чуть долетал шум деревьев.

Резко темнело в углу. А повыше как будто облачко серебрилось.

– То самое, – он, безошибочно угадав, повернулся к огромной, размазанной в черной тени фигуре. И не ошибся.

– Ты пришел, – сказал тихий, очень внушительный и ясный голос.

И ему показалось, что резче стал лунный свет, как полоснуло… Но, как и раньше, тщетно старался он разглядеть лицо в том месте, где парило облачко. Как будто и выглядывали черты, а стоило приглядеться, – исчезали. Одно он понял очень отчетливо и точно: все, что происходило с ним и происходит сейчас – не игра воображения. И хоть во сне дело, а чувства самые настоящие, почище, чем наяву.

Через одно из окошечек-бойниц опять потянуло ночным холодом. Его зазнобило неожиданно. Как будто лед приложили к сердцу.

– Не бойся, – голос звучал по-прежнему тихо. – Я объясню тебе, зачем ты здесь и почему. Узнал меня?!

Узнал, узнал он, и сердце, этот жалкий кусок сырого мяса задрожало. «Дьявол!» – беззвучно прошептал он, не в силах поверить, и понял, что прав. От этой правоты ноги стали деревянными. Ни сдвинуться, ни шагнуть… Ужас заледенил теперь все тело. И этот-то ужас окончательно подсказал ему, кто перед ним. Какое там «перед ним»! Это он, его жалкая фигура и все его существование были выставлены перед… даже назвать не смог – такой почувствовал он дикий страх, какого никогда и вообразить не мог. Сердце, захлебываясь и булькая, подступило к самому горлу. Он беззвучно разевал рот, пытаясь закричать, а не издавал ни звука.

Луна встала прямо в окне, жарко и страшно плеснула всем своим светом…

«…Вот какой он, ужас, перед всем этим, – мелькнула, наконец, в отдалении мысль. – Пока не знаешь – думаешь, что эти все черти, дьяволы! А встретишь…».

Мысль приблизилась, заполнила перекошенный страхом мозг и вытеснила ужас. Он вдруг успокоился.

Перед ним был сам Дьявол, он говорил с Дьяволом. Он понял, поверил, принял и успокоился. Только задеревенел весь.

От тихого голоса немела душа. Но страх исчез.

– Видишь, люди пугаются меня, бегут от меня, потому что я темная сила (иронически), которая искушает, чтобы погубить. Бес рад несчастью – такое на мне клеймо! – а я скорблю! Я к человеку льну, смиренно сношу хулу и поношения. Я искушаю, чтоб в стойкости укрепить и вере пустынника грязного. Я и Он созидаем человека, но способ разнится. К Нему надо идти, Я появляюсь сам. Он требует отречения, Я – напротив, искушаю, маню прелестью этой жизни. Затем, чтоб искусив, мог выбрать я того, над кем не властно искушение. Выбрать того, кто, сладости не отринув, последует искушению, узнает все, попробует и выйдет с незапятнанной душой… Не всех я искушаю, лишь некоторых… Лучших, самых сильных, кто может убить, украсть, по-настоящему любить и ненавидеть – все сможет, все испытает и сохранит себя и душу.

«К чему он все это говорит?» – вяло шевелилась мысль.

Савелий смотрел не отрываясь в черноту, окутавшую, как мантия угол. Призрачное, белое облачко парило там, где быть должно лицо. А не мог рассмотреть подробности.

– Как мало тех, кто проходит испытание! Очень мало. Остальные, поскользнувшись, скользят и катятся вниз и не могут остановиться. Но проклинают меня.

Не слабость свою, а Беса казнят. Попутал, мол, нечистый. Не ведая замысел, порочат меня и средство. И каются, называя неудачу в испытании – пороком.

«К чему он все это говорит? – не отставая, крутилась мысль. – Если ему кто-то нужен, то разве мало вокруг. Но по его словам выходит, что люди порочные не нужны ему. Они – издержки его отбора. А отношение остальных к пороку – отношение к невыдержавшим экзамен. Но зачем? Зачем этот экзамен дьявола?»

Луна шевельнулась и сдвинулась. Косо протянула сквозь пыль холодный луч. Подуло холодом и сыростью по ногам. Он переступил ногами, поежился…

– …Зачем? – ты спрашиваешь. Затем, чтобы тому, кто сквозь осуществление всех соблазнов прошел и чист остался, вручить единственное, главное, чем живы души людей – истину. Чтоб нес ее в мирском, в жизни, изнутри мира светил вокруг себя, и люди не забывали о ней, о высшей истине…

«Врет! Врет!! – резануло в голове. – Дьявол! О, как хитер и мудр! Так

оправдаться – блестяще! Так объяснить всю кровь, насилие, всю гадость пороков. Все мерзкое, что было. Пороки – неизбежны! Ради самой главной цели! Истины!!..» – ему стало жарко. Из-за ушей потекли капельки пота за воротник. Луна совсем ушла вправо и теперь чуть-чуть высвечивала угол и очень ярко сторону каменного оконца.

– Ты глуп, – властно и спокойно произнес голос. И эти два слова упали тяжелыми камнями в сырую глину его мыслей и разом их смяли… – Зачем мне перед людьми оправдываться? Подумай!

– Как зачем? – вскрикнула его душа. – Чтобы соблазнить.

– Дурак! – тихо сказало в углу и смолкло.

Он ждал. И в тот момент, когда уже отчаялся, вновь услыхал слова…

– Истина – сила того, кто ею владеет. Он разом становится сродни и Мне, и Ему… Нельзя дать силу в руки живущему в миру, если не будет самой жестокой и твердой подписи, что ею он не воспользуется. Никогда! Ни при каких условиях!.. Те, что прошли мое испытание, душой своей и сердцем подписывают такой договор. Условие неиспользования силы единой истины, высшего знания… и получают его. Им открывается…

Голос стал громче, и стоявшему под мутным лучом человеку показалось, что шевельнулась громадина угла и зашумело вокруг колокольни. Луна теперь, как красна девица, подбоченясь и сияя, стояла в другом окне…

«Фауст, – устало думал стоявший. – Дьявол ищет, испытывает и находит Фаустов, чтобы те несли дальше среди людей его дьявольскую истину… И Фауст – это не продавший душу… Наоборот – сохранивший ее… Но как же так?..»

Мысли закружились в хороводе слов, быстрей, быстрей! Кружись, каруселька! И резко остановились. Тихо. Свет бил теперь прямо в тот угол, где был Тот. Но, странно, черной громады как будто он не касался, обтекал, рассеивался, не доходя до стен. Только облачко серебрилось, сильней и отчетливей звучали свинцовые, тяжелые слова:

– Нет дьявольской истины или божественной. Истина – одна. Только Ему досталась работа почище, а мне самая черная и грязная. Его все восхваляют, ему строят храмы, жгут фимиам. А меня проклинают. Он любит всех, потому что истинно бесстрастен, и к нему идут. Я сострадаю всем, но вынужден исполнять предписанное мне, и меня ненавидят…

«Кем предписанное? – человек мучительно напрягся. – Ему! Кем? О каком он говорит сострадании?»

– Он и Я – две стороны одной медали. Суть – неразменна и нераздельна. Лишь человек нас делит и, поместив его на небо, меня в глубинах мглы, нас тщетно там ищет. Нас нет там. Мы едины, хотя и не одно.

Человек застыл. Свет все сильнее лился, пытаясь рассеять черноту угла, и, как вода, бессильно разбивался, чуть серебрясь о темную скалу. Пронзительные, тонкие брызги кружились пыльным хороводом…

– К нему идут, – продолжил снова голос свое. – Я должен сам искать. Кто Им проникся, уходит из Мира. Кого я нахожу, остаются жить в мире. Но истина и сила у тех и других – одна. И я, и Он берем из одного источника…

«Такого не может быть, – уже совсем спокойно думал человек. – Не может! Лжет враг людей! Лжет!»

Вдали глухо пробило два раза.

«Два часа, – машинально подумал он. – Скоро начнет светать».

И неожиданно, как бритвой, рассекло ему мозг: «А он! Он здесь зачем?»

Мерно упали слова.

– Раз в пять веков я выбираю. И наступило время. Мне нужен человек.

Пятьсот лет длится от одного. Пятьсот лет, и надо искать замену. Но и ему не легче. Отрекаются многие, а к нему доходят…

«Зачем я здесь?» – безумная мысль превратилась в ледяную глыбу, заполнила мозг, начала плавиться, и страшно заныли зубы…

«Зачем я здесь! Спросить?!»

Лед плавился в горячем мозгу.

«Неужели?! Он хочет выбрать меня?!»

Набрал побольше воздуха, и вдруг сон стал меркнуть.

– Меня?! Выбрал?! – судорожно, с безумной надеждой выкрикнул Савелий вопрос бесу, цепляясь за обломки ускользающего видения. И так страшно желалось ему, чтобы выбрал его демон, что про все сразу забыл и погрузился в беспамятную грезу.