Читать книгу Любовная история - - Страница 11

Когда Гаврила Васильевич вышел из экипажа, Григорий и Шмитц сидели в беседке вместе с княжной. Арсений уведомил хозяев о приезде гостей, и князь Романов направился к беседке, чтобы их поприветствовать. Подходя к ней, он столкнулся на узкой тропинке, выложенной каменной плиткой, с приезжими: они шли ему навстречу.

– Мы только заметили ваш экипаж, папенька, как сразу вышли вас встречать, – сказала Татьяна.

– Рады, рады, очень рады, – обратился князь к гостям, – кем будете и по какому такому поводу к нам?

Шмитц, стоявший прямо перед Романовым, уже было открыл рот, чтобы представиться, как Апраксин слегка оттолкнул его в сторону, выступил вперёд и сказал:

– Следователь Апраксин. Это мой помощник Шмитц.

– Следователь? – улыбнулся Гаврила Васильевич. – У вас к нам дело есть?

– Есть.

– И что же за дело?

– А сами не догадываетесь, по какому поводу могли к вам из конторы наведаться?

– Да откуда же мне знать, чем вы занимаетесь в этих ваших конторах, – посмеялся Романов.

– О жалобах на вас тоже не знаете?

Смех Гаврилы Васильевича прекратился, а сам он, казалось, даже слегка побледнел. На лице же Апраксина не было никаких эмоций – лишь кроткая самодовольная улыбка.

– Стол почти накрыт! – крикнула Анна с крыльца.

– Пройдёмте, – суетливо сказал князь, уставив глаза в землю.

Гости прошли в залу, где на столе уже стояли блюда и были разложены приборы на семь человек: Арсений всегда ел с Романовыми за одним столом.

Уже за ужином князь поведал гостям, как повстречал свою супругу Ольгу, и в ходе своей речи называл княгиню «душенька», «ангельчик» или «голубушка», чем очень радовал её; следом он упомянул о своей не сложившейся карьере в департаменте, а закончил рассказом, каким хорошим человеком был Илья Сергеевич – друг его отрочества. Шмитц слушал с особым интересом, всё время поглядывая на Татьяну. Анна же бросала быстрые, резкие взгляды на Григория; тот по-прежнему оставался угрюм.

– Вот каков был Илья Сергеевич! – восклицал князь. – Увы, стоит признать, почти все такие уже перевелись… Способные всё всегда взять в свои руки. Показать, что именно они хозяева своей судьбы!

– Ты о чём, папенька? – спросила княжна.

– О том, что повсюду блаженствуют лишь трусы да подлецы! Бесхарактерные, дрожащие, без стержня! Счастье тебе будет, если удастся найти жениха достойного, а таких, как я уже сказал, осталось немного. Знай: это большая удача.

Слова князя обидели Татьяну и Шмитца.

– Не будь же так категоричен, – обратилась княгиня к мужу.

– И в самом деле, почему вы такого мнения? – спросил немец.

– Да хоть потому, что сам не раз был свидетелем. Вспомните-ка, какая история приключилась с Ветринскими – слышали ведь?

– Конечно, слышали-с, – ответил Шмитц.

– Так что же это, по-вашему, как не трусость? Испугался ведь повеса, да и сбежал! Вы не верьте тому, что народ говорит – я лично с генералом Ефимовым разговаривал, дочь ему всю историю как есть рассказала. Проснулась, говорит, только глаза открыла, как служанка по дому ей и объявляет, что жених-то её убежал да конверт только и оставил. Концы в воду! Рассудите же сами: разве это не подлость?

– А не подлость ли говорить о своих приближённых в таком дурном тоне, пока они этого не видят и не слышат? – сказал Апраксин с акцентированной неприязнью.

– Что вы такое говорите? – вскрикнула княгиня.

– Я прекрасно знаю, что Гаврила Васильевич и Ветринские состоят в очень близких отношениях, можно даже сказать, в дружеских, – продолжал Апраксин. – Так скажите, неужели такие высказывания, какие позволяет себе князь, допустимы?

– Вы хотите выразить несогласие с моим мнением? – гордо обратился к Григорию князь.

– Я лишь хочу, чтобы вы в моём присутствии не позволяли себе оскорблений, тем паче, что Ветринский мой приятель.

– Но позвольте, – вступила Анна, которая только и ждала повода заговорить с Апраксиным, – стало быть, вы поддерживаете поступок Ветринского?

– Выходит, что так.

– И вы не находите его отвратительным?

– Нет.

– Что же, по-вашему, жених может сбежать от невесты, осрамить её на весь свет и не быть за это осуждённым или наказанным? – самодовольно спросил князь.

– По-моему, каждый имеет право сам выбирать, чего он хочет, а чего – нет.

– Как странно вы рассуждаете: стало быть, если человек захочет, может делать что угодно? Захотел – опозорил свою же невесту, захотел – ограбил, захотел – убил. Так что ли получается, Григорий Тимофеевич?

– Вы значительно преувеличиваете мои слова.

– О, нет. Я понял вас совершенно верно: вы сами сказали…

– Ничего такого я не говорил! – перебил Апраксин. – На всё есть мораль, и меры её нужно знать. Подумайте же сами: если человек не имеет никакого желания жениться, разве может этот брак принести ему счастья, которого он ищет? Или для вас не в одном только счастии дело?

– Нет, друг мой, мы совсем не понимаем друг друга.

– А хоть бы и так, от слов своих я не отрекусь, – вскрикнул Апраксин, с каждым словом повышая голос. – Вопреки всем предубеждениям он взял и отрезал! Не побоясь ничьих речей, он сделал так, как считал нужным. Так не взял ли он всё в свои руки? Не смелость ли это, князь, которую вы так яростно давеча восхваляли?

– Не забывайтесь, сударь, вы как-никак у меня в доме, – сказал князь с сильным ударением на «меня», явно намекая, что Григорий утомил его своим спором и ещё одно его слово, и он тут же выйдет вон.

– Полно, оставим эти пустые разговоры, – уже спокойным голосом сказал Апраксин, – я ведь к вам по делу пришёл, Гаврила Васильевич…

– Ах, точно, по делу… – вспомнил князь, смягчился и побледнел.

– Времени уже седьмой час: поскорее всё обсудим, и я благополучно покину вас.

– А оставайтесь у нас ещё! – вдруг сказала Анна. – Хоть на пару недель можете остаться – дядюшка не будет возражать. Так ведь, дядюшка?

В глазах Григория что-то сверкнуло.

– Чего уж возражать, – уныло сказал князь, – если гости хотят, то почему бы им и не остаться.

– А, пожалуй, что и хочу! – ответил Апраксин, не отводя глаз от Анны. – Что скажешь, друг Ганс? Останемся у этих прекрасных людей?

– А… хм… почему нет… конечно, – замешкался Шмитц. В душе же он был только рад такому раскладу.

– Вот и славно, а теперь, Гаврила Васильевич, не изволите ли проводить меня в свой кабинет. Там будет удобнее, да и нам точно есть, что ещё обсудить, – и князь со следователем покинули общую залу.

Наступило долгое молчание. Никто не знал, что сказать и что вообще в таких случаях говорят. Арсению стало так не по себе от этой тишины и только что минувшего спора, что он, поблагодарив хозяев за ужин, вышел из-за стола.

– Мне показалось или… ваш друг немного вспыльчив, – робко спросила Татьяна у Шмитца.

– Ох, нет, нет, нет, Гриша совсем не такой. Он сегодня не в духе, я это ещё с самого утра заметил… Молчит весь день да вопросы странные задаёт. Вообще он очень приятный человек. Вы это у любого знакомого его спросите – вам все так же ответят.

– Не в духе, говорите? – сказала Анна. – Отчего же?

– Да… я как-то… и не знаю даже. Работы разве что много, устал, может. Но а если так подумать… В доме, может, у него что случилось. С Анастасией Дмитриевной, пади, повздорили – это жена его.

– Так он женат? – отрывисто спросила Анна.

– Да-с, женат. Вот уже пять лет как женат.

– И вы говорите, повздорили?

– Да откуда ж мне знать, случилось ли у них чего или нет – мне-то он ничего не говорит. Однако живёт уже у меня недели две как. Квартирка-то у меня просторная, обустроенная, ремонту только разве что не хватает.

– Он сам к вам изволил?

– Сам. Я уж, было, спросил, отчего он так, да он не ответил.

– А вы с ним давно знакомы? – обратилась к немцу Татьяна.

– О, да-с, уж больше семи лет, – и здесь Шмитц начал рассказывать о своём знакомстве с Апраксиным, о своей службе в армии, как попал в контору и проч., проч. Анне, само собой, это было ни коем образом не интересно, и она вышла из-за стола.

Разговор между Григорием и Гаврилой Васильевичем проходил напряжённо, однако из кабинета не доносилось ни звука. Прежде чем Апраксин вышел, князь обратился к нему:

– Могу ли я вас просить, уважаемый Григорий Тимофеевич, чтобы наш сегодняшний разговор остался исключительно между нами?

– Просить, конечно, можете, князь, но в этом деле, сами понимаете, я не в полной власти, – ответил следователь и вышел из кабинета. Перед самой дверью стояла Анна.

– Скажите, – шёпотом обратилась она, – у дядюшки что-то случилось? Из конторы просто так не приезжают (Анна, как и отец её, совершенно ничего не знала о долгах Романова, ибо, как уже было сказано, князь держал это дело в строжайшем секрете и даже близким об этом не распространялся).

– Так, пустяки. Немного времени, и он во всём разберётся.

Григорий сделал пару шагов от Анны.

– Куда же вы? – спросила она.

– К остальным.

– А, может, оставим остальных, – сказала Анна, подойдя с Апраксину ближе, – не хотите выйти в сад, прогуляться.

– В ожидании Гаврилы Васильевича я уже успел там побывать и даже всё тщательно рассмотреть.

– Возможно, но мне хочется пройтись с вами.

– Как вы уже поняли, я останусь у вас ещё на некоторое время. Если вы так желаете, пройдёмся в другой раз.

– Но я настаиваю сейчас, Григорий Тимофеевич – будьте так любезны.

Апраксин задумчиво посмотрел на неё, улыбнулся и ответил:

– Хорошо, как вам угодно. Но только и с моей стороны будет просьба.

– Что вы хотите?

– Не утомите меня этой прогулкой.

В ответ Анна улыбнулась.

Они вышли в сад.

Приезжим отвели одну комнату, довольно просторную и прилежно обставленную. Было всё, что нужно для полного удобства: две кровати с чистым бельём, небольшой стол у самого окна, круглого, прикрытого красными сторами из плотной ткани, две тумбы и шкаф, куда гости могли сложить свои вещи, и печь в самом углу. Кровати были расположены по обеим сторонам от стола, одна напротив другой. В десятом часу Григорий и Шмитц уже лежали под одеялами. Лежали молча. Оба что-то испытывали, что-то очень похожее, и, казалось, оба понимали это – поэтому не могли сказать ни слова. Но Григорий прервал это молчание:

– Будем честны, друг Ганс: мы ведь оба хотим это сказать, но не решаемся. И мы прекрасно понимаем друг друга. Можешь больше не скрывать. Скажи, тебе ведь понравилась княжна.

Шмитц растерялся: он никак не ожидал, что Апраксин спросит об этом так откровенно.

– Ты заметил это?

– Тому, кто тебя давно знает, это трудно не заметить. Ты ведь весь вечер не отводил от неё глаз.

Шмитц не знал, что и ответить на это. Апраксин продолжал:

– Боюсь, всё это глупость, друг мой. Глупость, которую стоит поскорее оставить, ибо дальше будет только хуже – поверь мне на слово.

– Да почему же ты так думаешь?

– Я просто знаю это, – ответил Григорий и повернулся на бок, лицом к Шмитцу. Немец, окончательно сконфузившись, под предлогом своего расписания, которого, по его словам, никогда не нарушает, пожелав своему другу хорошей ночи и отвернувшись от него к стене, лёг спать, избежав таким образом продолжения неприятного разговора. Григорий остался лежать с открытыми глазами. О чём-то думал он и что-то хотел сказать. Но, увы, Шмитц этого не понял – иначе бы выслушал своего друга. А Григорию очень хотелось говорить. Так хотелось, что он не выдержал, поднялся, зажёг свечу, достал из своего портфейля уже известный читателю журнал и принялся уже было писать в него. Но только он мокнул перо в чернильницу, как подумал: «Да что же это я делаю? Опять за старое. Да в своём ли я уме!» Он бросил перо, сложил журнал, задул свечу и лёг на кровать, но заснуть у него долго не получалось.