Читать книгу Любовная история - - Страница 3

На балу действительно был Александр Ветринский – сын Сергея Дмитриевича, и Апраксины не могли его видеть потому, что он находился в другой зале. Это был юноша двадцати пяти лет; особо хорош собой, тёмно-русый, стройный, подвижный, одетый в свой любимый наряд – кроваво-красный костюм с жёлтой лентой на сердце. Он был в окружении своих друзей и невесты: Жадова, Верещагина и Ефимовой. Первый, будучи на балу, обойдёт и осмотрит каждую мелочь, исследуя её на наличие излишней роскоши. Ветринские же были очень склонны к избыточным затратам; Жадов это знал, а потому в нынешний вечер в присутствии Александра старался обойтись без колких высказываний о чрезмерной дороговизне бала. В сущности своей человек он был спокойный и никогда не жаждал никаких потех. Это его отличало от Ветринского и Верещагина, которые, в свою очередь, всегда искали способы развлечься, и чаще всего находили эти развлечения в дамском окружении. Их обыденный разговор выглядел подобным образом: – «Александр Сергеевич, вы только взгляните на эту прелесть! – здесь Верещагин указывал на компанию из нескольких девиц, – вы посмотрите, посмотрите. И в самом же деле красавицы!» – Александр осматривал в лорнет барышень, после чего отвечал: – «Вы совершенно правы. Та, что справа, особенно недурна». – «Справа? А мне больше та, что слева. В жёлтеньком таком платьице-то-с!» – «В голубом всё же краше». – «Уж не знаю за вас, а за себя уверяю, что непременно сегодня буду танцевать с ней! С той, что в жёлтом-с!» – И спустя полчаса оба уже отплясывали вальс или мазурку, один – с дамой в голубом, другой – с дамой в жёлтом. Но после танца эти девицы уже не пользовались их вниманием, стоило только Ветринскому и Верещагину вдоволь потешить себя и своё самообожание. Конечно, не только женщины составляли весь их интерес, но и игры, кутежи, гулянья. В последние же полгода, однако, Александр остепенился. Одна мысль побудила его на это – мысль о будущей своей супруге и её семейном несчастии, если он, Александр, не прекратит свою разгульную жизнь. Невестой его должна была стать Елизавета Аркадьевна – дочь князя Верховцева. Но от этой идеи он позже отступил, а Верховцевой оставил лишь записку, в которой изъяснил причину своего поступка. Состояла же она в том, что любви к Лизаньке, как счёл Александр, в нём не осталось и, как следствие, их отношения в таком случае имели бы уже не любовный, а пошлый характер. А стало быть, – рассудил в письме Ветринский – брак не упрочнил бы их союз, а только ограничил бы их волю, наложил новые обязательства и повлёк за собою большие несчастья для обоих. Александр наверно понимал, что уже не любит Лизаньку, и не любит потому, что сердце его впредь принадлежит другой женщине – Варваре Ефимовой.

Верещагин не замолкал на протяжении всего вечера. Он разговаривал обо всём, о чём только можно было, а более всего, конечно же, сплетничал. Эта черта была с ним неразлучна, и, хоть Александр и привык к ней, Верещагин смог утомить даже и его. Когда он понял, что Ветринскому не то чтобы скучно, а даже противно его слушать, он подметил трёх дам, тотчас подошёл к ним, отрекомендовался и завёл привычную для себя пустую речь. Жадов посмотрел на эту выходку Верещагина и пробубнил себе что-то под нос. Варвара переводила свой кроткий взгляд то на Жадова, то на Александра и тихо посмеивалась тем смехом душевного счастья, что пуще всего любит тишину и от которого человек испытывает высшее удовольствие, только когда этот самый смех никому не заметен. Ветринский был особенно задумчив; никогда на балах не был он так уныл, как сегодня. Вдруг что-то кольнуло его в сердце, и в голове его пронеслась мысль: «Да что я делаю!» Он встал из-за стола, предупредив, однако, что скоро вернётся.

Вышел в сад, облокотился на перила и поник. – «Да ведь я же хотел всё это оставить! Что же я, в самом деле?.. неужели не под силу мне это? А впрочем, и зачем?.. Что же в этом дурного. Здесь все танцуют, все без умолку голосят, и ничего! Да я ведь всю жизнь прожил так, и никого не стыжусь, и упрекнуть меня не в чем! Нужно вернуться». Но он не спешил никуда уходить. – «Да и что я был бы без такой жизни? чем бы жил?» И ему вспомнилось, чем он жил. Ему вспомнились его кокетство, мечты и пустые обещания, его нынешнее и прежнее чувство. И самому ему стало противно. Он задумался о Лизе. – «Но разве ж виноват я в этом? Виноват ли, что не люблю?..»

– Ах, вот вы где! – раздался знакомый Александру голос. Он поднял голову и увидел перед собой Лизу.

– Что же, и не стыдно вам видеть меня?

Александр едва мог слышать её отчётливо. Было трудно поверить, что вот только он вспомнил о Лизаньке, как она уже сама стоит перед ним.

– Я видела её. Видела! Что, она лучше? Намного ли? – напирала Верховцева. С самого дня, как Александр оставил её, в ней копилась злоба, которую она была готова излить сразу же, как встретит его.

– Я и сам не рад, что так вышло, – вполголоса отвечал Ветринский.

– Вы говорили, что любите меня, обещали жениться.

– Я не врал: я действительно любил…

– Отчего же сбежали? Плохо вам было? Чем-то вам не угодили?

– Лишь хотел как лучше.

Лиза ощутила в себе смятение. Недоумевающим взглядом она посмотрела на Ветринского, и он всё понял в этих хорошо знакомых ему глазах: Верховцева требовала объяснений.

– Прошу, поймите меня, – начал он, – я всегда был искренен с вами. Вы и сами знаете: любит человек не головой, а сердцем; вы наверно это знаете, я ведь вижу, что вы меня ещё любите, иначе не были бы сегодня здесь…

Лиза зарделась: Ветринский знал её правду.

– …вы ведь только нашей встречи ждали…. Но её я люблю не меньше, чем любил вас! И поймите же, что я не виноват ни в чём! – неожиданно вскрикнул он. – Да, я признаю, что влюбчив! Но разве же это плохо? Разве же это проклятие какое-нибудь? Да нет же! это дар! Можете думать обо мне как угодно, а я ни в чём не раскаиваюсь и совесть моя чиста! Да и рассудите же сами: коли подарена мне эта особенная, эта страстная, но мимолётная любовь, грешно ли принять этот дар?

– Ах, вот как! – вспыхнула Лиза. – Да кто же вы как не подлец? Вы обманули, сбежали… И теперь говорите, что по совести ни в чём не провинились, потому что чувства ваши искренны? Да какая же это искренность!

Верховцева вдруг замолчала. Её переполняла ненависть к этому низкому человеку. Она больше не хотела ни минуты видеться с ним. Она ушла, не проронив ни слова. Пройдя несколько шагов, она достала платок: слёзы катились из её глаз. Если бы Александр видел это, сердце бы его дрогнуло. Но он не видел. Он смотрел в землю и размышлял о том, прав ли он. Разве чувства его не были всегда самыми искренними? Разве он не любил Лизу настоящей любовью, разве не желал свадьбы? А теперь Александр страстно обожает другую женщину. И совесть его вовсе не испытывала: едва в голове его промелькнёт мысль, что поступок его был несправедлив и жесток, он тотчас опровергал её тем, что любит по-настоящему, а стало быть ни в чём не виноват. Неожиданно Александр почувствовал чью-то тяжёлую руку на своём плече. – «Так вот он где пропадает!» – раздалось за его спиной. Александр обернулся и увидел Григория Апраксина.

– Григорий Тимофеевич, доброго вечера! Я вас даже никак и не ожидал…

– Знаю, что не ожидали… Говорят, вы из Петербурга к нам приехали?

– Точно так-с.

– Слышал, вы на свадьбу уезжаете.

– Да.

– Что же там, интересно?

– Что вы, в самом деле, Григорий Тимофеевич? Вы ведь и сами должны прекрасно знать: что ни захочешь, всё можно найти в Петербурге! – говорил восторженно Александр. Его уже не волновали мысли, что его кутежи и разгулы дурны. Они растворялись в его голове так же неожиданно, как и появлялись.

– В конце концов, я всё-таки приглашён, и отказываться было бы непристойно как-то… невежливо…

– У меня тоже есть к вам приглашение.

Александр стал слушать внимательнее.

– У моей жены день рождения, мы устраиваем званый ужин. Зная её, я могу смело заключить, что она была бы рада видеть вас у себя.

– Хорошо это, Григорий Тимофеевич, да только завтра утром я уже буду в дороге.

Предложение Апраксина его немного даже разочаровало.

– Это ваше дело, Александр Сергеевич.

– Я вернусь в дом, вы со мной?

– Избавьте… Я останусь снаружи.

Александр вошёл в залу, подхватил Варвару и пустился в пляс. Приглашение Апраксина не вызвало у него никакого восторга. – «И какой мне может быть интерес там, когда уже завтра я уеду в Петербург?..»