Читать книгу Любовная история - - Страница 9

По возвращении в Москву Александр выслушал немало упрёков от отца. Сергей Дмитриевич упорно не понимал своего сына и находил его поступок не только неприличным, но даже глупым и опрометчивым: свадьба его на Ефимовой была очень выгодным делом, но выходка Александра порушила все планы. По возвращении самой Ефимовой слухи о произошедшем разлетелись по всей Москве так, что знали об этом случае даже и те, кто ничего доселе не слышал о Ветринских и Ефимовых. Но историю эту, однако, пересказывали так вольно, что с каждым новым рассказом правды в ней оставалось всё меньше, так что вскоре к ней никто уже не относился иначе, как к чьей-то удачной сплетне. Таким образом, положение Ветринских и Ефимовых пострадало в меньшей степени, что, безусловно, было лучшим исходом для каждой из сторон. Генерал Ефимов полностью разругался с Сергеем Дмитриевичем.

* * *

Всю последнюю неделю Григорий Апраксин был особенно сварлив и угрюм. Работа его сильно утомляла, а в своём же собственном доме он не находил ни минуты спокойствия; с мерзким настроением копошился он в бумагах в своей конторе, а встречи с женою и детьми погружали его в ещё большее уныние. В поисках хоть какого-нибудь успокоения он переехал на квартиру к Шмитцу.

Квартира эта была очень хорошо обставлена. Всего в ней было три просторных комнаты; в одной находилась большая кровать с шёлковым покрывалом и мягкими, набитыми пухом подушками, напротив кровати стоял письменный стол, над ним на стене висели два револьвера с золотыми узорами, а окно со светлыми сторами выходило прямо на оживлённую улицу; в другой комнате стоял круглый стол, накрытый белой скатертью, и деревянная мебель: стулья, тумбы, шкафы, заполненные посудой и одеждой; третья же комната была пуста и даже не оклеена обоями: в ней можно было найти лишь несколько полок с книгами. Эта последняя комната больше всего приглянулась Апраксину, но Шмитц был упрям и настоял, чтобы гость расположился в первой, спальной, комнате.

Около двух недель Григорий провёл на квартире Шмитца и за это время будто даже похорошел. Настроение его иногда было не только лёгким и радостным, но даже немного игривым. О жене и детях он вспоминал редко, а когда же эти воспоминания настигали его, за ними следовали резкие, несильные покалывания в сердце.

Поздним вечером Апраксин, сидя за письменным столом, в сиянии свечи разбирал бумаги, среди которых попалась даже жалоба на князя Романова за неуплату долгов.

– Эх, князь, князь, – прошептал про себя Апраксин, – как же это вы так? Не ожидал. Что ж, придётся наведаться к вам с визитиком… Хм… А завтра, может, и наведаюсь…

Он заглянул в свой портфейль, чтобы достать очередную стопку бумаг, так сильно приевшихся ему за последнее время, и нашёл в ней журнал, который он вёл полтора года тому назад. «Ба! Да что же это? И как оно здесь очутилось?..» Григорий ощутил небольшое смущение; он отложил все бумаги в сторону и принялся читать.

НЕСКОЛЬКО ЗАПИСЕЙ ИЗ ЖУРНАЛА

Это первая моя запись… Есть плохое предчувствие, что далеко не последняя. Но я уверен, что со временем вместо этого плохого предчувствия появится сладкое ожидание чего-то большего…

Были сегодня со Шмитцем на балу у графа Широкова. В углу зала я заметил невысокую привлекательную даму. Она стояла совсем одна… не танцевала, не разговаривала… Может, ждала кого-то. Я спросил у Шмитца:

– Друг Ганс, кто эта дама? В одиночестве, в самом углу.

– Так это же Настасья Дмитриевна Добрина, старшая дочь Дмитрия Васильевича.

– Это его дочь?

– Да-с.

– Чего же она стоит одна?

– Составь компанию.

– Я? Полноте!

Шмитц уговаривал меня подойти к ней, но я так и не решился… Ни подойти, ни станцевать… Она пробыла на балу ещё полчаса, и уехала… одна…

15 января

Возвращаясь от Шмитца, проезжал мимо небольшого домика. Из своего экипажа увидел я знакомую фигуру: это была она. Судя по всему, она здесь живёт. Она стояла на заднем дворе и разговаривала с садовником. Я хотел уже было велеть кучеру остановиться, но духу мне не хватило… Я промчался мимо…

17 января

Полно уже держать всё в себе и записывать в этот журнал: пора делать шаги. Набравшись смелости, я навестил её с одним лишь, как уверял себя, намерением познакомиться.

Меня встретил опрятно одетый садовник и проводил к ней. Гостем я был совсем неожиданным, и мне удалось застать хозяйку врасплох. Но благодаря кухарке к столу были быстро поданы плюшки и чай. Увы, не могу описать всего, что испытал и увидел в этот день… Вообще я заметил, что записи мои очень кратки… Хотел бы записать всё, всё, всё! Но, увы, не умею…

5 февраля

Опасения мои подтвердились: я влюблён. Уже я ясно вижу это – и сомнений не может оставаться. Постоянные мысли о ней, волнения, душевные терзания – всё это так беспокоит меня! Но в то же время я чувствую себя счастливым. Как-то это особенно и странно.

24 февраля

Со дня нашего знакомства мы стали видеться чаще, стали чаще разговаривать… Меня это, конечно, очень, очень радует.

Мне кажется, и я ей уже не просто знакомый. Может, друг. Не хочу ничего загадывать, боюсь наговорить лишнего. Буду ждать… Ждать и надеяться.

3 марта

Сегодня ходили с ней в театр. Не знаю, что было за представление: пойти в театр было её идеей, а во время действия я смотрел вовсе не на сцену… Она была в белом платьице, ласково обтягивающем её стан, грудь, руки… Тёмненькие кудри свисали до самых плеч… На её маленьких ножках были прелестные скромненькие ботиночки… Ох, какие фантазии возбуждает во мне её образ!.. Ещё минуту, и я вовсе замечтаюсь. Словом, понятия не имею, что показывали сегодня на сцене.

15 марта

Был приглашён в имение её отца. С Добриными знаком я мало, но сегодня узнал их лучше.

Рука никак не поднимается описать весь сегодняшний вечер: не об этом писать хочу.

Она… лишь она одна увлекает меня. Сегодня она была одета очень просто: в домашнее бордовое платьице. Вместо кудрей на голове её были две косички… милые и забавные. Я смотрел на неё в продолжении всего вечера… на её щёчки, губки, ручки… Не хочу писать ни о чём больше, только о ней…

12 апреля

Она навестила меня. Визит был, признаюсь, совсем неожиданный. Увидав из своего окна белый экипаж, я и не сразу сообразил, что это она приехала ко мне. Оно и правильно: не мог я и надеяться на такое счастье. С большущим удовольствием я принял её, угостил, и мы прекрасно поговорили с нею. Каждый разговор с нею доставляет мне восторг. Как я счастлив знать её… как счастлив видеть её!..

4 мая

Не выдержал натеска чувств… написал ей стихи. Написал и запечатал в конверт. Повелю завтра Тишке снести конверт к ней, ещё и розанчиков отправлю. Ох, и вообразить страшно, что подумает она, когда их получит.

9 июня

Пришёл ответ от неё! Ох, сколько благодарности и страсти в её письме!.. Не зря всё это было, не зря! Неужто и она меня любит?.. и подумать об этом страшно. А всё же я очень счастлив! Есть ли в этом мире хоть кто-то счастливее меня?

11 июня

Мы уже помолвлены! Ещё совсем чуть-чуть, и я буду женат… Не верю своему счастью! Не верю, что это происходит со мной!

5 августа

…………………………………………………………………………

Здесь Григорий остановился. С неподдельной тоской перечитывал он свой журнал; но тоска эта была где-то совсем далеко. По глазам и лицу его никто не догадался бы, что в душе его что-то не так… «Вот оно как было… и чем закончилось… Обман ли это или что другое?» Ему стало очень душно от пламени свечи, и он отворил окно. Ночной ветер тотчас ворвался в комнату. Он потушил свечу и холодным потоком ударил Григория в грудь. Лишь одинокая луна освещала безжизненную комнату. «Вот оно, каково жить-то! – думал Апраксин в эту минуту, – как свежо, как хорошо-то! И как уныло… тоскливо…» Из соседней комнаты послышался хриплый храп Шмитца. Апраксин обернулся и, вздохнув, подумал: «Счастливый человек… Спит и ни о чём не страдает… Вот же счастье ему». Григорий обратил свой взгляд на револьверы и долго вглядывался в них. «Нет… Не смогу» – мелькнуло в его голове, и он тотчас отвернулся. Простояв ещё несколько минут под холодным ветром, Апраксин замёрз. Он затворил окно, впотьмах сложил все бумаги, спрятал журнал обратно в портфейль, лёг навзничь на кровать и заснул.