Читать книгу Увидеть свет - - Страница 19

Гостиная матери напоминала зал суда. Хрустальные люстры, портреты в позолоченных рамах, диваны с натянутыми, будто натянутыми нервами, чехлами. Юлия стояла у камина, где вместо огня лежали искусственные угли – мерцающие LED-лампочки. Даже тепло здесь было подделкой.

Мать сидела в кресле с прямой спинкой, как будто прикованная к трону. Её пальцы перебирали жемчужное ожерелье – точную копию того, что Юлия разорвала в офисе.

– Ты разрушаешь всё, что мы строили, – голос матери напоминал скрип пера по пергаменту. – Двадцать лет дисциплины, жертв… ради прихоти?

Юлия коснулась мраморного камина. Холод проникал под кожу, как когда-то – её детские страхи. Она вспомнила, как в десять лет спрятала дневник с пятёркой по рисованию. Мать нашла, порвала: «Это не приведёт тебя в совет директоров».

– Ты называла это «строительством», – Юлия повернулась, ловя своё отражение в зеркале во весь рост. На ней были джинсы с пятнами краски, свитер Владимира с выгоревшими локтями. – Но что, если это была не крепость, а тюрьма?

Мать замерла. Жемчужины зашелестели, будто змеиное предупреждение.

– Тюрьма? – она поднялась, поправляя безупречный шов на юбке. – Тюрьма – это мир снаружи. Где тебя сожрут, если замедляешь шаг. Я дала тебе ключи от свободы.

– От «своей» свободы! – Юлия сжала кулаки, чувствуя, как под ногтями впивается старая заноза – щепка от мольберта Владимира. – Ты строила клетку и называла её троном.

Тишину разрезал бой часов – массивных, привезённых из Лондона. Каждый удар отзывался в висках. Мать подошла к окну, распахнула шторы. Улица внизу кипела жизнью, которой здесь никогда не позволяли просочиться внутрь.

– Ты думаешь, он тебя любит? – спросила она вдруг, мягко, как будто проверяя лезвие ножа. – Этот… художник. Он видит в тебе бунт. Новую игрушку. А когда надоест —

– Перестань. – Юлия перебила её впервые в жизни. – Ты не знаешь, что такое любовь. Ты даже папу прогнала за то, что он подарил мне куклу вместо калькулятора.

На портрете над диваном отец смотрел пустыми глазами. Мать дёрнула уголок губ – неудавшаяся попытка улыбки.

– Любовь – роскошь для слабых. Я сделала тебя сильной.

– Сильной? – Юлия рассмеялась, и звук разбил хрустальную вазу на консоли. Осколки упали на паркет, смешавшись с тенями. – Ты сделала меня пустой! Я выигрывала тендеры и теряла себя.

Она достала из кармана смятый листок – детский рисунок из музея. На обороте Владимир написал: «Даже шторм начинается с трещины в стекле».

– Посмотри на это, – протянула она матери. – Это я. Настоящая.

Мать взяла листок кончиками пальцев, будто он был заражён. Её глаза пробежали по каракулям, остановились на подписи.

– Ты хочешь быть «этим»? – она бросила рисунок в камин. Без огня бумага легла на холодные «угольки», как белый флаг. – Жалкой тенью с кисточкой вместо меча?

Юлия подошла к выходу. Рука на бронзовой ручке двери дрожала, но спина была прямой.

– Нет. Я хочу быть человеком, а не твоим проектом.

На улице её ждал Владимир, прислонившись к фургону с отваливающейся краской. В руках он держал старую куклу – ту самую, с оторванной рукой, которую Юлия оставила на чердаке.

– Нашёл у мусорных баков, – ухмыльнулся он. – Решил, ей нужна компания.

Она взяла куклу, прижала к груди. Сзади, в окне гостиной, мелькнула тень – мать наблюдала, скрытая шторами. Юлия помахала ей куклой, как когда-то в пять лет. Потом села в фургон, где пахло масляной краской и дорогами, которые не нанесены на карты.

Ночью Юлия вернулась за рисунком. Камин был пуст, но на мраморной полке лежала жемчужина из разорванного ожерелья. Материнский почерк на обороте: «Храни. На всякий случай».

Она оставила жемчужину среди угольков – алмазом в искусственном пепле.