Читать книгу Византийские грешники - - Страница 4

Кесарий с аппетитом поглотил ломтик купленного хлеба. Дионисий же откусывал понемногу и жевал неспешно. Они вдвоём прогулочным шагом направлялись вверх по дороге. Жара, немного смягчаемая бризом, мешала взбираться.

– Истинно, цены и правда столичные, – размышлял монах. – А вот та монетка с буквой «Е» – это сколько?

– Восьмая часть фоллиса. Если в фоллисе сорок нуммиев, то… – Секретарь запутался в простом делении.

– Пять! Ах, не ведаю, как вас отблагодарить. Мне и отплатить нечем.

– А я ничего от вас и не жду. – Прокопийский смущённо улыбнулся, еле-еле растягивая уголки губ. – Расскажите лучше о сути прений с арианами.

– Признаться, нерядовая просьба.

– Да у нас в канцелярии все с ума посходили с патриаршим эдиктом. Спорили, спорили. Я вот предпочитаю не вступать в полемику, если не уверен в своих знаниях.

Кесарий считал себя невеждой в вопросах разницы вероисповеданий. Единственное, что он знал, так это историю противостояния императора Валента со святым Василием из Кесарии Каппадокийской. По понятным причинам, этот священник запомнился ему больше остальных.

Малисфен закинул в рот последние крошки, сделал глубокий вдох и затараторил:

– Нетерпимость к признанным ересям – притча во языцех. Но ереси, по большому счёту, – иные взгляды в теологическом споре. Ариане отстаивают догмат о разных сущностях Творца и Сына. Причём, Сын у них сотворён Отцом, посему никак ему не равен. Отсюда вытекает, ни о какой Троице не может идти речи. После собора, Никейского, книги Ария, конечно, предали огню, но учение только стало расходиться. Кажется, всё.

– Благодарю за пояснение.

Вскоре они достигли вершины холма, называемого Пятым. Далее предстояло спускаться.

– Удивляет, сколько в вашем Новом Риме церквей! – Внимание посланника папы Иоанна привлекли купола и кресты на крышах среди плотной прибрежной застройки.

– За два века в Виза́нтии успели понаоткрывать, – ответил Кесарий, используя привычное для него название города. – Думал, в Риме тоже на каждом шагу.

– Напротив, в нашем граде церквей точно меньше. Но они вельми просторны.

Путешественнику с трудом удалось умолчать о симпатиях к колоннам, портику и чудной ротонде Пантеона, величественного языческого храма в Вечном городе. Возможно, скоро Пантеон освятят и приспособят для богослужений. Блаженный лик Дионисия во время этих размышлений подошёл бы для любой фрески.

– Мне посчастливилось пожить в Риме не так много, всего пару лет, – продолжил он.

– Откуда вы родом? – поинтересовался Прокопийский.

– Из небольшой деревушки. Сотня стадий от Гостеприимного моря. Малая Скифская земля.

– Ого! Про Скифию давно ходят всякие небылицы. Например, про селян с пёсьими головами, – весело произнёс Кесарий.

Ему было известно: нынешние греко-римские авторы по привычке предшественников называли Скифией любые земли к востоку от Германии и к северу от реки Истр. Причём, большинство упоминавших Скифию в глаза не видели те земли и населявшие их племена – только чужие свидетельства.

– Поверьте, никаких собачьих глав. Разве что больше варваров, – отшутился Дионисий, но затем построжел и направил указательный палец к редким облакам. – Бог всё же не делит нас на варваров и неварваров!

– Говорят, в нашей армии сплошные варвары, – вставил вдогонку Кесарий. – Кстати, я не соврал стражам: имя ваше мне знакомо. Даже читал ваше… Вот хотел спросить, многие ли поддерживают идею с вашим календарём?

– С моим? – Не захотел умалять заслуги соратников уроженец Малой Скифии. – Помилуйте, над ним работали ещё два вычислителя пасхалий… Мы втроём установили год рождения Христа. По нашим подсчетам, сейчас 526 год от того великого события. Повторюсь: жить в 242 году от начала правления Диоклетиана – кощунственно.

Кесарий вспомнил отпечатавшийся в памяти отрывок из недавно переписанного им анонимного сочинения с художественными вставками: «Константин принял судьбоносное для всей империи крещение в конце жизни. В год воцарения Диоклетиана он ещё резвился со сверстниками».

Ему вдруг захотелось вернуться к себе и продолжить работу над собственным историческим трудом. Он состоял из собранных воедино кусочков доступных хроник. И уже несколько раз переделывалось.

Секретарь вдруг остановился на пригорке.

– Видите вон тот маяк? – указал он на величественный Фанарион, который невозможно было не заметить зрячему. – Вам до него, потом через Влахерны. Сразу за стенами будет Космидион.

Монастырь Косьмы и Дамиана, кратко называемый Космидионом, предоставлял странникам дармовой приют.

Малисфен двумя вытянутыми пальцами изобразил в воздухе крёстное знамение, а затем снял со спины котомку. Порывшись в ней, он вытащил плотно исписанный лист размером с крупную ладонь с латинским заголовком «De fide catholica», что значило «О вере всецелой».

– Возможно, заинтересуетесь после нашего разговора. Противень с оригинала Боэция. Толковый был человек, мир ему. Там хоть и мелко, но взлезла только часть главы.

– Что ж, прощайте, Дионисий. Удачно взывать к пастве на рынках!

– Благодарствую. Храни Господь вас и ваших близких!

Посланник понтифика ушёл, а Кесарий ещё долго стоял на месте, смотря на безмятежную гладь залива, маяк и просторы на другом берегу. Он прокручивая сказанные ему слова и постепенно его обуяло чувство, совсем противоположное спокойствию.

«Близкие? Живых родственников не осталось. Друзья? А можно ли Исидора с работы назвать другом? Нельзя. Остальные со службы? Знаю только их имена. Они моё – вряд ли. Про любовь и говорить нечего: никого на примете нет, да и жених незавидный».

Спустившись с холма у цистерн, городского водохранилища, Прокопийский пытался подавить дурномыслие, предвкушая плодотворный вечер. Но, оказавшись на узкой улочке, он вдруг остановился, сжал кулаки и топнул, что есть силы: черновик его труда остался на работе, а канцелярия сегодня закрыта.

– Замечательно, планы полетели к чертям!

Уставшее тело требовало сесть на иссушенную траву – пришлось поддаться. Под ногами, меж мелких камешков, забликовал фоллис.

Кесарий рассмотрел монету с буквой «М»: одну сторону пытались сточить стамеской или чем-то подобным.

В груди заклокотало странное желание, какое возникает в моменты опустошения.

– Видит бог, не собирался на этой неделе пить. Да что там, в этом месяце.

**

Таверна «Нектар» ни снаружи, ни изнутри не навевала ассоциаций с Олимпом. В её серости, вони и неосвещённости было что-то от Тартара. Протискиваясь между выпивохами за круглыми столами, Кесарий ощущал себя хилым белошкурым козлом среди чёрношёрстного стада на просторах Галаты за Золотым Рогом. Правда, оказалось, от других посетителей заведения отличался не он один. У самой стойки трактирщика в одиночестве сидел молодой опрятный брюнет. Строгий бежевый хитон по фигуре, без украшений, с нашивками, явно казённый – такие носят государственные служащие.

Прокопийский занял треногу рядом с ним, поскольку других свободных не осталось, и заказал ячменное пиво. Судя по запаху, сосед наслаждался вином. Рядом с деревянной кружкой, объёмом в котилу, в какие тут наливали всё без разбору, лежали ржаные корки.

Новый посетитель дождался, пока ему нальют выпивки, сам забрал кружку, не утруждая хозяина, и аккуратно поставил её перед собой. Но вместо того, чтобы сделать глоток, он вытащил из своей сумы лист от Дионисия и принялся читать, напрягая очи.

– Впервые вижу любовь к чтению в таких местах, – спустя пару минут изрёк брюнет. – Что пишут?

Увлечëнный Кесарий не колебался и вывалил всё начистоту, понадеявшись, что вопрос не дежурный:

– Сказано, человек сотворён со свободой выбора. Людская природа, по задумке, равноангельская, вот такое слово. Но её развратил грех гордыни. Только автор хочет вернутся к тем идеалам через смирение.

– Занятно, но немного сумбурно, – ответил незнакомец на краткий пересказ начала пятой главы прозаических рассуждений поэта Боэция. – Смирению нас учит сама жизнь. Тут давеча один болтун твердил: «Наши желания всегда создают возможности». Абсурд, полагаю. Бороться с обстоятельствами надо. Но не все препоны преодолимы. Если бы сбывались желания каждого, то где бы мы оказались? В ещё более ужасном мире.

Трактирщик громко хмыкнул.

– Частично согласен, – произнёс озадаченный Прокопийский, взявшись за ручку кружки. – Вот как на каждое событие может быть воля божья, ежели наш род людской обладает волей собственной?!

– А тут как посмотреть. Сколько ни брал в руки писание, не видел, чтобы господь управлял. Только направлял.

Слушающий всё это из-за стойки теперь охнул.

– Эй, ещё добавить, Патрикей? – сипло сказал он, приметив сухое дно у кружки посетителя.

– Будь добр! – брюнет поднялся, а потом протянул трактирщику монету. Кесарий не разглядел номинал. – Тут с учётом долга.

– Ну и криворучки чеканят, – заворчал владелец «Нектара», разглядывая силуэт в венце, венчавший металл. – Ни капельки не похож!

Патрикей удивился:

– Про кого толкуешь?

– Про милостивого господина Юстиниана. Вот, на аверсе. Или реверсе. Ну, не важно. Редкий выпуск в честь его консульства. Когда ещё у нас изображали не автократора?! А ведь я с ним пересекался.

– Вживую видел? Много раз? – недоверчиво скрестил руки на груди Патрикей.

– А кто считал? – изрёк трактирщик и продолжил чуть тише: – Клянусь, любил ко мне захаживать лет десять назад.

Кесарий постарался прикинуть: Юстин на данный момент правит восьмой или девятый год. А до того, кажется, заведовал стражей во дворце. Мог ли его племянник тогда посещать такие места? Мог.

– За винищем придётся переться в подвал, – завертелся кабатчик, пятясь в подсобку.

Патрикей вернулся на место и спросил:

– Ну как, не стошнило?

– В смысле?

– Шучу так. Многие жалуются на это пиво.

– Да я ещё не успел отхлебнуть.

– Ааа, растягиваете предвкушение, понимаю. Слыхали, как наш прохиндей приврал? В такую дыру по молодости вряд ли бы префект или, скажем, Трибониан в подпитии заглядывали.

– Трибониан? – уточнил Прокопийский. Про Юстиниана он не раз слышал.

– Юрист, довольно знаменитый.

– Предположу, вы тоже юрист – что-то деловое есть в вас. Или занимаете мелкую должность, – поделился впечатлениями Кесарий. – Выговор у вас сугубо иллирийский, ни с чем не спутаешь. А имя ваше уже выдали.

– Похвально! Но опровергать или подтверждать ничего не буду.

– Вся подноготная в вине, – в вольном виде привёл латинскую поговорку на греческом Прокопийский.

– Сколько меня ни пои, ничего не разболтаю, – горделиво парировал Патрикей и резко поднялся. – Жарковато тут, не правда ли? Мозги плавятся. Знаете, позволю вам допить моё вино. И напоследок: вы ведь из Греции, верно?

– Можно и так сказать. – Прокопийский наконец вкусил горького ячменного пойла.