Читать книгу Последний романтик. Банды Дзержинска - - Страница 6

«Время – это поезд, в котором мы все пассажиры…»

Эрих Мария Ремарк

Сентябрьский ветер гнал электрички вдоль ржавых рельсов, и я, четырнадцатилетний студент, влился в этот железный ритм. Два попутчика из посёлка Петушки, что в четырёх остановках от Дзержинска, вскоре стали моими спутниками в этой ежедневной одиссее. Высокий и угловатый Вася, будто жердь, выросшая из асфальта, и белобрысый Коля, компактный и шустрый, словно воробей, – наша троица спаялась общим маршрутом. Позже к нам примкнули Кирилл и Толик из параллельной группы – обычные парни, чьи лица сливались с толпой, но в тесном вагоне обретали черты товарищей.

Нашим плацдармом стал третий вагон с хвоста состава. Каждое утро превращалось в схватку: заводские рабочие, плотные, как кирпичи, заполняли электричку под завязку. Я научился: вычислял траекторию распахнувшихся дверей, занимал позицию на перроне, где толпа, словно конвейер, втискивала меня в вагон. Воздух гудел от матерных перекличек, а я, пробиваясь сквозь частокол тел, ловил знакомые взмахи рук Васи и Коли. Они удерживали заветное место у окна, где уже ждали карты – наш спасительный «Козёл».

Три станции – и вагоны пустели. Рабочие выходили в промзоне, оставляя после себя запах табака и свободное пространство в тамбуре. Там мы делили сигарету на троих, вдыхая дешёвый дым «LM» или «Dallas». Бюджет был скудный: десять рублей в неделю – растянутые, как жвачка. Четыре рубля – на пачку сигарет, остальное – на вокзальные пирожки с картошкой, реже – на жирный беляш, чей аромат казался пиршеством. В столовой училища обедать было рискованно – там хозяйничали «халявщики» и «акулы в спортивках», выбивавшие из рук даже крошки. Голод стал теневым спутником, но жаловаться было некому и некогда: конспекты зубрили в тряске, дремали, уткнувшись в запотевшие стёкла, мечтая о подушке.

Особенно сблизился я с Кириллом. Мы понимали друг друга без слов – интересы, мысли, даже привычки совпадали. После учёбы часто собирались у кого-нибудь дома, вместе разбирали конспекты, подтягивали друг друга. Шаг за шагом он стал тем, кому можно доверить всё.

Первый год я прошел, избежав открытых столкновений, хотя вокруг бушевали свои бури. Несколько одногруппников откупались стипендией за относительный покой, а один, не выдержав унижений, исчез из училища, будто стёртый ластиком. То время было испытанием. Жестокость сверстников порой доводила до края – ходили слухи даже о самоубийствах. Подростки редко думали о чувствах жертв, их опьяняла власть. С годами это проходило, но тогда издевательства считались нормой.

Май разорвал этот круг. Последний звонок прозвучал гимном освобождения. Три месяца деревни! Награда: бабушкины блины на сковороде, речка, где время текло медленнее, и сон до полудня без грохота трамваев. Там, среди васильков, я копил силы для сентября.

А пока – электрички, карты и голод остались за спиной! Жизнь, похожая на учебник с вырванными страницами, давала глоток свободы. Но я уже знал: за каждым летом придет осень. И в её сыром дыхании снова завоет гудок, увозящий навстречу взрослению – жестокому, неотвратимому, но единственно возможному.