Читать книгу Последний романтик. Банды Дзержинска - - Страница 7

Почему так выходит, что вежливость принимается просто за слабость?

Почему обязательно кто-нибудь норовит совершить тебе гадость?

Почему ничего не меняется, хотя пролетают годы?

Просто в жизни, сынок, нам часто встречаются различные долбоебы.

Вася Обломов, «АБВГДейка»

Осень 1996-го ворвалась в мою жизнь ледяным ветром, выдувая последние следы детской наивности. Пятнадцать лет – возраст, когда ты уже не мальчик, но ещё не мужчина. Возвращение в училище после летней свободы напоминало вход в клетку с голодными зверями: одногруппники, за лето превратившиеся в гиен, стали жестче, циничнее. Их шутки теперь резали, как нож – точные, расчётливые, жаждущие крови.

Я верил, что правда сильнее кулаков. «Бей первым, если драка неизбежна», – твердил себе, но поступал иначе: ждал, пока дыхание врага не обожжёт лицо, пока его ненависть не обнажит слабость. И лишь тогда, когда отступать было некуда, во мне вскипала та странная сила – не от мышц, а от глухой убеждённости, что правда, как щит, тяжелеет в руках держащего.

Моя уязвимость крылась в прошлом. Ранний старт в школе сделал меня младше, а, следовательно, слабее сверстников. Родительская ошибка, словно рок, тяготела надо мной. В августе 1987 года мне исполнилось шесть лет и в сентябре я пошел в первый класс. Какая же это была ошибка! Никогда не отдавайте своих детей в школу раньше времени! Не лишайте их счастья и возможности быть сильнее и умнее сверстников из-за разницы в возрасте. Лишний год мог бы дать силы и уверенность среди ровесников.

Через две недели учебы тучи сгустились и надо мной. На первой паре в меня полетели шутки-приколы. После пары ко мне подошел Вадим – прихвостень «Блатных». Лицо его светилось хищным торжеством.

– Эй, Артур! – бросил он, словно кидая кость, – Бармалей сказал, ты – «Бык»!

Они окружили меня кольцом.

– Что скажешь? – щёлкнул пальцами Вадим.

– Я не «Бык», – ответил я, чувствуя, как сердце падает в бездну, а пальцы леденеют.

– А мы все так считаем! – зашипел он. – Знаешь, что такое «Бык»?

– «Бык» – это тот, кто не гуляет на улице, – ответил я, вспоминая что значило это понятие у нас в Дзержинске.

– Ты дебил? «Бык» – это лох без понятий! – Вадим фыркнул, обращаясь к зрителям. – Значит, ты – «Бык»!

Сердце колотилось, как птица в клетке, но голос не дрогнул: – Не «Бык» я.

– Значит, Бармалей – пиздабол? – Голос Вадима взвизгнул.

Иван, по кличке Бармалей, отделился от стены. Высокий, жилистый, с колючим взглядом. Год разницы делал его не противником – врагом.

– Ты, сука, меня пиздаболом назвал? – рявкнул он, сжимая кулаки.

– Если я «Бык», то ты – пиздабол, – не отступил я.

Бармалей замер. Потом губы дрогнули в подобии улыбки, и он резко вцепился мне в воротник.

– Ты, бля, твердолобый? – клацнул он зубами. – Щас рога обломаю!

Я вырвался, отскочил на шаг, встал в стойку – как учили в школе бокса: ноги полусогнуты, кулаки у висков, взгляд – в глаза.

– Хочешь драться? Давай! Попробуй! – крикнул я.

Смех прокатился волной. Денис, прихвостень с лицом крысы, засмеялся: – Драться собрался? Дерут только Машку раком за гаражами!

– После пар – за училищем разберёмся, – Бармалей ткнул меня пальцем в грудь.

– Договорились, – ответил я, глядя в зрачки, сузившиеся до точек.

Он фыркнул, швырнул через плечо – «Жди!» – и поплёлся к своим. Вадим, проходя, толкнул меня плечом, шипя: – Готовься, говноед.

Последний звонок прозвенел – резко и окончательно. Пары закончились, а у меня в животе замер комок. Эти два урока тянулись вечностью. Каждый шёпот за спиной, каждая усмешка в мою сторону – всё как будто подливало масла в огонь. Не скрою – сам боялся. Но сбежать? Даже мысли не было. Завтра-то всё равно придётся вернуться. А здесь, в училище, побег – клеймо на всю жизнь. Все шумной толпой выбежали в коридор. «Прихвостни» сопроводили меня до раздевалки, чтобы я не сбежал, и мы вместе вышли на улицу. Несколько человек шли впереди, несколько сзади. Мы подошли к первому попавшемуся дому и свернули во двор к подъездам.

Бармалей развернулся, достал из кармана пачку «Петра» и закурил. Дым смешался с паром от дыхания.

– Ну чё, гандон? – он пнул ржавую банку. Та загремела. – Признаёшь, что ты «Бык»?

За спиной засмеялись. Я сжал кулаки.

– Нет. Я не «Бык».

Тишина. Бармалей бросил окурок под ноги и раздавил его каблуком. Подошёл так близко, что видно было прыщи на лбу и засаленный воротник рубахи.

Молниеносный удар Ивана только рассек воздух, свистнув у самого виска. Я вовремя, как тень, отпрянул в сторону. Ноги сами встали в привычную стойку – руки приподняты, пальцы сжаты в кулак. Бармалей метнулся вперёд, осыпая меня градом ударов, которые лишь рассекали пустоту. Я танцевал на сыром асфальте двора, двигаясь в такт собственному дыханию: шаг влево, отскок вправо, корпус упруго отклонялся от каждого удара. Ветер подхватил листья, закружив их в вальсе рядом с нами, будто сама осень стала зрителем этого поединка.

Два моих прямых удара – резких, как выстрелы, – вонзились в его скулу. Бармалей взревел от боли.

Толпа загудела: – Бармалей, ты чего? Вали его на хрен!

Иван рванулся вперёд, сбивая меня с ног грузом своего тела. Мы рухнули в холодную грязь, перемешавшись в клубке из курток, кулаков и хриплого дыхания. Его удары, слепые от ярости, глухо стучали по моим прикрывшим голову рукам.

После нескольких ударов Бармалей выдохся и остановился. Он встал на ноги, и я тоже поднялся с земли.

– Ну что, хватит с него! Валим отсюда! – выкрикнул кто-то из толпы.

Они уходили неспешно, перебрасываясь похабными шутками, будто смотрели дешёвый спектакль. Я остался один. Осмотрел руки: сбитые костяшки, синяки, куртка в грязных разводах. Лицо, слава богу, цело – ни ссадин, ни царапин. Это не победа, но и поражением не назвать.

Подобрав свои вещи, я побрёл к остановке, сел в автобус и поехал на вокзал. Встречаться со своими друзьями по электричке мне не хотелось, поэтому я сел в другой вагон. Рассказывать кому-либо о случившемся я тоже не собирался. Как ни крути, гордиться здесь было нечем. Жизнь, как электричка, мчалась вперёд, не спрашивая, готов ли ты. В кармане – смятая пачка «LM», а в душе – осколки гордости.