Читать книгу Последний романтик. Банды Дзержинска - - Страница 8

Только когда плывёшь против течения,

Понимаешь, чего стоит свободное мнение.

Звенья собираются в длинные цепочки,

Линия жизни становится точкой.

Сергей Шнуров, «Свобода»

Следующее утро встретило меня свинцовым небом и ноющими синяками. Звон будильника пробил тишину, как набат. Умывался торопливо, словно пытаясь смыть остатки страха. Шесть тридцать – знакомый ад электрички, толчея, духота. К восьми я замер у ворот училища, как осуждённый перед казнью. «Что ждёт? Как держаться?» – мысли метались, искрясь от напряжения.

Я нарочно задержался, чтобы войти ровно к звонку, избегая ранних встреч. Страх, липкий и холодный, обволакивал. Внутри бурлило: противник сильнее, их много, а я – один.

В коридоре их тени уже маячили у стен. Малой, «Блатные» и «Прихвостни» лыбились в предвкушении развлечения.

– О-па! – тут-же вскрикнул рыжий Васька, и эхо покатилось по коридору. – Артур-ка явился! Прямо как жених на смотрины!

– Эй, «Бычок»! – Малой подскочил, блокируя путь. – Смотри не забодай преподавателя.

Смешки взметнулись стаей воронья. Я двинулся к кабинету, чувствуя, как взгляды впиваются в спину холодными иглами. Воздух густел от запаха дешёвого табака и агрессии.

Я пробился к «своим» – «Одиночкам», чьи лица отражали ту же настороженность. Взгляд скользнул по Бармалею: под глазом синел кровоподтёк. Значит, вчерашние удары не прошли даром. Это меня порадовало, ведь на мне не было видно никаких следов вчерашней драки. Маленькая победа, но судя по настроениям остальной группы, всё только начиналось.

Прозвенел звонок, и мы прошли в аудиторию, которая дышала зверинцем. Каждый шёпот за спиной: «бык… лох… дохляк» – впивался занозой. Скомканный шарик врезался в лопатку. Я обернулся – Малой корчил рожу, показывая пальцами рога. Бумажный снаряд полетел обратно в сторону обидчика.

– Богданов! – грохнул преподаватель, ударив кулаком по столу. – Безобразие!

Хохот «Блатных» ударил по ушам какофонией. Я извинился, стиснув зубы до боли – унижение жгло нутро.

Звонок прозвенел снова. Я вышел последним. В коридоре висела тяжёлая тишина, пахнущая разборкой.

Малой выдвинулся вперёд, как шакал:

– Ну что, бычок? Признаёшь, что ты – «Бык»?

– Нет, – ответил я, зная: слово «Бык» – клеймо изгоя.

Толпа загудела. Вперёд выступил Николай, по кличке Моторист. Худой, как щепка, но с глазами, полными ледяной злобы. Голова его, непропорционально большая, казалось, тянула тело вниз, а огромные, выпученные глаза горели холодным огнём – в них читалась ненависть, перемешанная с презрением. Взгляд его скользил, будто нож по горлу, и каждый, кого он задевал, невольно отводил глаза.

Повисла тяжёлая тишина, нарушаемая лишь хриплым дыханием Моториста.

– Тебе вчера всё разложили по полочкам! Или ты совсем твердолобый? – голос Николая взрезал воздух, как ржавая ножовка.

– Никто мне ничего не объяснял, – я не повышал тона, но каждое слово било точно в цель. – Я был при своём мнении тогда и остаюсь при нём сейчас. «Быком» себя не считал и не считаю.

Он фыркнул, обвёл толпу презрительным взглядом:

– Ну-ка, оглянись! Все тут против тебя. Все в один голос твердят – «Бык»! Неужели все пиздаболы, а ты один прав?

– А если я заявлю, что у тебя рога торчат, ты сразу козлом станешь?

– Ты совсем ебнулся?! – он аж подпрыгнул, слюна брызнула изо рта.

– Значит, ты мне не поверишь?

– А с чего бы?!

– Ну а если я десяток свидетелей приведу, и все хором заорут, что ты рогатый чёрт – так тому и быть?

– Ты совсем охренел?! – Николай зашипел, как разъярённая кошка. – Ты – «Бык», и хуй тебя переубедишь!

– А я говорю – нет!

Тишина на секунду повисла, а потом он взорвался:

– Значит, по-твоему, я и все, кто здесь стоит – пиздаболы?! – его рёв раскатился по толпе, и та ответила глухим, зловещим гулом.

Я чувствовал – это конец. Но согнуться, позволить затоптать себя в грязь – нет. Даже если завтра умру – не унижусь.

– Выходит, так, – тихо сказал я, глядя в пол.

– Ладно, барбос, с тобой и правда не о чем говорить, – Моторист нервно дёрнул плечом. – Завтра назначаю тебе стрелку на Птичниках. Восемнадцать ноль-ноль. Конечная 84-го маршрута. Явишься – разберёмся.

Мне ничего не оставалось, как ответить: – Хорошо, договорились, я приду.

Толпа, одобрительно зашумев, начала расходиться. Сокурсники разбрелись в разные стороны, погруженные в собственные мысли. Каждый спешил по своим делам, готовясь к следующим занятиям.

Я отчётливо сознавал: явиться на «стрелку» в одиночку – значит подписать себе смертный приговор. Но кого я мог позвать с собой? Товарищей по училищу? Их растопчут там же, как и меня. Да и вряд ли они согласятся – не дураки же, понимают, что против этой машины мы все – просто щепки. Выйдет, что я не только себя погублю, но и их втяну в эту мясорубку без единого шанса.

Там наверняка будут «Старшие» – те, что держат крышу над Мотористом и его блатной братвой. Простым ребятам там делать нечего. Нужен кто-то серьёзный, чьё слово будет весомо даже для них. Нужна сила, перед которой не посмеют рычать.

И тогда я понял: единственный, кто может вступиться за меня – это отчим, Андрей. Он не был криминальным авторитетом, но в его молчаливой силе чувствовалось что-то, перед чем отступали даже отбитые на голову придурки. Надо возвращаться домой и говорить с ним. Другого выхода у меня не оставалось.

Закончились занятия. Дорога домой в Дзержинск показалась бесконечной. Дома был около четырёх. Андрея ещё не было. Пообедал в тишине, пытаясь сосредоточиться на заданиях, но мысли возвращались к предстоящей «стрелке».

Он появился только в семь, с привычным стуком двери и звоном ключей. Работа водителем-охранником у директора «Химмаша» всегда заканчивалась поздно.

– Привет, можно поговорить? – спросил я, стараясь скрыть дрожь в голосе.

– Привет. Да. Говори! – он улыбнулся, скидывая куртку, но, взглянув на меня, сразу стал серьёзен.

– Давай в мою комнату. Это… личное. Не хочу, чтобы мама услышала.

Мы зашли в комнату, и Андрей плюхнулся на кровать, пружины которой жалобно заскрипели под его грузным телом. Он развалился по-хозяйски, прислонившись к стене и опершись локтем о подушку.

– Ну, выкладывай. Что случилось? – спросил он, но в глазах уже читалось понимание чего-то важного.

Я рассказал всё – про угрозы, про толпу, про завтрашнюю «стрелку» на Птичниках. Говорил сжато, но каждое слово обжигало горло.

– Стоп. А почему ты не назначил встречу на нейтралке? – он перебил, доставая пачку сигарет. – На «Кирпичной», например?

– Я… я просто опешил тогда. Они окружили, орали со всех сторон… – голос сорвался.

– Ладно, поздно метаться. Раз уж так вышло – надо решать. Иначе… Сожрут. Я поеду с тобой. Но скажи – ты готов драться один на один с этим…

– Мотористом, – выдавил я.

– Ну да, с этим заводилой. Сможешь?

Я сглотнул. Вспомнил тощее тело Николая, дрожащие от никотина пальцы.

– Справлюсь. Он слабак. Я его… я его сломаю!

Голос звучал твёрже, чем я ожидал. В груди что-то ёкнуло – не страх, а ярость загнанного зверя. Это был мой шанс. Не отомстить – выжить!

Я замер, ощущая холодный комок в горле:

– Нас всего двое… а их будет, наверное, человек десять, не меньше! Как мы… – голос предательски дрогнул, и я сглотнул, – как мы вообще сможем справиться с ними?

Андрей медленно выдохнул дым сигареты, его глаза сузились.

– Видишь ли… – он наклонился вперед, и пружины кровати снова застонали, – в таких делах важно не сколько их, а важно сколько в тебе духа! Они – стая. А стая всегда труслива, когда встречает того, кто не боится.

Он резко встал, и тень от его мощного силуэта накрыла меня целиком:

– Не парься. После завтра они и близко к тебе не подойдут, – в его словах прозвучала непоколебимая уверенность.

Страх отступил. Завтра всё решится: либо меня сотрут в порошок, либо я выйду из этой мясорубки человеком, которого перестанут трогать. Лёг спать, но сон приходил долго – перед глазами плясали тени завтрашнего дня.