Читать книгу Клятвы и бездействия - - Страница 4

Стук не прекращается.

За дверью моей спальни кто-то всегда стоит и барабанит, рискуя пробить дыру. Им необходимо мое присутствие, мое лицо для пиар-хода или подпись для какого-то спонсорского взноса.

Моя фишка в том, что я выполняю все, о чем просит папочка. Так было до сегодняшнего дня, по крайней мере. Я выполняла все с улыбкой на лице так долго, что люди перестали замечать, когда она пропадает.

Фасад поизносился, солнечный настрой потух, но они будто не замечают. И продолжают обращаться ко мне по любому поводу. С очередным делом. Ради встречи с очередным человеком. Ради того, чтобы «Примроуз Риэлти» – а точнее, папочка – стала богаче.

Рано или поздно приходится учиться многозадачности. Переворачивать ногами страницы журнала по истории искусств, пока команда визажистов наносит на лицо кремы и хайлайтеры.

Тонкой соболиной кистью доводить до совершенства картину акварелью, пока чьи-то руки закалывают твои волосы, не замечая, что рискуют повыдергивать пряди.

Тебя запихивают в коктейльное платье перед предстоящим мероприятием, посещение которого тебе совсем неинтересно, а ты любуешься алой тканью, чувствуя, как зарождаются мысли о кровопролитии.

Я спускаюсь в фойе по лестнице с двойным маршем, и первой вижу маму, ее карие глаза вспыхивают, когда я останавливаюсь на последней ступеньке.

Сегодня папочка устроил праздник по поводу моего возвращения домой. По крайней мере, так звучит официальная версия.

Но я знаю настоящую причину. Сжимаю перила, ощущая на себе пылкие взгляды мужчин и женщин, мечтающих, скорее, о том, чтобы повыдергивать все шпильки из моей прически. Здесь, должно быть, собралась половина острова, и всех их волнует один вопрос: с кем Ленни Примроуз, этот любимый ребенок, захочет встречаться.

Словно папочка позволит мне иметь в этом вопросе собственное мнение.

Мама протягивает руку, обнимает меня за плечи и оглядывает платье.

– Ты прекрасна и свежа, как персик.

Склоняет голову, и белокурые пряди прически боб шевелятся у ее подбородка. Тут же чувствую выступивший на лбу пот. У меня нет повода для беспокойства, я точно знаю, что каждый волосок на своем месте, макияж безупречен и не потечет, но внутри все скручивается в узел – я уверена, публика найдет к чему придраться.

Пальцы сжимают синтетическую ткань платья, будто желая спрятаться на случай, если я плохо их отмыла. Перед тем как спуститься вниз, я держала их под струей горячей воды, сидя в своей ванной, пока коже не стало больно, но мне все еще кажется, на них остались следы краски.

Вытянув руку, мама мизинцем опускает язычок молнии на платье спереди вниз, увеличивая вырез и цокая при этом языком.

Все тело мое напрягается от страха, что она увидит кисть, которую я спрятала между грудей.

Я никуда без нее не выхожу на тот случай, если вдохновение нахлынет внезапно.

Да и просто на всякий случай.

Пальцы мамы замирают, когда она замечает ее, затем тянут язычок вверх, но ненамного, все же оставляя большую часть моей груди открытой.

Вздохнув, она качает головой.

– Полагаю, остается только смириться.

Я невольно задаюсь вопросом, ждет ли она от меня предложения сменить платье, хотя его прислала с прислугой именно она, настаивая, чтобы оно было на мне сегодня вечером.

– Ты выглядишь уставшей, Элен. Проблемы со сном?

В горле встает ком.

От недовольства в легких вспыхивает жар – только она и папа называют меня полным именем, и я это ненавижу.

– Со мной все в порядке, мама.

Пальцы ее скользят по моему плечу, поправляя одну из бретелей.

– И мне кажется, ты похудела. Может, надо опять посетить твоего специалиста? Как его имя? Доктор Гольдштейн, верно?

– Нет, – быстро отвечаю я, освобождаясь от ее хватки. Упираюсь каблуком в ступеньку позади и откашливаюсь, видя, как озадаченно хмурится мама. – Я хотела сказать, со мной все в порядке. В посещении нет необходимости.

– Но ты выглядишь нездоровой…

– Просто нервничаю из-за праздника. – Выдавливаю из себя улыбку и проскальзываю мимо, спрыгнув с последней ступени. – Найди меня через час, я буду как новая.

В глубине души я даже верю в то, что говорю. Или, по крайней мере, хочу верить.

Однако шестьдесят минут спустя ничего не меняется, если не становится еще хуже. Я нахожусь рядом с папой, обняв меня, он развлекает группу деловых партнеров рассказами о студенческих годах в Беркли.

Взгляд мой прикован к величественному портрету маслом над мраморным камином в гостиной – изображению нашей семьи в стиле импрессионизма. Я сижу между братьями, родители стоят за нами, фигуры их крупнее и массивнее, чем на самом деле.

Если бы я знала, когда работала над картиной, что однажды присутствие их станет удушающим, сделала бы фигуры значительно меньше. Впрочем, в последнее время они будто не являют себя миру в полную величину.

Да и мне не под силу несколькими мазками изменить восприятие реальности.

Рядом с камином расположился кабинетный рояль, седовласая женщина за ним тихо наигрывает мелодию, скользя взглядом по толпе гостей. Я задумываюсь, пытаясь представить, какой видится эта вечеринка тем, кто стоит на идеально ухоженной лужайке и все еще ждет возможности попасть в дом.

Можно ли разглядеть через окна первого этажа, что происходит внутри, или вид на океан за домом способен отвлечь от уродливой действительности?

– Разумеется, я со всем этим покончил ради детей, – говорит папа мужчинам и крепче прижимает меня к себе.

Один из слушателей вскидывает бровь, пристально смотрит на меня и ухмыляется, оторвавшись от горлышка бутылки пива. Затем вновь припадает к нему, а я начинаю ощущать странный дискомфорт, он распространяется по телу и ползет по позвоночнику.

Что-то в человеке кажется мне знакомым. Здесь что-то не так.

Сглатываю неприятные ощущения и объясняю себе их волнением. Или дело в том, что во время подготовки к выходу я запихала в себя полторта «Красный бархат»?

– Они уже далеко не дети, малышка Ленни выросла, – говорит мужчина, подталкивая папу локтем, и облизывает губы так, что к горлу поднимается тошнота.

– О, не напоминай мне, – смеется папа. – Представляете, в этом году ей исполнилось двадцать три. Организовала вечеринку в Вермонте, куда пожелала отправиться, чтобы развлечься. Первую, устроенную без моего участия.

Я непроизвольно фыркаю, но, кажется, этого никто не замечает.

На мои слова и реакцию по-прежнему не обращают внимания. Все как обычно.

Я уже и не помню, когда в последний раз папа устраивал для меня вечеринку, да и побег к тете едва ли можно объяснить желанием развлечься, скорее стремлением избавиться от кошмаров и спасти себя.

Однако чего не сделаешь, чтобы сохранить имидж семьи.

– Невероятно. – Темные глаза мужчины смеются, и он делает еще глоток пива. – Как дела в Вермонте, Ленни?

Спазм сжимает горло, странное чувство давит на ребра – причина этого в его остром взгляде, прикованном ко мне, словно в ожидании промаха или ошибки.

Я невольно задаюсь вопросом, что ему известно.

Мог папочка все им рассказать, а сейчас просто притворяться?

Я отвечаю уклончиво, но, кажется, мужчину устраивает услышанное. Задав еще несколько вопросов, он теряет ко мне интерес, а меня начинают водить по комнатам, чтобы приветствовать всех, попадающихся на пути.

Папочка обнимает меня то за плечи, то за талию, словно боится, что толпа поглотит меня. Откровенно говоря, собравшиеся напоминают мне стадо гиен, жаждущих получить каждый свой кусок, отчего появляется ощущение, что папа что-то задумал.

В глубине души я мечтаю навсегда оставаться в неведении по поводу причин организации этого праздника.

Мне было бы намного легче получить хоть какое-то удовольствие от мероприятия, если бы можно было не разглядывать с пристрастием каждого встречаемого нами холостяка, опасаясь, что именно его папа выбрал мне в спутники жизни.

Он же продолжает знакомить меня с политиками, главами компаний, влиятельными иностранцами. Внимание этих мужчин, вероятно, польстило бы любой женщине, я же после окончания каждой краткой беседы чувствую себя облитой грязью.

Все эти люди вращаются в тех же кругах, что и мой бывший – Престон. Скорее всего, им известно о скандале, из-за которого я несколько месяцев назад уехала в Вермонт. Едва ли они понимают истинную суть произошедшего, возможно, их это совсем не волнует.

Им надо лишь затащить Ленни Примроуз в постель. Испытать ее, проверить, как далеко она готова зайти, прежде чем сломаться.

В какой-то момент папа отпускает меня, чтобы переговорить с членами совета директоров «Примроуз Риэлти», я остаюсь одна, будто выставленная на суд всех собравшихся в моем собственном доме.

Я давно привыкла к общественному вниманию, но сейчас все происходящее в тысячу раз масштабнее, чем когда-либо, и касается меня лично.

От этого ситуация в миллион раз страшнее и опаснее.

От взглядов толпы грудь пронзает внезапная боль, опустившись, концентрируется в животе. Они таращат глаза, словно ждут, когда я развалюсь на куски.

Прикусываю внутреннюю часть щеки, пока рот не заполняет привкус меди.

Два раза вдыхаем, три выдыхаем.

Мысленно проклинаю старших братьев, не пожелавших присутствовать на вечере. Будь они рядом, обращенные взгляды гостей было бы легче вынести, но парням всегда удается избежать наказания за неисполнение обязанностей по отношению к семье.

Расправляю плечи, придаю лицу беззаботное выражение и отправляюсь бродить по дому.

Когда я была маленькой, комнаты с серо-голубыми стенами и давящей белой мебелью казались нескончаемым лабиринтом, я проводила много времени, меряя шагами огромные помещения, стараясь их запомнить.

Как и все прочие особняки в этом районе, наш производил на меня впечатление слишком большого для пяти человек. Даже созданный уют, интерьеры в морской тематике, светлый паркет и балкон в каждой комнате не помогали избавиться от ощущения всепоглощающей пустоты.

Возможно, родители купили дом именно по этой причине. Демонов гораздо легче игнорировать, если не сталкиваешься с ними постоянно по пути в ванную.

Быстро прохожу через кухню – царство шеф-повара – за углом в западном крыле и выхожу через потайную дверь на лестницу для работников. Она ведет вверх на четыре этажа, я же направляюсь в одну из двух башенок, украшающих дом.

Выхожу на балкон, и в лицо бьет соленый морской воздух. Опираюсь на деревянное ограждение и принимаюсь медленно оглядывать дюйм за дюймом идеальную территорию поместья.

На темной земле пятна света фонарей, там же толпятся люди, находящиеся в блаженном неведении о том, какая тоска царит в комнатах роскошного особняка. Он будто полон призраков, обреченных жить в нем вечно.

Я теряюсь во времени и не представляю, как долго созерцаю картину, внезапно внимание мое привлекает звук шаркающих шагов, когда я разворачиваюсь, на меня уже набрасывается из тени фигура и хватает руками за горло.

Паника сжимает грудь и мешает вздохнуть. Человек давит с такой силой, что я отклоняюсь назад, за перила балкона. Судорожно вдыхаю, стараясь отправить кислород в легкие, но пальцы его сильны, и вскоре перед глазами начинает темнеть.

– Решила, сможешь сбежать? – рычит напавший, толкая меня бедром. Чувствую что-то твердое, и это приводит меня в бешенство. – Малышка Ленни должна помнить о том, что задолжала, и я постараюсь, чтобы на этот раз все было сделано.

Всего мгновение требуется, чтобы узнать голос человека из окружения отца, и еще секунда, чтобы вспомнить события той ночи, когда жизнь моя перевернулась с ног на голову.

Страх разносится по венам, будто вирус, я снова начинаю сопротивляться, пинаю его, царапаю лежащие на моей шее руки.

Он перемещает одну на молнию моего платья и резко дергает, обнажая грудь. Кладет ладонь на правый сосок и сжимает так сильно, что я вскрикиваю от боли.

Свободной рукой он зажимает мне рот, я и впиваюсь зубами туда, куда удается; он вырывается, отшатнувшись, и сыплет проклятиями. Этого достаточно, чтобы освободиться, но он успевает толкнуть меня.

Я падаю на колени, от силы удара из груди вырываются остатки сохранившегося в легких воздуха. Спрятанная кисть выскакивает и падает прямо передо мной, я трачу на размышления всего секунду и начинаю действовать.

– Я бы с удовольствием снова тебя трахнул, – цедит мужчина и приглушенно смеется.

Сжимаю в кулаке кисть, ломаю и смотрю на неровный деревянный край.

Руки крепко держат мои плечи, человек пытается развернуть меня лицом к себе. Я поддаюсь, делаю вид, что решила не сопротивляться.

Когда он толкает меня, укладывая на спину, я сильнее сжимаю кисть, резко выбрасываю вверх руку и со всей силой, которую способна вложить в движение, вонзаю ее в шею мужчины.

Из раны мгновенно начинает литься кровь, глаза напавшего широко распахнуты, рука тянется, чтобы коснуться места нанесения удара.

Грудь моя тяжело поднимается и опускается, я смотрю на него во все глаза, смотрю, как он хватает ртом воздух, будто намереваюсь навсегда увековечить сцену в своей памяти.

Пока из горла мужчины вырываются хриплые звуки, я пользуюсь его оцепенением, чтобы сбросить с себя.

Он переваливается на бок и все же выдергивает деревянную ручку из раны, словно думает, что это изменит положение. Мне кажется, после этого кровь хлынула даже сильнее.

Я тяжело дышу, застегиваю молнию платья, отчетливо ощущая, как адреналин разносится по телу.

Я вся в крови, похожа на психопата-убийцу, при этом не могу пошевелиться и во все глаза смотрю на раненного, в состоянии думать только о том, что наделала.

– Полагаю, весьма непродуктивно сейчас молиться, дорогая. Ты не согласна?

Резко вскидываю голову и вижу выходящего на балкон мужчину в черном костюме, руки его погружены глубоко в карманы, темно-каштановые волны волос колышутся на ветру.

Но меня в первую очередь привлекают его глаза.

Сначала, при первом шаге они кажутся фиалковыми, стоит ему сделать следующий, и цвет их становится совсем невероятным, зловеще-синим.

Отчего-то они кажутся мне знакомыми.

Я помню этот акцент.

И понимаю, что у меня серьезные проблемы.