Читать книгу Клятвы и бездействия - - Страница 6

Прохожу в свою спальню, не встретив на пути никого из гостей.

Каким-то чудом.

Или по милости божьей.

Запираю за собой дверь, прислоняюсь спиной к деревянному полотну и даю волю смеху.

Да уж, Лен.

Это больше похоже на милость Джонаса Вульфа.

Человека, который прославился совсем не добротой и милосердием. Он буквально только что едва не отправил меня в мир мертвых. Наступил мне на руку, когда понял, что я собираюсь расправиться с ним так же, как с напавшим на меня.

Возможно, и неудивительно, что Джонас возомнил себя богом. Этим грешат все мужчины в этом мире, связанные с криминалом и имеющие мало шансов на реализацию амбиций. Люди для них – расходный материал, они играют с судьбой, просто потому что могут.

Папочка – один из них.

Он всегда был таким.

Двенадцать лет назад мне было непонятно, почему кто-то ворвался в наш дом и стрелял в него.

Почему оставил на полу в кабинете, истекающим кровью, вместо того чтобы позвать на помощь.

Я не понимала, что происходит, когда осознала, что он прополз до самой кухни из восточного крыла дома, измазав паркет кровью так, что его пришлось выбросить и заменить.

Тогда я была напугана до полусмерти. Боялась потерять папу, боялась того, что человек вернется, чтобы прикончить нас всех.

Но теперь я все понимаю. Я, можно сказать, занимала место в первом ряду и следила за всем, что делает папа, в том числе за происходящим в компании, которой он управляет. Вникать в детали у меня не было возможности, но и без этого ясно, что «Примроуз Риэлти» весьма средняя инвестиционная компания.

Он старается оградить семью от бизнеса, все же настолько кровавого, что капли все равно долетают, сила зла слишком велика, чтобы ее успешно сдерживать.

Стоило ли мне оставлять труп Джонасу, которого я знаю и который, вероятнее всего, появился этим вечером, чтобы нарушить покой моей семьи?

Вероятно, нет. Но что мне было делать? Тащить труп с собой?

Все мои попытки замести следы, боюсь, лишь усугубили мое положение. Если же труп обнаружат там, куда его спрячет Джонас, папа едва ли будет разбираться в деталях еще одного убийства, которых и так немало в их кругу.

Отбрасываю сумку «Луи Виттон» в угол комнаты, расстегиваю молнию и скидываю платье. Окна и балконная дверь закрыты шторами, и я спокойно прохожу в душ, остановившись на полпути, чтобы взглянуть в зеркало между двумя фарфоровыми раковинами.

Сердце сжимается, когда я вижу на теле пятна крови. Электрический разряд бежит по позвоночнику, раздражая нервные окончания.

Говорят, убийство меняет человека. Меняет в корне.

Делает совершенно другим.

Под струями воды в душе я старательно оттираю следы на коже, попутно размышляя, отчего же испытываю в такой момент полное безразличие.

«Нет ничего страшного в том, что ты сегодня возжелала крови, мисс Примроуз. А я уверен, что так и было ».

Слова Джонаса, произнесенные на балконе, ползут, шелестя, по спине, вызывая мурашки, которые приятно ласкают кожу. Из глубины памяти всплывают фиалкового цвета глаза, яркие, с острым взглядом, будто пронзающие насквозь. Он заглянул в самую глубину души, туда, где я храню все самое страшное и порочное, ведь там эти тайны никто не сможет найти.

Он не только добрался до них, но и стал свидетелем того, как я оказалась в уязвимом и униженном положении. На коленях, перепачканная чужой кровью.

И он глазом не моргнул. Просто стоял и смотрел на нас, принял ситуацию такой, какая есть, хоть и не отказал себе в удовольствии ухмыльнуться.

Возможно, это должно было сильнее вывести меня из равновесия, однако по непонятной причине именно то, что меня обнаружили таким образом, подействовало… успокаивающе. Такое чувство, будто раскрываешься, распахиваешь душу, позволяя увидеть посторонним самое сокровенное и уродливое, удивляясь, что они в ужасе не бегут прочь.

В его взгляде, как мне показалось, вспыхнул интерес, он принялся обходить меня, в точности как хищник, которым его называют.

Я пока не понимаю, как относиться к тому факту, что это совсем меня не испугало.

Выйдя из душа, надеваю шелковую пижаму и забираюсь в кровать с обитым тканью, мягким и слегка изогнутым изголовьем, натягиваю до самого подбородка пуховое одеяло. Рука скользит по простыне под одну из подушек, где я прячу коробку с кусочками угля и альбом для рисования.

Дверь распахивается в тот момент, когда я уже собираюсь вытащить на свет все эти предметы, и появляется человек, которого я ненавижу. Он врывается в комнату, и сердце мое замирает.

Престон захлопывает дверь, толкнув ее каблуком ботинка, и проводит рукой по светлым волосам. Карие глаза находят мои.

Я прижимаю одеяло к груди и откидываюсь на подушки.

– Какого черта ты явился?

Он кладет ладонь на грудь, демонстрируя, как ранили его мои слова.

– Ты не рада меня видеть, баг?

От этого обращения у меня сводит живот. Стискиваю зубы, скрещиваю руки на груди и хмуро наблюдаю, как он приближается шаг за шагом. Встает у края кровати, упирается коленом в матрас и расстегивает бежевый пиджак.

Я поджимаю пальцы ног, и вовсе не от восторга.

– Не называй меня баг, – бросаю сквозь зубы. – И не приближайся. Я говорила, что не хочу тебя видеть.

Престон шумно переводит дыхание. Он прерывисто вздыхает, и с таким видом, будто я создаю ему неудобства, а ведь он сам вторгся на мою территорию.

– Да ладно тебе, баг, прошел уже не один месяц. Даже в Гуантанамо-бей пытки не такие страшные.

– Мне плевать, сколько времени прошло. Мы расстались, а потому не должны видеться.

Легкие сжимаются сильнее, появляется боль в груди и трудности с дыханием. Когда он рядом, на поверхность поднимается все, что обычно мне удается держать под замком, делать вид, что забыла.

Поглаживающие движения ладоней на теле. Всего слишком много, мне сложно уследить, это гораздо больше того, на что я могу дать согласие.

Влажное дыхание щекочет шею сзади, потом внутреннюю часть бедер.

Боль. Томительная, сводящая с ума боль. Клятвы, что я ничего не почувствую или не вспомню, но я хочу. Хочу и того, и другого. Похоже на стремление ухватиться за соломинку.

В конце концов не исполнилось ни одно обещание.

Я все чувствовала и сохранила в памяти.

Рука Престона ложится на выгнутое изножье кровати, пальцы сжимают мягкий край. Он смотрит на меня в упор, губы превращаются в тонкую, четкую линию.

– Мы не расстались, Ленни. Я не давал на это согласия.

– Да, но только потому, что это не обсуждалось. – Свесив одну ногу с противоположной стороны кровати, замираю, балансируя в неопределенном состоянии, не понимая, склоняюсь больше к борьбе или бегству. Я готова к любому варианту, но жду, когда первый шаг сделает он.

Вижу, как брови его сходятся у переносицы. Палец отбивает ритм.

– Сколько раз мне еще извиняться?

Опускаю на ковровое покрытие вторую ногу, потянув за собой одеяло, и крепко прижимаю к себе, сделав своеобразным барьером между нами. За те пять лет, что знаю Престона Ковингтона, я хорошо усвоила, что он человек непредсказуемый.

Нередко бывало, что вот сейчас с ним все хорошо, а через секунду ему уже сносит крышу, и он начинает срываться на окружающих.

Три года я молча терпела эти внезапные смены настроения. Папе он нравился, а я была уверена, что люблю их обоих, а любить – значит терпеть и принимать и плохое тоже.

Так было до той ночи, когда терпение мое лопнуло.

Услужливость сменилась склонностью к манипуляциям.

И злобой.

Кладу одну руку себе на талию, вторую прижимаю к животу чуть ниже пупка, пытаясь унять боль, которая появляется всегда в присутствии Престона.

– Нет в этом мире таких слов, чтобы принести извинения за то, что ты… – Голос мой срывается, с губ слетают высокие и нервные звуки. – Нельзя так просто сказать «Прости» и забыть обо всем случившемся.

– Я как раз пытаюсь забыть, малыш.

Огонь вспыхивает в горле, обжигает мой язык и превращает в пепел слова на губах.

Престон обходит кровать, протягивает руки, и взгляд его смягчается.

– Прости меня. Я не могу без тебя.

Желудок скручивается в узел, в глазах появляется жжение.

– Довольно.

Лицо его становится еще более хмурым.

– Не надо так, Ленни. Я не остановлюсь. Думаешь, я буду стоять и смотреть, как отец пытается найти тебе кого-то? Ты должна быть со мной.

– Откуда ты знаешь, что он пытается сделать?

Престон усмехается и делает еще несколько шагов ко мне. Я отступаю и упираюсь в стену, жалея, что не могу пройти сквозь нее.

– Парни внизу, черт их возьми, только об этом и говорят. Каждый мечтает заполучить Ленни Примроуз, сделать ее своей, а заодно и компанию Тома. Для них главное – статус и деньги, а твой отец поддерживает эту игру, позволяя им бороться за твою руку.

Он останавливается прямо передо мной, мыски его ботинок касаются моих голых пальцев, чувствую исходящий изо рта запах алкоголя. Это его пристрастие самое порочное.

Сжимаю зубы и стараюсь не морщиться, когда пары спирта окутывают лицо.

Он же поднимает руку и принимается накручивать на средний палец прядь моих волос.

– Они не будут любить тебя так, как я, Ленни-баг.

– Убирайся. – Я вздрагиваю, когда он тянет за прядь, ненавидя себя за слабость.

Следом он приглушенно фыркает.

– Не говори так. Ты ведь совсем не этого хочешь.

Взмахом рук откидываю одеяло и толкаю его в грудь. Не знаю, смогла ли я застать его врасплох, или он просто пьян сильнее, чем кажется, но мне удается заставить его отшатнуться, а самой проскочить в образовавшийся зазор. Добравшись до выхода, рывком открываю дверь и отхожу в сторону, предоставляя ему больше места для прохода.

Несколько мгновений он стоит, не шевелясь, и смотрит. Видимо, не веря глазам, судя по тому, как широко они распахнуты.

– Хочешь встречаться с одним из тех ублюдков внизу, я верно понимаю? – Усмехается он и подходит ближе. Слишком близко. – Ты, как я вижу, просто грязная шлюха. Я тебе больше не нужен для твоих планов.

В груди что-то лопается и разверзается пропасть, она поглощает все мои внутренности, сдавливает их, перемалывает, превращая в пыль, и закрывается. Жмурюсь, стараясь избежать боли, которую причиняют его слова.

Он не достоин ни моего времени, ни слез.

– Уходи. – Расправляю плачи, поднимаю веки и следом брови. – Немедленно.

Вена посредине его лба вздувается и пульсирует все сильнее с каждой секундой. Мне отлично известно, что человек, который получит в наследство неиссякаемый источник дохода, привык иметь все, что пожелает, но мне это больше неинтересно.

В голове всплывают картины с изображением крови и смерти, они заставляют оставаться на месте после того, как Престон выходит в коридор.

По обоим маршам лестницы снизу летят звуки классической музыки – вечеринка в самом разгаре. Я же думаю о том, успел ли Джонас избавиться от тела.

И о том, на что бы я пошла ради возможности убить их еще и еще.

Убивать каждого ублюдка, посмевшего коснуться меня, как того, на балконе, который несколько месяцев назад превратил вечер, обещавший стать приятным, в ночь извращений, навсегда изменившую мою жизнь.

Желание начать с Престона удается преодолеть с трудом.

Пальцы до боли сжимают деревянную ручку.

Вздохнув, Престон качает головой, переступает порог и оборачивается.

– Твой отец вернет тебя мне, если попрошу. Надеюсь, до этого не дойдет, но я не отпущу тебя, Ленни. Ты принадлежишь мне.

Я молчу, через пару мгновений он закатывает глаза и, наконец, уходит. Хлопнув дверью, я запираю ее и делаю глубокий вдох, чтобы сдержать слезы. Мозг подбрасывает мне новые воспоминания, они крутятся, повторяясь, и вскоре я начинаю задыхаться.

Кладу руку на грудь, срываю пижаму, хватая ртом воздух, чтобы охладиться, не дать огню испепелить меня изнутри, а страху и мучениям достичь пика и разорвать душу в клочья.

Бросаюсь в гардеробную, сметаю одним движением несколько пар обуви и достаю коробку, которую прячу в глубине. Снимаю крышку и протяжно выдыхаю. Пальцы нащупывают знакомую целлофановую поверхность, и я незамедлительно принимаюсь действовать, извлекая содержимое каждого маленького пакетика.

Я давно не открывала коробку. Несколько лет, с той самой поры, как позволяла себе удовлетворять несколько желаний за ночь.

Но сейчас внезапный порыв кажется мне оправданным.