Читать книгу Единожды восстав - Мария Борисовна Хайкина - Страница 3

Та история, вернее, истории, что я хочу рассказать, могут послужить прелюдией к описанному разговору. Жизненные пути сталкивают людей, разводят их, сводят снова, их судьбы переплетаются в сложный узел, потом все налаживается, а, может быть, разлаживается, и наступает хаос, но выход находится, и жизнь течет дальше, исполненная радости и грусти, плавная и бурная, такая, как и всегда.

Мне трудно определить момент, который можно было бы посчитать началом повествования. Считать точкой отсчета первое столкновение героев? Но как тогда понять, какими они пришли к этому столкновению? Начать рассказ с момента, когда герой вступает во взрослость? Но взрослую жизнь он начинает уже сформированной личностью, а в каких обстоятельствах происходило это формирование? Считать началом всего детство? Но влияние на жизнь человека нередко оказывают обстоятельства, сложившиеся еще до его появления на свет.

Трудно определить, где та первая веха, с которой все началось. Тем более, что начало для каждого из героев было свое.

Поэтому не буду отступать слишком назад, вылавливая точку отсчета. Просто начну. Начну, как придется.

Началом может послужить известная фраза нашего классика: «Театр полон, ложи блещут…» Действие открывает эпизод, произошедший в провинциальном театре. Вообразите себе помещение, лишь подражающее блеску театра столичного: занавес – простой, без прикрас, масляные лампы вместо хрусталя люстр, крашеные стены и несколько выцветший бархат заменяют позолоту и роскошные портьеры. Однако и здесь можно насладиться богатством красок. Ложи заполняют дамы в туалетах, отливающих всеми цветами радуги, рядом с ними кавалеры, фигуры их в обтягивающих фраках смотрятся стройно и строго, яркие мундиры офицеров блистают золотом эполет… Блестящая эпоха…

Публику, заполняющую расположенные полукругом ложи и партер, не смущает скромный вид их театрального здания. Они рады любому представлению, ведь собственной театральной труппы в их городе нет, и это зрелище им доводится видеть нечасто. Поэтому поистине: «Театр полон, ложи блещут…»

Дают балет. Легкой птицей балерина порхает по сцене. Она то в неудержимом порыве устремляется ввысь, то плавно склоняется, чуть трепеща, как легкая травинка на ветру, то начинает кружиться, точеными движениями выбрасывая стройную ножку. Сотни глаз следят за ее движениями, одни с восхищением, другие с величественным спокойствием, третьи – с показным равнодушием.

Но у группы молодых офицеров, с удобством расположившихся в первых рядах партера, затейливый танец балерины вызывает истинный восторг. С шумным воодушевлением они обмениваются мнениями, не обращая внимания на недовольные взгляды окружающих. Один восхваляет ее изящный, гибкий стан, другого пленяют стройные ножки, у третьего вызывают восхищение грациозные движения юной дивы. Одобрительные возгласы, смачные эпитеты разогревают их воображение, и молодые люди расходятся все больше, пока случайно брошенная фраза не меняет направление их беседы.

– Говорят, она столь же хороша, сколь и доступна, – небрежно роняет один из них.

– А что, это действительно так! – смеясь, подтверждает другой. – Я знаю это достоверно.

Действие на сцене мгновенно забыто, взоры горят любопытством.

– И каков же источник твоих сведений? – спрашивает одни из офицеров.

Однако произнесший последнюю фразу лишь молча, с довольным видом покручивает усы.

– Господа, – вмешивается белокурый юнец по имени Стифон Нориш. – Господа! Интересно не это. Интересно, кто будет следующим избранником.

– О да, это было бы весьма интересно! – тянет черноволосый крепыш, которого товарищи по-дружески называют Петухом за горячий нрав. Настоящее имя его Годди Хауэр.

– Послушайте, господа, – неторопливо вступает в разговор еще один участник. – Все зависит от нас. Красотка достанется тому, у кого хватит на это дерзости и смекалки.

Он высок и крепок, серые холодные глаза его смотрят на мир с вызовом. Зовут его Айтон Дарагон.

– Дарагон прав! – соглашается первый из говоривших, носивший имя Котни Четер, но чаще его называли Усачом за преувеличенное внимание к своим усам. – Тот, кто проявит себя, того красотка и уделит своим вниманием.

– Вопрос, кто сумеет сделать это первым, – замечает Стифан Нориш.

– Или кто сможет произвести большее впечатление, – возражает Усач.

– Для этого нужно понимать, что нравится женщине, – высказывает свое мнение Петух. – Не каждый умеет найти нужный подход.

– Ерунда! – заявляет Дарагон. – Главное – захотеть, а чего хочешь, того и добьешься.

– Одного желания не достаточно, – возражает Петух. – Нужно еще желание самой красотки.

– Если я захочу, то и она захочет, – жестко говорит Дарагон.

– Не хочу тебя обижать, но ты преувеличиваешь свои силы, – отвечает Петух насмешливо.

– Не хочу ни о чем напоминать, – парирует Дарагон, сверкнув глазами, – но я всегда получаю то, что хочу.

Разгоряченные молодые люди приподнимаются, не обращая внимания на продолжающееся выступление. Вызвавшая это столкновение танцовщица распластана на полу. Ее тонкие трепещущие руки устремлены ввысь. Публика следит за их замирающим колыханием. Только спорщики ничего не замечают.

– Господа! Господа! – приятели пытаются остудить их пыл. – Айтон! Годди! Успокойтесь!

Усач кладет руку на плечо Дарагону.

– Айтон, дружище, – примирительно говорит он, – не стоит горячиться. Мы все знаем, на что ты намекаешь. Годди не может простить твой последний выигрыш в забеге.

– Нечестный выигрыш! – вставляет Петух. – Он оттолкнул меня!

– Господа! Господа! Тише! – раздаются голоса вокруг.

Всплеск восторженных выкриков и рукоплесканий врывается в спор и приостанавливает его. Танцовщица раскланивается. Повернувшись к сцене, молодые люди присоединяют свои рукоплескания к остальным. Однако спор не забыт.

– Когда представление закончится, – шепчет Айтон на ухо своему противнику, – я покажу тебе, кто первый добьется внимания актрисы.

– Это мы еще посмотрим, – тихо отвечает тот.

Однако разочарование подстерегало обоих. Пока молодые люди выясняли отношения, пока они дожидались окончания балета, пока разыскивали подарки, которыми намеривались снискать благосклонность молодой девицы, их товарищ, не имевший даже представления о сложившемся противостоянии, проник в гримерную балерины, сказал несколько комплиментов, быть может, присовокупил что-то еще, и вырвал желанное обещание. Он сам оповестил об этом приятелей. Их встреча произошла у дверей гримерной: спорщики собирались войти, их счастливый соперник выходил. Звали счастливца Эфри Стиган.

…

Эфри был мечтателем. В детстве он мечтал о дальних странах. Он – путешественник, он первооткрыватель, он идет туда, куда не ступала нога человека, он видит то, чего еще не видел человеческий глаз. Но, когда Эфри повзрослел, пришлось избрать карьеру военного, потому что так делали все мужчины в его роду. Впрочем, к этому времени мечты о странствиях уже потускнели. Теперь он обратил свои взоры к военным успехам. Он зачитывался биографиями полководцев, он знал наизусть великие битвы прошлого. Но ему довелось жить в мирную эпоху, когда служба сводилась к строевым учениям, а остальное время заполняли кутежи и пирушки. Тогда он обратил свое внимание на дам. Теперь он мечтал снискать внимание самой прекрасной из них. Надо сказать, что на этом поприще у него оказалось больше всего шансов на успех. Эфри обладал привлекательной внешностью. Стройный блондин с карими глазами, выглядящими бархатными на округлом лице с нежным юношеским румянцем, он не мог не нравиться. Мягкий голос, галантные манеры, все это выделяло его среди товарищей, отличавшихся большей грубостью. Эфри не сложно было найти путь к сердцу женщины.

Так произошло и на этот раз. Очаровательная танцовщица, мадмуазель Зарина, к его знакам внимания отнеслась благосклонно и согласилась одарить свиданием.

Окрыленный, он спешил к назначенному месту. Близившийся вечер спустил на улицы голубоватые сумерки, но выпавший еще третьего дня снег уже прочно разместился на крышах и заборах, и света, отражающегося от его блестящей поверхности, было достаточно. Скромные двухэтажные дома с редкими освещенными окошками серыми тенями тянулись по обеим сторонам улицы. Прохожих было немного. Никто не обращал внимания на пробегающего мимо юного стройного офицерика, укрывающего что-то под полой плаща.

Свидание должно было состояться в Северной Короне. Это пышное название носил скромный флигель, укрытый от посторонних глаз двумя большими трехэтажными домами на улице Оружейников. К флигельку вела хорошо расчищенная тропинка. Вошедший внутрь попадал в обстановку, которую трудно было предположить по неказистому наружному облику. Полыхал камин, удобные кресла с круглыми столиками рядом располагали к отдыху, бархатные портьеры навевали мысли об уюте. Дубовая лестница вела на второй этаж, где находились отдельные номера.

Скинув плащ, который тут же приняла откуда-то материализовавшаяся служанка, Эфри поспешил наверх. В руках он сжимал округлый сверток, в котором не трудно было угадать коробку с тортом. Толкнув дверь в конце коридора, Эфри оказался в удобно обставленной комнате. Столик у камина был сервирован для изысканного ужина, обстановку довершали широкая кровать под балдахином, два кресла, стулья с витыми ножками, туалетный столик с огромным зеркалом и изящная ширма.

Поставив торт на столик, Эфри довольно огляделся. Да, хорошо, что он не поскупился. Здесь есть все, что нужно. Мадмуазель Зарине должно понравиться. Она привыкла к изысканной обстановке. Она достаточно избалована вниманием.

Нагнувшись, он принялся распутывать завязанную на коробке ленточку. Узел оказался затянут туго, и поглощенный своим занятием, он не обратил внимания на движение сзади. Он слишком поздно почувствовал неладное. Шорох, прозвучавший рядом, заставил Эфри поднять голову, но больше ничего предпринять он не успел. Обрушившийся на голову удар заставил его отключиться.

…

Сначала вернулся слух. Он слышал невнятные звуки. Глаза Эфри были широко распахнуты, но видеть он не мог – все скрывал темно-красный сумрак. Попытавшись повернуться, Эфри обнаружил, что члены его скованы. Он хотел крикнуть, но передумал. Среди услышанных звуков различались шаги, рядом кто-то был, и этот кто-то был недругом. Стиснув зубы, Эфри стал ждать.

Ожидание его длилось недолго. Шаги приблизились, с ними пришел свет, и Эфри осознал, что ничего не видит из-за красной ширмы. Теперь он понимал, что крепко привязан к стулу, а ширма отгораживает от него остальную комнату. Свет шел от лампы, которую держал в руке человек в форме офицера. Поддавшись вперед, Эфри устремил взгляд на лицо подошедшего и с недоумением узнал Айтона Дарагона.

– Что происходит? – хрипло спросил Эфри.

– Не надо было тебе этого делать… – сказал Дарагон.

– Не понимаю…

– Не надо было вмешиваться. Мадмуазель Зарина – не для тебя.

– Ах, вот оно что… – медленно проговорил пленник, начиная понимать. – И как же ты собираешься исправить положение?

– Как видишь, я уже все исправил. Я приму мадмуазель Зарину вместо тебя.

Путы не помешали Эфри гордо вскинуть голову.

– Ты сошел с ума! – гневно бросил он.

Жесткая усмешка скривила губы его похитителя.

– А кто мне помешает? Не ты ли? – Он нагнулся к связанному, и тот близко разглядел глаза Дарагона. В них полыхал потаенный огонь. Он наслаждался беспомощностью своей жертвы.

– Как видишь, я даже не удосужился заткнуть тебе рот, – сказал Дарагон. – Впрочем, если ты будешь настаивать, я это сделаю. Однако, не советую тебе обнаруживать свое присутствие. Представляешь, как приятно будет мадмуазель увидеть тебя в столь постыдном положении.

Ярость комом застыла у Эфри в горле. Он отвернулся, чтобы не видеть издевки на торжествующем лице противника.

Айтон удовлетворенно кивнул и выпрямился.

– Я вижу, ты понял. Хорошо. Очень хорошо… В таком случае, ты засвидетельствуешь, что это я сегодня принимал очаровательную мадмуазель Зарину. Я устрою так, чтобы ты имел возможность все видеть.

Эфри стиснул зубы. Его била дрожь.

Не обращая больше внимания на своего пленника, Айтон занялся ширмой. Он передвинул ее так, чтобы через щель была видна часть комнаты. Лампу он установил с расчетом, чтобы свет от нее падал на противоположную сторону помещения, оставляя саму ширму и то, что за ней, в тени. Закончив приготовления, он вышел.

Пленник остался один. Лишенный возможности двигаться, он не мог ничего предпринять, а бессильные крики выглядели бы унизительно. Оставалось ждать.

Вернулся Дарагон скоро. Эфри услышал, как дверь открывается. Теперь он различал два голоса, низкий, жесткий – Дарагона и высокий, чистый, принадлежащий юной танцовщице. Недоуменные нотки, звучащие в нем сменились было игривыми, но вскоре в тоне девушки зазвучало беспокойство, потом гнев, потом страх. Дарагон сперва уговаривал, но очень быстро просящие интонации в его голосе стали жесткими и властными, а звук разговора сменился шумом борьбы. Сквозь щель в ширме Эфри мог видеть, как Дарагон швыряет свою жертву в кресло, как жесткие руки его мнут девушку, как она беспомощно извивается, пытаясь освободиться… Потом у него уже не было сил смотреть, отвернув голову, Эфри закрыл глаза, но уши заткнуть он не мог, и надрывный вскрик несчастной ножом резанул его по сердцу. Стиснув зубы от бессильной ярости, он ждал. Ждал конца этой муки. Ждал, когда придет освобождение. Ждал, когда из бессильной жертвы он сможет превратиться в яростного мстителя. За себя и за несчастную девушку.

Ждать пришлось долго. Наконец шум борьбы за ширмой стих, теперь слышалось лишь шуршание одежды и успокаивающие уговоры. Потом хлопнула дверь, и сделалось тихо. Все закончилось.

Эфри яростно извиваясь, попытался освободиться, но успел лишь чуть ослабить веревки. Айтон вернулся. Пленнику было слышно, как он, насвистывая, расхаживает по комнате. Потом от резкого пинка ширма повалилась, и Эфри увидел своего противника. Глаза Айтона возбужденно блестели. В руках его был нож.

– Я вижу, на тебя произвел впечатление мой маленький спектакль. Еще немного, и ты убьешь меня взглядом. – Лицо Дарагона скривила усмешка. – Ну-ну, не бесись так, это еще не конец света. Я всего лишь получил то, что хотел, а нашей очаровательной мадмуазель все равно, кого дарить своими ласками. Правда, ты оказался не у дел, но ничего не потеряно. Ты можешь утешить ее завтра. Или послезавтра, если кто-нибудь опять окажется более прытким.

Губы пленника шевельнулись, но вслух он ничего не произнес. Он не хотел тратить на Дарагона слова. Он знал, что будет бороться с насильником и одолеет его, но без пустых словоизлияний.

Между тем Дарагон медленно склонился над пленником и приблизил нож к его шее. Сузив глаза, он наблюдал за реакцией. Эфри не шевелился. Опустив нож ниже, Айтон быстрым движением перерезал веревку, стягивающую плечи пленника, и отступил назад.

– Теперь ты справишься сам, – бросил он.

Пока Эфри распутывал узы, Дарагон, поигрывая ножом, наблюдал за ним. Когда, освободившись, Эфри встал, Дарагон чуть заметно напрягся, но с места не двинулся. Жесткие глаза его смотрели с вызовом. Эфри молча двинулся к выходу.

– Могу дать совет, – внезапно сказал Айтон. – Забудь все, что произошло между нами. Для тебя так будет лучше.

Стоящий в дверях Эфри обернулся.

– В одном я уверен, – коротко ответил он, – ты не останешься безнаказанным.

Айтон Дарагон усмехнулся:

– Помни мой совет…

…

Айтону Дарагону исполнилось двадцать шесть. Это был высокий, широкоплечий, крепко сложенный молодой человек. Каштановые волосы жестко курчавились вокруг его головы, черты лица были грубоваты, хотя им нельзя было отказать в мужественности. Это лицо могло показаться привлекательным, если бы его не портили хищно раздутые крылья носа, тяжелая линия подбородка, а, главное, холодный взгляд отливающих сталью серых глаз.

Гордо откинув голову, Айтон смотрел на своего противника. Вокруг Эфри суетились друзья. Петух дружески хлопал его по плечу, Стифон Нориш что-то торопливо втолковывал, даже Усач, согласившийся выполнять роль секунданта Дарагона, был рядом с Эфри. Рядом с Дарагоном не оказалось никого.

Было серое морозное утро. Солнце уже выбралось из-за полуразрушенной стены и положило свои нежаркие лучи на пустырь перед нею. Слегка припорошенные снегом сухие стебли, голый кустарник и несколько елок, вот и все, что составляло пейзаж, скорее унылый, чем убогий. Когда-то место это было форпостом проникновения эретрийцев на север, теперь же от старой крепости остались лишь зарастающие развалины. Этот уголок посещался редко и как нельзя лучше подходил для той цели, с которой сюда пришли молодые люди.

– Будь внимателен, – торопливо говорил Петух. – Дарагон – хороший стрелок, он может опередить тебя.

– Я тоже неплохо стреляю, – ответил Эфри.

– Главное – твердая рука. Сохраняй спокойствие, – вставил Стифон.

– Не волнуйся, Я готов.

– Ну, удачи тебе!

– Господа, не изволите ли начать? Мы теряем время, – подал свой голос Дарагон.

Усач повернулся в его сторону.

– Как будет угодно, – отозвался он.

Он сделал знак остальным, и те торопливо расступились. Теперь Айтон и Эфри стояли друг против друга. Пистолет каждый держал опущенным к ноге.

– Господа, вы готовы? – спросил Стифан Нориш. Голос его тонкий и звонкий, слегка дребезжал от волнения.

– Я готов, – громко ответил Эфри.

Айтон лишь молча наклонил голову.

– Внимание! Сигнал! – Нориш поднял руку с платком.

Все замерли. Эфри подобрался, взгляд его был собран. Серые глаза Айтона сделались жесткими. Платок рухнул вниз, противники вскинули руки, и выстрелы грянули почти одновременно, сливаясь в один.

Эфри покачнулся и опустился на колени. Опершись рукой о землю, он попытался удержаться, но не смог и повалился на бок. Все бросились к нему.

Эфри лежал, прижавшись щекой к земле. Светлые кудри его разметались по снегу. Когда его развернули, стало видно красное пятно на груди.

– Я не смог… разглядеть… – выговорил он. – Я… попал?

Слова давались ему с трудом.

Усач подсунул ему руку под голову и помог приподняться.

– Можешь быть спокоен, ты попал, – тихо ответил он.

– Хорошо… – шепнул Эфри.

Он вздохнул и закрыл глаза.

– Скорее же, доктор! – нервно вскрикнул Петух.

Доктор торопливо раскрывал свой чемоданчик.

Усач внимательно вгляделся в спокойное, будто уснувшее лицо Эфри и осторожно опустил его на землю.

– Можете не торопиться, доктор, – сказал он. – Мы уже не успели.

Айтон Дарагон оставался на месте. Он не шевелился и не издавал ни звука. Кровь из раны на голове заливала ему лицо, превращая его в жуткую маску. Но единственный видный глаз продолжал сверкать холодным, жестким огнем.