Читать книгу Единожды восстав - Мария Борисовна Хайкина - Страница 4

Эретрия, страна, где живут наши герои, кажется мне страной мечты. Ее жители обладают тем, чего не достает современному миру. В жизни эретрийцев есть стабильность.

Ощущение стабильности – редкая, утраченная ныне драгоценность. Нигде это не понятно так, как в России, вечно находящейся в состоянии поиска лучшей доли и вынужденной постоянно довольствоваться худшей. Нам, не знающим, где на земле взбухнет очередная горячая точка, живущим в постоянном ожидании, какой новый закон еще больше осложнит наше существование, не имеющим представления даже, найдем ли мы на том же месте понравившийся нам магазин, стабильность представляется недостижимым чудом.

Вот почему, создавая свой мир, я наделила его именно этим даром. Эретрию не терзают войны. Не взрывают общество социальные катаклизмы. Переход из одного круга в другой возможен, и этого достаточно, чтобы удовлетворить жаждущих перемен, остальные довольствуются своим положением. Жизнь налажена достаточно, чтобы быть удобной.

И еще. Мир, в котором существуют наши герои – мир старый. В нем не забыта такая простая истина, такое богатство, такая опора общества, как семья. О ней и пойдет речь. Повествование продолжит описание одной семьи.

…

Скромный дом на Заставной улице, в котором проживали супруги Ристли, был достаточно известен в Хардоне. Небольшой, почти квадратный по форме, он мало чем отличался от своих соседей. Так же, как у других, стены дома утопали в зелени, также неширокий палисадник отделял его от узкой, тихой улочки, также позади находился сад. Дом был двухэтажным. Внизу – две большие комнаты, за которыми располагались хозяйственные помещения, наверху – четыре комнаты поменьше – вот и все, что составляло его нехитрую планировку. Обстановка не отличалась роскошью, но свидетельствовала о достатке обитателей. Мебель была добротной и удобной, утварь, хотя и не изысканная, смотрелась достаточно красиво.

Семья Ристли сделалась известной не благодаря активному участию в жизни хардонского общества. В этом доме не устраивались приемы и не происходили музыкальные вечера. Супруги не стремились привлечь к себе внимание частыми зваными обедами или организацией пикников.

Зато в их дом стекались все, кто нуждался в понимании и сочувствии. Зато сюда приходили те, кому нужна была помощь или защита.

Если трудно перенести горечь утраты, если сил нет терпеть семейный разлад, если сердце терзает страх потерять любимого, то за советом, за утешением шли к Ровине Ристли. Ровине уже исполнилось сорок. Она была невысокой и стройной, светлые волосы свои носила аккуратно собранными сзади. Возраст добавил морщинок к ее серым глазам, но не смог затенить излучаемый ими свет. Ясные, лучистые глаза освещали простое, невыразительное лицо, делая его почти красивым. Ровина принимала любого, юного и неюного, близкого и неблизкого, выслушивала, сострадала, искала, чем помочь.

Но если простого вдумчивого разговора было недостаточно, если для оказания помощи нужно было действие, если необходимо было что-то найти, разузнать, о чем-то договориться, а, может, и пригрозить, то на сцену выступал муж Ровины.

Хорвину Ристли перевалило за сорок. Он находился в том возрасте мужского расцвета, когда тело еще хранит свою силу, но юношеский пыл и страсть уже сменили опыт и холодный расчет зрелости. Он был смуглым, черты лица имел резкие, что, в совокупности со строгим, внимательным взглядом темных глаз, придавало его облику суровость, изредка смягчаемую приветливой улыбкой. Среднего роста, худощавый, с первого взгляда он не казался сильным, но это впечатление быстро менялось, стоило присмотреться к его скупым, отточенным движениям, твердой походке, ощутить на себе крепость его рукопожатия.

Хорвин и Ровина Ристли были теми противоположностями, что так удачно сочетаются вместе. Суровость и жесткость с одной стороны компенсировались мягкостью и добротой с другой, сдержанность в проявлении чувств у Хорвина контрастировала с открытостью и душевностью его жены.

Сказать о Хорвине и Ровине, что оба они любили друг друга, было бы сказать слишком мало. То чувство, что связывало этих двоих, нельзя было назвать просто любовью. Каждый не представлял себя без другого, они жили дружно и слажено, и в жизни их не было места пустым размолвкам. Когда оба были моложе, а страсти, будоражащие кровь – ярче, случалось, что трения между ними колебали семейный корабль. Но с тех пор миновало много времени, и оба давно уже пришли к согласию, они научились ценить друг в друге лучшее и принимать недостатки другого без раздражения.

Рассказ об этой паре был бы неполным, если бы мы не упомянули о главной ценности этой семьи.

Юлита… Первый весенний цветок на проталине, хрупкая пичуга в ладони, ясный свет в окошке – вот что была Юлита. Единственная дочь…

…

Хардон был одним из тех эретрийских городов, начальный путь которых теряется в глубине времен. Не сохранилось воспоминаний о том, как маленькое поселение на берегу лесистой речки Сарды росло, ширилось, принимало суда, следующие по старинному южному торговому пути, отвоевывало у леса новые земли. Вот город перекинулся на другой берег, вот первый мост связал обе стороны в единое целое, вот взметнул ввысь свои белые стены величественный Никольский собор – ныне старейшее здание города.

Никольский собор стоял на Вороньей горе – самой высокой точке Хардона. Отсюда хорошо была видна Ратушная площадь, можно было разглядеть ряды двух-трехэтажных домов, составляющих хардонский центр, виднелась узкая полоска реки, за которой, уже теряясь в зеленоватой дымке, просматривались особняки хардонской знати, тяготевшей к левому берегу Сарды.

Широкая лестница, степенно спускаясь от собора вниз, приводила к бульвару – обычному месту для прогулок хардонцев. Стоя у верхней ступеньки, Айтон Дарагон задумчиво смотрел вниз, но начинать спуск не торопился. Казалось, открывающийся перед ним вид заворожил его.

Но я не хочу сказать, что Айтон был поэтической личностью, и красота пейзажа нашла отклик у него в душе. Нет, он не был способен оценить ни прелесть юной весенней зелени, легкой дымкой оплетавшей стрелки тополей, ни стройный силуэт и величие старины взметнувшейся ввысь ратуши, ни манящую голубизну отрывающихся перед ним далей. Наш герой думал о другом.

Этот город был для него уже шестым. Ни в одном из мест Дарагон не задерживался надолго, и обычно отъезд его сопровождался скандалом.

Статный, удачно сочетающий в себе и крепкое сложение, и гибкость, Айтон привлекал внимание сразу. Но среди товарищей его выделяли не сила и не ловкость. Его отличала неистовая, бьющая через край энергия. Именно благодаря этому, благодаря тому неутомимому напору, с которым он стремился к поставленной цели, Айтон Дарагон неизменно оказывался в первых рядах. Удачливость вызывает уважение, и Дарагон добивался его.

Но уважаемый другими, Дарагон не умел отвечать тем же. В своих товарищах Айтон видел лишь соперников, тех, кого ему надо одолеть, тех, над кем он стремится возвыситься. Он не только не был способен считаться с интересами других, но, напротив, вид чьей-то неудачи вызывали в его душе какой-то странный восторг, неистовое упоение чужой болью.

Еще во время обучения в кадетском корпусе он случайно стал свидетелем, как один из приятелей присвоил казенные деньги. Дарагон долго преследовал виновного намеками. Он не стремился добиться этим какой-либо цели, он не вымогал у приятеля деньги, не пытался как-то использовать полученное знание. Ему нужно было одно – испытать чувство власти над несчастным, насладиться видом его терзаний. Когда виновный, не выдержав преследования, сознался, Дарагону удалось вывернуться только тем, что он никогда явно не давал понять, что шантажирует преступника. Положение Айтона в кадетском корпусе пошатнулось, но успехи, которых он достиг к тому времени, позволили ему удержаться и закончить обучение.

На первом месте службы он продержался больше двух лет – достаточно долго. Дарагон стремился тогда занять свое место в жизни. Он учился. Он только осваивался, овладевал умениями, что необходимы военному. В этот период он еще пытался приглушать свой неистовый темперамент, он был еще способен присматриваться к другим, чтобы перенять лучшее. Но стоило Дарагону ощутить себя твердо стоящим на ногах, сдерживающих факторов для него не осталось. Теперь он был способен на все.

Поводом для перемены места послужила история с Велесом Маринеути, одним из его товарищей. Маринеути однажды довелось пойти против желания Дарагона. Этого Айтон не простил. Он вставал на пути Маринеути в любом его начинании, он преследовал того насмешками и издевками, он практически организовал травлю своего бывшего товарища. Он не оставлял его в покое, пока несчастный окончательно не пал духом. Маринеути вынули из петли. Тогда общественное мнение, до сих пор бывшее на стороне Дарагона, развернулось против него. Дарагон не пытался восстанавливать внезапно утраченные позиции. Он просто уехал.

Крошечный провинциальный городок, ставший следующим местом службы, быстро Дарагону наскучил, и он сам добился нового перевода в более крупный город. Здесь он задержался подольше. От этого места службы у Айтона остались воспоминания о его связи с графиней Корнелески.

Графиня была богатой вдовой. И богатство ее, и высокое положение позволяли ей, пренебрегая общественным мнением, открыто держать любовника. Положение любовника графини было престижным, и немало как юных офицеров, так и отличавшихся приятной наружностью штатских мечтали занять это место.

Обратил сюда свои взоры и наш герой. То, что у графини уже был свой избранник, не только не остановило, но даже подстегнуло его. Айтон любил приобретать врагов. Он любил торжество победы. Любил пускать в ход изобретательность. Любил давать выход своей жестокости, ибо не считал возможным поступать с друзьями так, как поступал с врагами. В борьбе с врагами он не ведал запретов.

Айтон нашел способ вызвать своего соперника на дуэль. К тому времени он уже достаточно хорошо владел оружием, чтобы быть уверенным в победе. Во время поединка он метил противнику в голову. Он намеривался соперника убить, но промахнулся совсем немного: выпущенная пуля попала противнику в рот, выбив два зуба и повредив горловые связки. Соперник Айтона остался жив, но полученные увечья сделали его смешным. Графиня оставила его, чтобы обратить свое внимание на одержавшего победу.

Айтон добился своего. Некоторое время он торжествовал. Однако вскоре настроение его переменилось. Попав под власть капризной богачки, наш герой ощутил себя потерявшим свободу. Эта связь навсегда отучила его от желания становиться чьей-либо игрушкой. Айтон решил разорвать сложившиеся отношения.

Но прежде, чем он успел это сделать, у него появился новый соперник. Соперник был юн, строен и белокур. Он умел выразительно читать стихи и хорошо танцевал. Он противостоял Айтону в той области, в которой тот не был силен. Позволить ему одержать над собой вверх Айтон не мог. Соперник должен был быть наказан.

Подкараулив юношу в темном переулке, Айтон оглушил его и оттащил в находившийся неподалеку кабачок. Отнеся с помощью кабатчика юношу в подвал, Айтон дождался, пока тот придет в себя, и сообщил, что он никогда отсюда не выйдет. Насладившись ужасом несчастного, Айтон ушел, оставив своего пленника в заточении. С кабатчика он взял обещание, что тот освободит заключенного не раньше следующего утра.

Не дожидаясь, пока эта история сделается достоянием гласности, Дарагон стал хлопотать о своем переводе в новое место. Его Айтону пришлось покинуть после описанной дуэли с Эфри Стиганом.

Мне бы хотелось, вылавливая некоторые эпизоды из прошлого нашего героя, рассказать о нем и что-нибудь хорошее. Но мне нечего рассказывать. Айтон никому не помог, никого не защитил, ничью жизнь не сделал светлее. Он был слишком поглощен собой, чтобы замечать других. Он получал удовлетворение, когда унижал, а не когда одаривал. Единственное, что могу сказать в его оправдание, это то, что пострадавших от его руки было значительно меньше, чем людей, вовсе не попавших в орбиту его внимания.

Очередным местом службы нашего героя стал Хардон. Айтон Дарагон провел здесь уже больше двух месяцев.

…

Внимательно оглядывая расстилающийся перед ним пейзаж, Айтон думал, что Хардон не лучше и не хуже любого из городов, в которых ему довелось служить. Городу не доставало блеска, но все необходимое здесь было. Любое следующее место, куда его направят, могло оказаться лучше, а могло и значительно хуже. Так стоит ли уезжать отсюда? Не пора ли остановить свой бессмысленный бег? Ему двадцать шесть, а у него по-прежнему ни кола, ни двора, и носит его по свету без смысла и удовлетворения.

Вот только за что зацепиться, чтобы укорениться, в этом ли, в другом каком-либо уголке. Ведь у него за душой нет ничего, кроме обычного армейского жалования, которого ему, как и всем, не хватает. Пытаться выслужиться, сделать военную карьеру, занять высокое положение и жить на заработанный доход? Выслуживаться, значит, принять стройную логику армейских отношений, вписаться в четкую систему иерархии, занять в ней положенное место и, строго исполняя распоряжения одних, нести ответственность за других. Подобный путь никогда Айтона не привлекал. Положение низшего офицерского чина с несложным кругом обязанностей и вольницей в остальном отвечал его духу значительно больше.

Но тогда оставалось только одно, путь, которым всегда стремились воспользоваться малоимущие, подобные ему. Этот путь – выгодная женитьба.

Завидев неспешно поднимавшегося на смотровую площадку молодого человека, Айтон махнул рукой, привлекая к себе внимание. Тот сразу подошел. Он был худ и длинен, волосы имел рыжие, тонкий нос торчал на лице, как спица. Узкое лицо его не выглядело красивым, но не было и отталкивающим. Может, этому способствовали веселые веснушки, горстью брошенные на переносицу, а, может, подвижные тонкие губы, всегда готовые растянуться в приветливую улыбку. Звали молодого человека Гэмфри Холт.

Гэмфри считал себя приятелем Айтона, и тот никогда не пытался этого опровергнуть. Как и всегда, на новом месте Дарагон быстро обрастал друзьями. Одних подкупала исходящая от него жизненная сила, других восхищала его удачливость, третьих привлекал изощренный, затейливый ум. И пока какая-нибудь жестокая выходка не заставляла знакомых отвернуться от него, Айтон занимал то положение в обществе, к которому всегда и стремился – он верховодил.

Остановившись у края широкой лестницы, приятели заговорили. Они обсудили последние новости и предстоящий бал. Они вспомнили подробности состоявшихся на прошлой неделе скачек и поговорили о достоинствах лошадей. Но вскоре Айтон повернул разговор к интересующей его теме. Он спросил, есть ли у его приятеля на примете состоятельная невеста.

Гэмфри задумался.

Подходящих кандидатур было не так уж много. Он вспомнил госпожу Сорелли.

– Госпожа Сорелли? – Айтон пренебрежительно махнул рукой. – Да ей скоро сорок. Большой интерес брать в жены старуху!

– Зато у нее денег куры не клюют, – возразил Гэмфри. – И она будет не прочь ими поделиться.

– Ну, уж нет! Женитьба должна приносить не только доход, но и удовольствие.

– Ну, если тебя интересует молодая девица с хорошим приданным, – потянул Гэмфри, – то можешь обратить внимание на барышню Кончити. Ей досталось неплохое наследство от бабушки, и теперь у нее вполне приличный годовой доход. Она еще достаточно молода, по крайней мере, не старше тебя.

– Все это так, но барышня Кончити страшна, как смертный грех. Я же говорил тебе, что не собираюсь продавать себя только за деньги.

– Все и хорошенькие, и состоятельные давно уже пристроены. Ты думаешь, ты один интересуешься невестами как состоятельными, так и привлекательными.

– И что, нет никого на примете?

– Думаю, твоим требованиям удовлетворила бы Мализа Ириней, но она уже сосватана.

– Мализа? Погоди-ка! Это не та высокая шатенка, что пела на последней вечеринке?

– Да, это она. Но, говорю же тебе, у нее уже есть жених.

– Жених – проблема небольшая, – задумчиво пробормотал Айтон. – Но, пожалуй, я не буду ввязываться. Мне не понравилась эта девица. Через чур заносчива.

– Тебе не угодишь.

Айтон пожал плечами.

– Может, тебя бы устроила барышня Ходлисон?

– Ходлисон? А что за ней дают?

– Приданное ее невелико, но ей предстоит унаследовать поместье за родителями.

– А пока, в ожидании этого, предстоит перебиваться с хлеба на воду?

– Ну, не так мрачно, определенный доход у вас будет, но главное состояние впереди.

Айтон покачал головой.

– Нет, такой вариант меня не устраивает.

Было нечто мерзкое в этом циничном перебирании кандидатур, но Гэмфри этого не замечал. Таково было влияние натуры Дарагона, он мог увлекать людей одной лишь силой свой личности. Торг продолжался. Дарагон рассмотрел и отверг еще несколько предложенных ему вариантов. Фантазия его приятеля истощилась.

Между тем, по лестнице поднимались три девушки. Прервав разговор, приятели стали следить за их передвижениями. Одна из девушек, чуть полноватая блондинка с добродушным выражением на широком лице, в ответ на приветствие молодых людей вежливо присела. Вторая, довольно высокая, темно-русая, с задорно вздернутым носиком и веселым блеском зеленых глаз, лукаво улыбнулась и направилась к ним. Третья, маленькая худенькая брюнетка, держалась в стороне.

Гэмфри вступил в разговор. Две девушки охотно поддерживали беседу, третья молчала. Айтон разглядывал всех троих оценивающе.

Когда, простившись, девушки оставили молодых людей и пошли по направлению к собору, Айтон проводил их задумчивым взглядом. Обернувшись к приятелю, он спросил, не представляет ли интереса какая-нибудь из них. Гэмфри пожал плечами.

– Тора Дорвида, полненькая, вряд ли тебя заинтересует. В ее семье трое девиц на выданье, и отец не может дать приличное приданное каждой. Что касается Харизы Зальцер, то я просил бы не рассматривать ее кандидатуру. Я сам в ней заинтересован.

Дарагон поднял брови:

– Вот как! И что, этой девицей действительно стоит заинтересоваться?

– Говорю же, Хариза занята! – с досадой повторил Гэмфри. – Но вряд ли она тебе подойдет. У ее отца приличный доход, но большая его часть достанется сыновьям.

– Ладно, не кипятись, – сказал Айтон примирительно. – Нет, так нет!

Он отвернулся от девушек и стал смотреть на расстилающуюся перед ним панораму. Ветерок чуть колебал стрелки протянувшихся строгой линией тополей. Лента реки отдавала серебром.

– Да, там была еще третья девушка, – поговорил вдруг Айтон. – Не могу припомнить, как ее зовут.

– А эта… – Гэмфри рассмеялся. – Ее имя Юлита Ристли. Ну что ж, она отвечает по крайней мере одному из твоих требований. Она действительно красива.

– Да, она хороша! – согласился Айтон. – Но, по всей видимости, бедна, как церковная мышь?

– Не совсем так. Отец ее дослужился до начальника департамента и имеет вполне приличный заработок. Но он много тратит на благотворительность, и живут они небогато. Но есть одно обстоятельство…

Айтон живо повернулся к приятелю.

– Какое обстоятельство?

– На имя девушки положен капитал. Она сможет распоряжаться им, когда ей минет восемнадцать.

– Судя по ее виду, ждать этого не больше года.

– Не знаю точно, но может быть…

Айтон посмотрел в сторону собора, в котором скрылись девушки.

– Ну что ж! – подытожил он. – Из всех вариантов, о каких я сегодня слышал, этот наиболее приемлемый.

– Не знаю, не знаю… – потянул его приятель. – Юлита – своеобразная девушка. Она чрезвычайно застенчива. Никому еще не удавалось пробиться сквозь ее броню и приручить.

Но Айтон лишь усмехнулся:

– За этим дело не станет! – самоуверенно сказал он. – Я сумею ее расшевелить!