Читать книгу Разбойник Чуркин. Том 3. Возвращение - Н. И. Пастухов - Страница 12

Кабачок был заперт висячим замком, из чего Чуркин заключил, что содержатель его, Степан Лукич, был дома и поджидал их.

– Надо, брат, отправляться к нему на дом, – сказал он Осипу.

– Пойдём, надо же его успокоить, да и холодно стало, нужно маленько обогреться, вот теперь можно и водочки выпить, – ответил тот.

– Как бы нам с тобой не втюхаться? Погляди-ка на своё рыло, оно у тебя всё в крови.

– Утереться забыл, снежком разве умыться?

– Как ни мойся, а всего не сотрёшь, пожалуй; смотри-ка, и чуйка твоя замарана, – оглядывая кругом своего сподручного, говорил Чуркин.

– Пятна, что ли, на ней есть?

– Вся правая сторона в крови.

– Ну, как же быть-то?

– Я уж один зайду, а ты здесь постой, выведет он лошадей, тогда и вались в сани. Боюсь, и я не запачкался ли, посмотри!

– Нет, атаман, у тебя хорошо, крапинки даже не видать, – оглядев его, сказал Осип.

– Ну, так ты уж у ворот пока постой.

– Ладно, подкрепиться только хочется.

– Успеешь, авось жив будешь, – отворяя калитку ворот дома Степана Лукича, усовещивал своего друга разбойник.

Степан Лукич был ходок на все руки; он уже не раз судился за приём краденых вещей, сидел в тюрьме, по подозрению в разбое, но каждый раз ловко уворачивался от наказания. В кабачке его совершались разные преступления; если он замечал у кого деньги, то они тем или другим манером переходили в его руки; он не стеснялся, чтобы достать их, и убийством. Если бы в своё время догадались осмотреть подполье кабачка и его домика, то нашли бы там зарытыми в земле несколько загубленных им жертв. С судебными властями этот злодей ладить умел; он и полиции не трусил, да что она и поделает с ним? Так вот он, заметив у Чуркина туго набитый. деньгами бумажник, порешил и его труп вместе с Осиповым, приобщить к костям тех людей, которые были похоронены в подпольях.

Жена его была ему под стать; она при случае также не отказывалась помогать мужу в злодеяниях. Взял он её у мужичка одной подгородной слободки, который, в свою очередь, был жаден на добычу и тоже пускался на все тяжкие прегрешения. В течении нескольких лет Степан Лукич содержал тот кабачок и нажил разбоями, да плутовством не малую толику денег, но их не показывал, чтобы не навлечь на себя подозрения, а жил себе скромно, рассчитывая, что в будущем с его капиталом можно будет кое-что сделать.

Чуркин вошёл к ним в комнату в то самое время, когда супруги сидели за столом и пили чай; Степан Лукич, как бы обрадовавшись его прибытию, быстро поднялся из-за стола и с объятиями кинулся к нему на встречу. Чуркин притворился подгулявшим.

– А мы вас заждались, – приглашая гостя за чайный стол, сказала жена кабатчика.

– Простите, – приятели задержали; сами знаете, попадёшь в пьяную компанию не скоро от ней отвяжешься, отвечал тот.

– Ты, Татьяна Мироновна, чем бы зубы-то точить, водочки бы нам подала.

– С нашим удовольствием я бы попотчивала, да не знаю, как гостя-то звать.

– Андрей Тарасыч меня зовут. Ну-с, так вот я, маленько и подгулял, – приглаживая волосы, говорил разбойник.

– Денёк уж такой задался. А я без вас часок-другой отдохнул, а теперь хоть на всю ночь гулять готов.

– Вот и отлично, в компанию с вами и я пойду.

– Где же ваш товарищ?

– Сейчас придет он, тоже ловко засыпал.

– Кататься-то поедем?

– Пожалуй, куда угодно, – вошла дурь в голову, значить, гуляй во всю.

– Чайку чашечку прикажете?

– Нет, после; рюмочку водочки теперь пропустить – с нашим удовольствием могу.

– Татьяна Мироновна, скоро ли ты там? – кричал ей хозяин.

– Сейчас, – отвечала та из другой комнатки.

– Степан Лукич, не торопись, успеем, ночь-то наша, – сказал Чуркин и принялся лобызать его.

– Милый ты человек и больше ничего, – махнув рукой, отвечал кабатчик.

Водка была подана и налита в рюмки самой хозяйкой, казавшейся необыкновенно любезной. Она села рядком с. гостем и начала его допрашивать, женат ли он, имеет ли детей. Разбойник отвечал ей, что жениться он не намерен, ибо надевшему на себя такой хомут нельзя полюбезничать с другой женщиной.

– Почему же такое? Вот мой муж сам с другими хороводится и мне дозволяет; у нас это всегда ведётся запросто.

– Если я тебя поцелую, вот сейчас и нахмурится.

– Никогда, попробуй.

Чуркин поцеловал её.

Степан Лукич только улыбнулся.

– Видишь, он не сердится, вот и я тебя поцелую.

Чмокнулись. Лукич отвернулся.

– Я говорил, что ему это не понравятся. Налей-ка-сь нам по чарочке, обняв Татьяну Мироновну, сказал гость.

Налила.

– Ну и себе кстати.

– Да я не употребляю.

– Одну то за компанию можно. Степан Лукич, дозволь!

– Ну, куда ни шло, одну пропусти, Татьяна, – сказал Лукич.

– Что с вами делать, надо уважить.

Чокнулись и выпили.

– Вот и спасибо, всё-таки повеселили, нельзя ли по другой?

– Много будет, я женщина, вот вам можно; говорят, что бабам пить непристойно.

– Почему же такое?

– Потому, что баба во хмелю – дура, – заметил Лукич.

– Вот, назло же выпью, если на то пошло!

Ещё выпили.

Наконец вся эта компания наскучила Чуркину; и он обратился к Лукичу с вопросом:

– Ну, что ж, поедем, или нет, кататься?

– Поедем, ещё надо по рюмочке выпить.

– Извольте, я согласен.

Рюмки были опорожнены.

Степан Лукич взял фонарь и пошёл запрягать лошадей.

Между тем, пока они угощались Осипа цыганский пот пробрал; он сновал взад и вперёд около домика Лукича, поджидая, скоро ли его дежурству придёт конец.

По выходе из дому Лукича, Татьяна Мироновна сделалась ещё ласковее с гостем, дозволяя ему даже некоторые непристойности творить с ней. Между разговорами, она упрашивала его к себе на ночлег, но тот отклонял предложение тем, что ему невозможно: надо ночевать в гостинице, где его будут поджидать знакомые.

– Так, значить, ты меня не любишь? – сказала она, приглаживая кудри своего гостя.

– Люблю, но сейчас не могу.

– Тогда я сердиться буду.

– Ну, хорошо, мы помиримся, если три раза поцелуешь меня.

– С уговором, ночевать приходить?..

– Приду, только поцелуй.

Татьяна Мироновна его поцеловала. В этот момент в дверях появился Лукич и крикнул:

– Жена, на всё ведь и честь надо знать!

– Да, я, Степан Лукич, кажись, ничего такого…

– То-то ничего, смотри, а то кос не досчитаешься.

«Комедианты», – подумал Чуркин, поднимаясь из-за стола.

– Ну, что, лошадки-то, готовы? – спросил он.

– Пожалуйте садиться.

Разбойник поторопился одеться, поспешил на двор, выглянул за ворота и крикнул Осипу:

– Будь готов, едем.

Каторжник ввалился на двор и притворился, как шепнул ему атаман, охмелевшим.

– Ну, вот и хорошо, что подоспел, – заметив Осипа, сказал виночерпий, усаживаясь на козлы.

– Это, значит, и нам нужно вваливаться, – обращаясь к Лукичу, проговорил каторжник.

– Садитесь проворнее, вишь, лошади-то не стоят, Татьяна, отворяй ворота! – крикнул виночерпий жене, стоявшей на крыльце.

Та исполнила приказание, лошади выдвинулись на улицу, выровнялись и по крику своего хозяина: «Эй, вы, милые, грабят!» – ринулись как стрела вперёд.

– Каковы лошадки-то, атаман? – шепнул на ухо своему соседу каторжник.

– Лихие, лучше тех, которые достались нам от ребят Калистратыча, – ответил тот.

Промчавшись по нескольким улицам и переулкам, Лукич сдержал коней и, обратившись к седокам, спросил:

– Куда теперь прикажете?

– Все равно, куда хотите.

– К мамзелям, что ли?

– К ним опосля можно, в трактир бы заехать надо, подбодриться малость.

– Можно, – подбирая вожжи, гаркнул виночерпий, и через несколько минут парочка остановилась у заведения ресторации.

– Что ж здесь делать будем?

– Лиссабончику по стаканчику царапнем и опять в дорогу, – ответил Лукич, слезая с козёл.

– Лошадок-то одних нельзя оставлять, – сказал Чуркин, – товарищ мой их покараулит.

– Ну, пусть его посидит, – отвечал Лукич.

Пошли в трактир, спросили бутылочку Елисеевского лиссабончику, выпили по стаканчику и велели вынести квасной стакан водки Осипу, которого Чуркин называл Спиридоном.

– Не слыхали ли, купцы, где пожар был, в набат сейчас били? – спросил буфетчик.

– Нет, не знаем, – отвечали те.

– Зарево большое было, – добавил тот.

– В ресторацию забрёл какой-то обыватель и рассказал где случился пожар.

– Не побывать ли и нам туда? Поглядим, что сгорело, – предложил Чуркин.

– Долетим, долго ли нам? Рукой подать.

– А знаешь ли дорогу туда?

– Вот тебе и раз, здешнему жителю, да не знать. Разопьём бутылочку и марш, – наливая в стаканы жидкость, ораторствовал кабатчик и вместо того, чтобы выпить свою долю, ловко выплеснул её на пол.

Чуркин заметил это, но не подал никакого вида.

Разбойник хотел заплатить за выпитое и уже вынул из кармана свой бумажник, но Лукич предупредил его и сказал:

– Ваша очередь впереди.

– Хорошо, в долгу не останусь.

Сели в саночки и покатили. Отъехав недалеко, Лукич осадил лошадей и предложил:

– К «мамошкам» не заглянуть ли?

– Где они живут?

– Да вот, здесь, неподалёку.

– Сади, всё равно гулять-то.

– Стой, батальон, пуговицу нашли, – произнёс хозяин, останавливая лошадок перед невзрачным домиком с освещёнными окнами.

– Пожалуйте, готово-с.

– Вот что, Лукич, если там есть кто из мужчин, я не пойду, – сказал ему Чуркин.

– Это почему такое?

– Неловко мне, не на таком счёту в коммерции состою: знаешь, увидит кто из знакомых, сейчас подрыв в доверии: кутит, мол, ну и шабаш, – вместо рубля, в долг на гривну не дадут.

Лукич согласился с такими доводами, слез с козёл, поглядел в окно и крикнул:

– Никого нет здесь, просторно, не откажитесь заглянуть.

Волей-неволей разбойник оставил сани, приказав Осипу зорко поглядывать в окна, как бы Лукич его на удочку не поймал, и вошёл с виночерпием в хижину. Каторжник подвинул лошадей к самым окнам, и ему стало видно, что там происходит.

Лукичу обитательницы дома все оказались знакомыми; он был среди их как близкий человек, усадил своего товарища за столик на диван и потребовал портеру, рассчитывая, что спутник его скорее от него охмелеет. Но не тут-то было: Чуркин не опростоволосился и вместо того, чтобы пить самому, угощал других. Лукич видел эти и старался споить Чуркина.

– Пить, так пить вместе, – сказал ему разбойник.

– Я не отказываюсь. Подать ещё две бутылки.

Подали.

– Не попотчивать ли дядю Спиридона?

– Отчего же, выпить он не откажется.

Приказание было исполнено. Осип вместо одного стакана попросил другой, желание его удовлетворили.

– Ну, вот, спасибо, теперь согрелся, – пробормотал каторжник, не спуская глаз с окон домика.

Более часу оставался Лукич с Чуркиным в вертепе, желая не тем, так другим задержать туповатого разбойника, но дело не выходило. С какой-то досадой спросил он:

– Сколько с нас следует?

– Четвертная бумажка только, – отвечали ему.

– Получите, – выкидывая кредитку, сказал он, взял Чуркина под руку и вышел с ним из дому.

– Кажись, потеплело и метелица поунялась, – качаясь из стороны в сторону, ворчал Чуркин.

– Может быть. С пожара опять сюда заглянем? – выразился Лукич.

– А что мы здесь забыли?

– За тобой угощение осталось.

– Верно, пожалуй, завернём, – усаживаясь в сани, ответил Чуркин.

Лукич, в свою очередь, хотя был и трезв, а казался под хмельком. Чуркин только ухмылялся на его хитрости.

– Милые, действуй! – тряхнув вожжами, вскрикнул кабатчик и вскоре выехал в поле, за ту слободку, из которой только вернулись с работы его седоки.