Читать книгу Разбойник Чуркин. Том 3. Возвращение - Н. И. Пастухов - Страница 14

Через некоторое время на место приключения явился сам начальник полиции с целой ватагой своих подчиненных. Надзиратель встретил его, держа руку под козырёк. Мрачный, суровый, как и всегда в выдающихся преступлениях, его высокородие, в нахлобученной на глаза фуражке с красным околышем, как бы нехотя вылез из саней и спросил у своего подчиненного:

– Что тут у вас случилось?

– Ужасное преступление открыто: три мёртвых трупа мною найдено.

– Что такое?

– Три трупа найдено на пожарище.

– Вы, кажется, сказали – «мертвых»?

– Так точно.

– Да разве трупы живые бывают?

– Виноват, ваше высокоблагородие, обмолвился, уж дело-то очень серьёзное.

– Покажите, где эти покойники?

Надзиратель повёл его на место пожарища и показал два обгорелых остова.

– А третий где?

– Здесь, вон, около печки.

– Вижу, а это кто валяется? – показывая рукою на виночерпия, спросил начальник.

– Здешний мещанин Степан Лукин, кабачок он в городе ещё содержит, мы его связанного из-под печки вытащили.

– Как он туда попал?

– Говорит, разбойники туда его упрятали и лошадей его угнали.

– Какие разбойники, откуда они взялись?

– Не могу знать, ваше высокоблагородие, у Лукина надо спросить, а он теперь без языка лежит.

– Да разве он у него отрезан?

– Нет, в целости находится, только говорить не может.

– За доктором посылали?

– Нет ещё, мы вашего распоряжения дожидались.

– Сейчас же гоните за ним, да следственного пригласите, – заревело начальство и, подойдя к Лукичу, поворотило его ногою и отвернулось.

Городовые были откомандированы по приказанию его высокоблагородия, который, прохаживаясь по пепелищу, увидал валявшийся топор и закричал, подпихивая его своей ногою:

– Это ещё что такое?

– Топор, ваше высокоблагородие, – ответили подскочившие городовые.

– Положить его к сторонке.

Неподалеку от того места, трое городовых, один за другим, поднимали что-то со снега, бросали обратно и переговаривались между собою:

– Сказать, что ли, ведь это пистолет?

– Не нужно, опять заорёт, – отвечали другие, показывая носами на начальство.

– Что вы там собрались? – послышался голос его высокоблагородия.

– Пистолет валяется, – струсил один из служивых.

– Подать его сюда!

Подали. Начальник осмотрел его, подул в дуло и сказал:

– Кажись, заряжён. Ну-ка-сь, попробуй! – подавая оружие надзирателю, прибавил он.

– Выстрелить прикажите?

– Ну, да! два раза, что ли, повторять мне?

Тот взвёл курок, прижал его; выстрела не последовало.

– Брось его к топору.

– Слушаю, ваше высокоблагородие. Прикажите составить об этом протокол.

– Необходимо, и обо всем вечером донести мне, – направляясь к своим саночкам, сказало начальство.

– С умирающим что прикажете делать?

– Приедет доктор и распорядится.

– Не прикажите ли его на квартиру отправить, там всё ж-таки ему скорее пособие подадут. У него свой дом, ваше высокоблагородие, и жена, доложил городовой.

– Молчать, когда тебя не спрашивают, – прикрикнул на него сердитый начальник и уехал.

– Ну, слава Тебе, Господи, унесло, – прошептал надзиратель и закурил папироску.

Городовые вздохнули свободно, переглянулись между собою и один из них перекрестился и сказал:

– Службу всю царскую прослужил, под турку сражаться ходил, а такого зверя не видал.

– Да и не увидишь, – добавил другой. – Он, говорят, на каторжных работах в надзирателях служил и оттуда в отставку вышел.

– Не годился, значит, строг больно.

– Так оно вот и выходит, – дал заключение городовой, лицо которого было украшено длинными седыми бакенбардами.

Между тем к месту происшествия из города валил народ; пока его высокоблагородие не уезжал, все стояли на довольно почтительном от пепелища расстоянии, а затем все сгруппировались на месте несчастья. Между любопытными находились люди всякого возраста и пола и, конечно, поднялись вздохи и аханье, но что совершилось и как – никто понять не мог. Надзиратель предполагал, что у колдуньи сошлись какие-нибудь соперники относительно женского пола подрались, и вот произошла свалка; старушки же уверяли, что во всем играла роль нечистая сила, и при виде трупа самой колдуньи ещё больше в этом уверялись и вели такие речи:

– Неужели, матушка ты моя, её теперича на нашем христианском кладбище похоронят?

– Как можно! Здесь, смотри, и зароют, – отвечала другая.

– Небось, осиновый кол вобьют?

– Вобьют, а то ведь, пожалуй, по городу начнёт ходить, да пугать всех.

– От колдуньи станется, – ввязался в разговор какой-то мещанин, в дублёном полушубке, продвигаясь к трупам.

– Куда лезешь-то? Вишь, прёт, точно на, базаре, – крикнул на него полицейский.

– А ты, Петрович, не ори, покойникам мешать не будем, вот я гривенничек на их погребение жертвую, кидая два пятака к ногам убитых, – сказал тот.

Примеру его последовали другие из глазеющих, и в короткое время набросали на помин погибших несколько рублей.

Но вот приехал доктор; он быстро направился к надзирателю, разузнал, в чём дело, осмотрел Лукича и на своих же лошадях приказал городовому отвезти его домой.

– Как вы полагаете, доктор, будет он жив? – показывая на больного, спросил надзиратель.

– Вас разве это интересует?

– Даже очень: он один только и есть свидетель тому, что здесь происходило.

– Может быть и встанет, но очень опасен, – подходя к обгорелым трупам, ответил эскулап.

– Убиты они, или нет? – полюбопытствовал у доктора полицейский.

– А вот сейчас поглядим. Ну-те-ка, покажите мне их головы? – сказал служивым врач.

Те открыли их.

– У-у, как у этого, маленького-то, башка разворочена, весь череп на мелкие кусочки раскроен, – проговорил доктор.

– Должно быть топором, – прибавил надзиратель.

– Конечно, не пальцем, – оглядывая другой труп, добавил доктор.

– Вы всё шутите!

– Какие тут шутки, видите, и у этого тоже самое, – говорил врач, покачивая своей седой головою.

Вскоре приехал и следственный, переговорил с надзирателем и доктором, записал себе что-то в памятную книжечку и уехал вместе с доктором, приказав надзирателю отвезти трупы в полицию.

Послали за лошадью; народ обступил покойников.

– Брось, дядя Фёдор, копеечку, – говорил молодой парень пожилому прасолу, указывая на трупы.

– Колдунье то? Зачем её баловать, у ней есть приятели, похоронят и без нас, – отвечал тот.

– Какие же это приятели?

– А с рожками-то, небось, знаешь?

– Где ж нам знать, мы люди молодые, а вы постарше, давно с ними, небось, познакомились.

Дядя Фёдор обиделся на такие слова, плюнул и пошёл прочь.

– Тысячи имеет, а один только пятачок за упокой убиенных пожертвовал, – бормотала старушка, поглядывая вслед дяде Фёдору.

– Эх, бабушка, богачи-то ноне скупее нас живут: взять сколько хочешь не откажутся, а дать копейку – призадумаются, – ввязался в разговор какой-то бородатый мещанин.

– Куда ему копить то? На тот свет ничего с собой не возьмёт, все тут останется.

– Думает два века прожить, скряга этакий, – сказала старушка и заковыляла к городу.

Через час на месте пожарища никого не осталось; трупы были увезены, и над пепелищем носились только одни вороны, да галки с коршунами.

* * *

Прошло два дня, а город все ещё не переставал судить и рядить об ужасном приключении в сгоревшем домике колдуньи; полиция усиленно добивалась до сути преступления, а между тем виновники этой катастрофы были уже далеко и успели скрыть за собою след.

Домик содержателя кабачка ежедневно посещался полицией, родными больного и знакомыми; доктор бывал у него по три и по четыре раза в сутки и всех уверял, что больному лучше и что он скоро выздоровеет. Действительно, больной поправился и на третий день встал на ноги. Полицейские кинулись к нему с допросами и узнали всю суть с ним приключившегося.

– Кто же были злодеи такие? – допытывались они у виночерпия.

– Один чёрный, купцом назывался, а другой его работником.

– Вы помните, какие они из себя были?

– Помню, – отвечал тот и рассказал все приметы злодеев.

Полицейские переговорили между собою и вывели заключение, что разбойники были те самые люди, которые совершили у Гаврилы Иваныча кражу денег в гостинице, и не ошиблись.

– Где вы с ними познакомились?

– Ко мне в кабачок зашли, насчёт квартирки начали справляться, а потом я их к себе в дом пригласил, как путных, запряг своих лошадок и поехал с ними кататься, вот они меня и укатали… и лошадок отбили.

Спрашивать было больше нечего; полицейские простились с виночерпием и составили доклад, который вручили своему начальству, а оно приняло ещё более строгие меры к отысканию убийц, но было уже поздно.

Содержатель кабачка снова свалился в постель; все старания доктора облегчить страдания своего пациента были безуспешны. У больного пошла горлом кровь, и он скончался.

На похороны его собралось много народу, одни из горожан жалели его, а другие говорили:

– Ну, туда ему и дорога, худая трава из поля вон.

– Оно и правда, нехороший был человек, грехов за ним много осталось. Слухи недобрые о нем ходили, – протянула какая-то женщина в душегрейке.

– Знамо, ходили, да не попадался он, отвёртывался, да деньгами отделывался, – заметил рядом стоявший с ней мужчина.

* * *

Чуркин с Осипом сделали в ночь своего побега из Ирбита около пятидесяти вёрст, остановились покормить лошадей в селении на постоялом дворе и заняли отдельную комнату. Прасковья Максимовна до того перезябла, что не могла никак согреться; разбойник ухаживал за ней, как за малым ребенком; уложил её в постель, а для того, чтобы дать ей согреться, достал сушёной малины, заварил её, но красавица пить её отказалась; с ней сделался бред, и она впала в забытьё.

Глядя на больную, Осип стоял у её кроватки, заложив руки за спину, нахмурив брови; ни капли жалости к ней не было у него; он только досадовал на то, что она не кстати навязалась на шею его атамана и может наделать им много хлопот.

– Что, брат, дело-то не хвали: захворала она не на шутку, – сказал разбойник, укутывая свою возлюбленную тулупом.

– Сама виновата, насильно, что ли, её тащили? – проревел каторжник, – Связала только нас с тобой.

– Чем же она тебе помешала?

– А тем, что, по её милости, нас погоня, пожалуй, настигнет, из-за неё и мы пропадай. Вот теперь дня на два и задержит.

– Не тужи, скорее уедем.

– Так и надо, атаман, оставим её здесь, пусть выздоравливает и едет назад, не один ты у неё, – другой есть, а ты себе этого добра найдёшь.

– Как уехать-то, пожалуй, скажут и её берите.

– Уедем и никто не узнает, с вечера только рассчитаться с дворником надо, а там уж ищи, свищи нас.

– Ну, ладно, так и сделаем. В самом деле, могут ведь и догнать нас, кабатчик всё расскажет.

– Сам ты тому виноват, зачем оставил его живым? Очень уж ты стал милостив, под кистень бы его и языка бы не было.

– Будет точить меня, ступай, лошадей погляди.

Осип молча вышел из комнаты.

Разбойник присел на кроватку больной; с участием и прискорбием глядел он на метавшуюся по постели красавицу; жаль ему стало её; больная изредка открывала глаза и бессознательно подолгу глядела на разбойника, отвечая на его ласки бессвязными словами. «Помешалась она», – подумал разбойник, склонил свою кудрявую голову и задумался.

Вошёл каторжник и, увидав атамана скучающим, сказал ему:

– Охота тебе, Василий Васильевич, печалиться, что она тебе сродственница какая, что ли? Так ведь, заблудшая, стоит об ней скучать? Эка невидаль!

Разбойник поднял голову, тряхнул кудрями и отвечал:

– Не родная она мне, а очень уж баба душевная, вот что, потому и жалею её.

– Жалеть можно, а так убиваться не след: ты уж не парень молодой, видывал, небось, и не таких краль. Об ней заботишься, а о себе забыл. Накроют нас здесь, тогда и свищи в кулак-то, оберут капитал, да в тюрьму в кандалах и запрячут, поди там и вывёртывайся, – представлял свои доводы каторжник.

«Правду он говорит», – подумал Чуркин и, поразмыслив малость, спросил у него:

– А что, лошади отдохнули?

– Как не отдохнуть, почитай целый день стоят.

– Ступай, запрягай их.

– Ладно; а ты покамест с дворником разочтись, – проворчал Осип и вышел.

– Пошли ко мне хозяина! – крикнул ему вслед разбойник.

Осип отыскал содержателя постоялого двора, передал ему, чтобы он шёл к купцу, а сам принялся запрягать лошадей.

– Что нужно, купец? – спросил дворник, входя в комнату постояльца.

– У вас в селе есть доктор или другой кто?

– Есть фельдшер, тебе на что он?

– Да вот моя жена захворала, простудилась, знать; надуло ей под загривок-то, вот и валяется.

– Что ж, пожалуй, за лекарем мы пошлём.

– Я сам хотел у него побывать, да попросить его мою жёнку полечить: далеко он живет?

– Там, на выезде, отсюда не близко.

– Дорого берёт за лечение?

– Кто что может, то и даёт.

– Вот что, друг любезный, разменяй мне четвертную бумажку, а то таких денег нет, – вынимая из кошелька четвертной билет, сказал разбойник.

– Не знаю, наберу ли.

– Кстати получи с меня, что следует.

– Ну, ладно, давай, – получая кредитку, сказал дворник и вышел.

– Ну, Прасковья Максимовна, прощай, не поминай меня лихом, ты для меня всем пожертвовала, а я не могу тебе пособить, такая уж моя доля горькая, говорил разбойник, стоя у кровати страдалицы.

Дворник принёс сдачу. Чуркин попросил его посадить около больной какую-либо женщину, что тот и обещал.

Каторжник прислал мужичка сказать, что лошади готовы, и разбойник вышел из комнаты вместе с дворником.

– Вы уж, купец, там не долго прохлаждайтесь-то, работница у меня одна, ей некогда быть долго около твоей жены.

– Мы живо вернемся, ответил тот и очутился на дворе.

– Поживей, атаман, садись, смеркаться уж начинает, – шепотом говорил Осип, боясь, чтобы Чуркин не воротился назад.

Через несколько минут их уже не было на дворе.