Читать книгу Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том первый - Нелли Шульман - Страница 13

Часть коридора, куда выходила дверь палаты, отгородили протянутым между стульями бинтом, с болтающейся рукописной табличкой: «Карантин! Вход строго воспрещен!». Окно открыли в больничный сад. Краем уха Шмуэль слышал возбужденный треск обезьяньих голосов:

– Надо было выгнать отсюда тварей, – зло сказал подпирающий стену Дени, – именно они укусили Розу…, – парень вытер глаза:

– Во всем виноват я, ваше высокопреосвященство, – Дени опустился на расшатанный больничный табурет, – Роза кинула обезьяне апельсин, а та прыгнула на ее руку. Нельзя было разрешать Розе кормить зверей…, – Шмуэль привлек его к себе:

– Твоей вины здесь нет, милый, – он перебирал четки, – никто не знал, что обезьяны заражены вирусом…, – по словам Евы, опасности эпидемии не существовало:

– Возбудитель известен, – устало сказала доктор Горовиц, – его назвали по имени немецкого города Марбург, где недавно случилась вспышка болезни…

Три года назад несколько десятков человек в Западной Германии заразились от инфицированных обезьян. Животных ввезли в страну для испытаний в ходе работы над вакциной от полиомиелита:

– Медицина пока не может обойтись без подопытных животных, – вздохнула Ева, – но поневоле начинаешь верить, что природа мстит человеку…, – вирус Марбурга не передавался по воздуху:

– Риска заражения для остальных пациентов и персонала нет, – объяснила доктор Горовиц, – смертелен только контакт с кровью, а я очень осторожна…

Ева запретила входить в палату кому бы то ни было еще, объяснив, что такой протокол всегда применяется в случае опасных инфекций. Инкубационный период при заражении мог продлиться и двадцать дней:

– Но Ева сказала, что все происходит очень быстро…, – Шмуэль вытер слезы паренька, – даже быстрее, чем случилось в Германии…, – температура у Розы зашкаливала за сорок градусов:

– Сейчас у нее начались боли в суставах, – вспомнил Шмуэль, – в животе, появилась головная боль, сыпь, а потом…, – Ева помолчала:

– Если она войдет во вторую стадию болезни, то терапия будет бессильна…, – под глазами врача залегли темные круги, – вирус в данном случае не знает преград, он атакует внутренние органы, – Шмуэль погладил по руке всхлипывающего Дени:

– Видишь, и отцу ее никак не позвонить, он тоже врач…, – на деревянной двери облезлого здания городского почтамта висело объявление: «Закрыто по техническим причинам».

В разговоре со Шмуэлем начальник почты развел руками:

– Я ничего не могу сделать, ваше высокопреосвященство. С колониальных времен кабель идет через восточный берег озера, где постоянно случаются беспорядки…, – линию, судя по всему, перерезали очередные левые повстанцы. У здешней епархии не было своего самолета:

– Иначе я бы поднял его в воздух, – Шмуэль прислушался к шепоту подростка, – надо связаться с дядей Эмилем, но как…, – Дени, к его удивлению, не молился:

– Я вырасту и стану врачом, – монотонно повторял парень, – я стану врачом, и никто больше никогда не умрет…, – скрипнула выкрашенная белой эмалью дверь палаты. Даже сейчас Шмуэль не мог не удивиться легкости ее походки:

– Словно она не создание из плоти и крови, – Дени поднял заплаканные глаза, – нельзя так думать, но ведь это правда…, – ее коротко стриженые темные волосы промокли потом. Ева остановилась неподалеку:

– Дени, – позвала она, – принеси мне чистый халат, мой запачкался…, – паренек поднялся:

– Доктор Горовиц, – его голос сломался, – как Роза, что с ней…, – Ева погладила его по голове:

– Принеси халат, милый и надо убрать в коридоре. Сюда никто не ходит, но стоит помыть пол…, – Дени помотал головой:

– Роза умирает…, – подросток разрыдался, – она умирает, а вы мне ничего не говорите! Белые никогда ничего не говорят нам, вы считаете, что мы дураки…, – Ева взяла его за плечи:

– Именно, что дурак, – доктор Горовиц мимолетно улыбнулась, – врач никогда не скажет, что пациент умирает, потому что нельзя терять надежду, Дени…, – парень вытер лицо рукавом синего халата:

– Извините, пожалуйста, – он подтянулся, – я все принесу и займусь полом…, – босые пятки парня затопали по метлахской плитке коридора. Ева присела рядом со Шмуэлем:

– Здесь курить нельзя, – епископ раскрыл портсигар, – но ты покури. Мне ты можешь сказать правду, Ева…, – на ее сухих губах остались крошки табака:

– Не знаю, – она смотрела вдаль, – я не знаю правды, Шмуэль. Все повисло на волоске, Роза почти впала в кому. Мне кажется, что…, – Ева оборвала себя, – нет, все ерунда…, – Шмуэль осторожно коснулся ее руки:

– Что сейчас можно сделать…, – доктор Горовиц закрыла глаза:

– Я врач, но мне кажется, что остается только молиться.

Епископ встал:

– Тогда я буду выполнять свой долг, Ева.

Шмуэль знал, почему он остался в импровизированной больничной часовне:

– Собор далеко, – он стоял на коленях перед алтарем, – я должен быть в госпитале на случай, если…, – епископ отогнал от себя эти мысли. Роза была еврейкой, но сейчас такое не имело значения:

– В соборе за нее тоже молятся, – в госпиталь прибежал один из юных причетников, – они просят здоровья для Розы на каждой мессе…, – парнишка принес Шмуэлю корзинку с провизией от его экономки:

– Ни о чем не волнуйтесь, – читал Шмуэль аккуратный почерк сестры Катарины, – и передайте доктору Еве мои пирожки…, – пирожки оказались с острым перцем и маниокой:

– Я настоял, чтобы она поела, – вспомнил Шмуэль, – и удостоверился, что она поспала…

Доктор Горовиц спала всего четверть часа. Шмуэль устроился на подоконнике в маленькой палате, где отдыхала Ева. Она положила растрепанную голову на сгиб смуглого локтя. Корсар, запрыгнув на койку, прижался к хозяйке. Доктор Горовиц спокойно дышала.

Прислушавшись к больничному саду, Шмуэль понял:

– Все замолчало. Обезьяны и птицы затихли и даже бабочки не летают. Всякое дыхание сейчас рядом с ней, ей надо помочь…, – он вспомнил, что в Южной Америке Ева не казалась усталой:

– Но тогда мы шли по джунглям, а сейчас она борется с опасной инфекцией, – вздохнул Шмуэль, – она едва держится на ногах…

Через пятнадцать минут, открыв ясные глаза, Ева потрепала собаку по ушам:

– Теперь ты поспи, – Корсар и не думал слезать с койки, – мне лучше, спасибо, милый…, – доктор Горовиц улыбнулась Шмуэлю:

– Ты что, не двигался, пока я спала…, – едва не признавшись, что ее пробуждения ждал весь мир, Шмуэль пробормотал:

– Я не хотел тебе мешать. Я пойду в часовню, помолюсь за Розу…, – по словам доктора Горовиц, лечение вируса пока оставалось симптоматическим. Розе давали жаропонижающее:

– Капельницы восстанавливают у нее потерю жидкости, – Ева нацепила растоптанные туфли, – но пока еще все висит на волоске…, – она провела ладонью по небритой щеке Шмуэля:

– Ты очень помогаешь, – ласково сказала Ева, – потому, что ты здесь, рядом со мной…

Шмуэль смотрел на грубо нарисованную картину, где отец Виллем благословлял детей:

– Совсем как нас в Аушвице, – он помнил вечера в комнате мальчишек, – он рассказывал о Конго. Мы с Иосифом молчали, боясь сказать правду о случившемся в госпитале, а Тупица молчал, потому что не знал французского языка…, – тогда Генрик говорил только на польском и идиш:

– Иногда, когда рядом не было чужих, он раскрывал рот, но мы его еле понимали…

Мальчишки, затаив дыхание, слушали истории о слонах и львах, о попугаях и обезьянах:

– Отец Виллем осенял нас крестным знамением, каждого по отдельности и всех детей вместе, – Шмуэль почувствовал влагу на глазах, – у наших нар он задерживался дольше…, – ласковая рука легла ему на голову:

– Как и в последний раз, когда он провожал наш автобус, – слезы катились по лицу, – мы еще не знали, что случилось. Только Тупица понял, что с нами был дядя Авраам, а отец Виллем остался в лагере…, – Шмуэль зашептал:

– Святой отец, прошу тебя, стань заступником у престола Всевышнего для невинного ребенка. Она сирота, она потеряла мать. Ты покровитель всех сирот, помощник больным. Не оставляй ее милостью своей, Бог един для всех. Пусть я заболею, – он тяжело вздохнул, – но пусть Роза выздоровеет. Если бы я мог поступить подобно тебе, если бы мог спасти создание Божье, пусть и ценой моей жизни, я бы не колебался, святой отец…

Он услышал легкие шаги. Знакомая рука коснулась его облачения:

– Шмуэль, – он подумал, что это ветер шелестит листьями пальм, – Шмуэль…

Епископ вздрогнул:

– Словно голос птицы. Она улыбается, но видно, как она устала…, – он поднялся. Ева на мгновение приникла к его плечу:

– Температура падает, – выдохнула доктор Горовиц, – кажется, с Розой все будет хорошо.