Читать книгу Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том первый - Нелли Шульман - Страница 8

Занавеси в кабинках для исповеди кафедрального собора Пресвятой Девы Марии Мира пестрили яркими красками Африки. Со стороны священника прилежные руки изобразили Ноев Ковчег. Шмуэль рассматривал очередь тропических животных, тянущуюся на огромный корабль. Обезьяны облепили мачты, на палубе раскинулись крокодилы. Ной помогал зайти в ковчег паре слонов.

Такое же судно ему подарили при отъезде из Парагвая. Индейские умельцы вырезали ковчег из розового дерева:

– Для кабинета, ваше преосвященство, – вспомнил он улыбки мастеров, – здесь для всего хватит места…

На палубах и в каютах ковчега, отделанного медной чеканкой, действительно, хватало места и для шкатулки с рассыпным табаком, и для заметок к будущему изданию защищенного после Рождества доктората. Теперь Шмуэль стал его высокопреосвященством:

– Я епископ, в тридцать четыре года, – он послушал тишину за занавесью, – в Риме мне намекнули, что к сорока годам я получу кардинальский аметист…

Шмуэль напомнил себе, что он вернулся в Африку не для этого. Теперь у него под рукой была своя архиепархия, созданной буллой покойного папы Иоанна:

– Четверть Бельгии, – вздохнул Шмуэль, – где живет полтора миллиона человек, из них половина католиков. Но церкви здесь только в городах, придется опять не вылезать из джипа…

Возведенный пятнадцать лет назад собор, беленый храм с яркой зеленой крышей, блистал чистотой. Шмуэль поселился по соседству, в резиденции епископа, скромном бунгало с деревянной террасой:

– Ева в таком живет, – он заставил себя не думать о докторе Горовиц, – ее письма тоже лежат в ковчеге, в запирающейся каюте…

На пыльной полосе единственного аэропорта провинции Ева обняла его:

– Добро пожаловать обратно в Африку, кузен, – она пригнала к самолету больничный джип, – Джо объезжает шахты, но скоро он появится в городе…, – скоро в Букаву прилетали и остальные, как выразился по телефону Иосиф, члены миссии:

– Пока отдыхайте, – Шмуэль уловил ласковую нотку в голосе брата, – но я тебя знаю, святоша, ты и не присядешь. Я привезу хумус, – добавил Иосиф, – я не такой любитель проса, как некоторые постники и смиренники…, – епископ Кардозо еле сдержал смешок:

– Просом нас не кормят, – он терпеливо ждал, пока его духовный сын заговорит, – и в епархии, и в госпитале у Евы отличная кухня…, – экономкой нового епископа стала веселая, крепкая пожилая негритянка. Сестра Катарина помнила отца Виллема де ла Марка:

– Я выросла в их приюте, – объяснила монахиня, – я из центра страны. Когда святого отца канонизируют, ваше высокопреосвященство, – монахиня перекрестилась, – говорят, что на войне он отдал жизнь ради спасения невинного человека…, – Шмуэль развел руками:

– Курия торопиться не любит, сестра Катарина, однако я собираю досье о случаях исцеления после молитвы к праведнику…

В госпитале Панзи, где работала Ева, Шмуэль обнаружил грубо нарисованную икону святого Виллема. Пятнадцатилетний санитар, местный мальчишка Дени, объяснил:

– Больницу основали пятидесятники, – парень почесался, – но у нас проходят и католические службы. Доктор Горовиц вообще еврейка…, – Дени смутился, – однако она не против часовни, ваше высокопреосвященство.

Статуэтку Мадонны вырезали из черного дерева. Чертами лица Богородица напоминала африканку:

– Это благое дело, милый, – кивнул Шмуэль, – в Польше, в Ченстохове, есть знаменитая Черная Мадонна. Что касается отца Виллема, – на иконе покойный священник благословлял детей, – то в месте скорби никогда не помешает заступник перед Господом…, – шторка пошевелилась:

– Джо, – начал епископ, – произошедшее в Риме тебя не красит. Анна замужняя женщина, но ты соблазнил ее, воспользовавшись минутной слабостью…, – граф Дате попытался что-то сказать:

– Соблазнил, – твердо повторил Шмуэль, – даже можно сказать, что случилось насилие. Она едва не потеряла мужа и была не в себе…, – епископ помедлил, – я уже говорил, что ты должен либо хранить целомудрие, либо вступить в законный брак. Похоть еще никого не доводила до добра…, – Шмуэль почувствовал, что краснеет:

– Иосиф любит Еву, – в который раз сказал он себе, – а я не имею права на такое. Иосиф настойчивый человек, рано или поздно Ева согласится стать его женой, – Джо глухо отозвался:

– Ваше высокопреосвященство, – на исповеди его духовный сын всегда был церемонен, – я не могу жениться, пока Маргарита жива, то есть, она может быть жива…, – Шмуэль покачал головой:

– Из СССР пока не приходило никаких вестей, Джо. Неизвестно, когда состоится ваша с Виллемом миссия. Тебе перевалило за тридцать, ты не можешь провести всю жизнь холостяком. Вернее, можешь, – поправил себя Шмуэль, – но вспомни слова апостола Павла…, – граф Дате резко сказал:

– Я не женюсь, пока не удостоверюсь, что Маргариты, – он запнулся, – больше нет, или пока она не разорвет нашу помолвку…, – Шмуэлю не хотелось о таком спрашивать, однако это был его пастырский долг:

– Джо, – он кашлянул, – ты знаешь, что у Анны родилась девочка, Лиора…, – за шторкой замолчали, – малышка может быть твоей дочкой…, – в кабинке что-то загремело.

Шмуэль успокаивающе добавил:

– Я спросил, потому что, если ты отец…, – Джо нарочито аккуратно поставил на место перевернутую скамью:

– Я ей не отец, – отчеканил граф Дате, – она не мой ребенок. Назначьте мне епитимью, потому что мне пора в аэропорт…, – Шмуэль едва успел сказать:

– Бог, Отец милосердия, смертью и воскресением Сына Своего примиривший мир с Собою и ниспославший Святого Духа для отпущения грехов, посредством Церкви Своей пусть дарует тебе прощение и мир. И я отпускаю тебе грехи во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь. Читай тридцать Ave Maria каждый день…, – он послушал гулкое эхо шагов кузена:

– И не скажешь ему ничего, – епископ перекрестился, – надо осторожно спросить у Иосифа, на кого похожа малышка, хотя он фыркнет, что все дети в таком возрасте на одно лицо…

За шторкой звонко заплакал ребенок. Шмуэль вдохнул аромат местных пряностей:

– Простите меня, ибо я согрешила, святой отец…, – женщина еле сдерживала слезы. Осенив крестным знамением занавесь, Шмуэль ласково сказал:

– Не волнуйтесь, дочь моя. Говорите, что у вас случилось.

На облупленной эмалированной табличке на углу здания виднелись черные буквы «Костерманвиль». Камешек ударился о пустую жестяную банку. Санитар Дени широко улыбнулся:

– Пять-три. Ты здорово меткая, Роза, пусть ты и носишь очки…, – девушка чиркнула в блокноте галочку:

– Мой папа пять лет провоевал в очках, а я занималась в скаутском кружке и ходила в тир…, – Роза указала на табличку:

– У вас тоже, как и в Киншасе, город переименовали, а таблички не сняли, – Дени отпил из бутылки домашнего лимонада:

– Не-а, – он взял камешек, – в Африке мы все ленивые…, – банка звякнула:

– Пять-четыре…

Шведские миссионеры, выстроившие госпиталь Панзи, позаботились о жилье для персонала. Выложенная терракотовой плиткой веранда выходила на озеро Киву. Роза всмотрелась в скопление разноцветных вилл:

– Здесь прохладней, чем на равнине, – с воды дул ветерок, – поэтому бельгийцы устроили в городке курорт…, – Букаву лежал на высоте в полторы тысячи метров. По словам тети Евы, в озере купаться было нельзя:

– У нас есть бассейн для персонала, – успокоила она Розу, – что касается здешней пресной воды, то она заражена паразитами…, – Роза покосилась на Дени:

– Он купается, но он местный. И он очень осторожен, он знает, что с царапинами нельзя заходить в воду…, – Дени намеревался стать врачом:

– Папа хотел, чтобы я пошел по его стопам, – признался парень, – он пастор в церкви пятидесятников. Я тоже стану священником, – он перекрестился, – я верю в Иисуса, но сначала я выучусь на врача…, – он ахнул:

– Извини, ты тоже еврейка, как доктор Горовиц. При тебе нельзя креститься…, – Роза фыркнула:

– У нас в поселке стоит вторая по величине церковь Бельгии и не протолкнуться от паломников. Мы единственная еврейская семья в Мон-Сен-Мартене. Не беспокойся, я привыкла к знаку крестного знамения…

Двойняшки получили школьные аттестаты прошлым летом, однако доктор Гольдберг считал, что дочери должны провести еще год в Бельгии:

– Элиза была недовольна, – Роза незаметно дернула щекой, – она хотела сбежать в Израиль, к ее драгоценному Моше…, – Роза старалась не думать о письмах от Ника. Весточки становились все более редкими:

– С лета прошлого года ничего не приходило, – девушка вскинула подбородок, – но я не собираюсь звонить и спрашивать, в чем дело. Он занят докторатом, нельзя его отвлекать. Он сам должен мне написать, я не хочу выпрашивать любовь, – Роза раздула ноздри, – но ведь он мог встретить кого-то в Америке…, – она тряхнула головой:

– Пусть он мне сам все скажет. Я не хочу за ним бегать…, – летом Роза уезжала в Вену, к профессору Франклу. Девушка намеревалась снять квартиру на паях с другими студентами:

– Ты окажешься в роскоши, – заметила ей Элиза, – а меня ждет центр абсорбции и армейские бараки…, – Роза отозвалась:

– Еще тебя ждут сумки с домашней едой из Кирьят Анавим. У тебя появится приемная семья, а мне надо самой пробивать себе дорогу…, – Элиза скептически выпятила губу:

– Можно подумать, что ты едешь в тропическую Африку. Вена не так далеко от Мон-Сен-Мартена…, – Роза задумалась:

– У тебя в голове попадаются здравые мысли, – весело сказала девушка, – щипцы для завивки не окончательно выжгли твой мозг…, – сестра кинула в нее подвернувшейся под руку помадой:

– Ты так говоришь только потому, что твои волосы тяжело завивать, – сладко улыбнулась Элиза, – ты всегда мне завидовала…, – в госпитале Роза стягивала темные локоны в строгий узел:

– В общем, – подытожила девушка, – я доказала папе, что должна получить опыт работы в новых странах Африки. Он согласился, он ведь тоже врач, – Роза прислушалась к шуму пальмовых листьев, – он понимает, что, получив диплом, я вернусь сюда…, – до Пасхи девушка жила в Лувене, где она работала санитаркой в психиатрической больнице:

– Моя сестра тоже станет врачом, – сказала она Дени, – только педиатром. Она мыла полы в нашем поселковом госпитале…, – Элиза и доктор Гольдберг проводили Розу в брюссельский аэропорт:

– Все равно меня не оставили без присмотра, – хмыкнула девушка, – вернее, оставили всего на час, пока самолет не приземлился в Риме…

В Африку она летела с его высокопреосвященством епископом Кардозо. Дядя Шмуэль провел восемь часов полета, обложившись отпечатанными на машинке папками:

– У меня новая епархия, – объяснил он Розе, – время разобраться в делах на месте вряд ли появится. Надо приехать в Букаву готовым идти в бой…, – Дени швырнул в банку последний камешек:

– Шесть-шесть, – добродушно заметил подросток, – тебе повезло, осень в этом году сухая…, – по словам тети Евы, обычно местной осенью в Конго шли сильные дожди:

– Пасха была две недели назад, – вспомнила Роза, – и с тех пор пока не пролилось не одной капли…, – Дени уверил ее, что лето в Конго тоже сухое:

– Здесь сухое, – поправил себя санитар, -но в центре страны влажно, у них настоящие джунгли…, – Роза указала на вершины окружающих город холмов:

– Там тоже джунгли…, – Дени зачарованно сказал:

– Где живут гориллы и тебе надо обязательно на них посмотреть…, – Роза кивнула:

– Мы туда поедем, когда прилетят мои дяди…, – она не знала, зачем в Букаву собирается семейный, как выразился дядя Шмуэль, совет:

– Иосиф, Джо и Виллем потом отправятся куда-то еще, – на террасе раздались шаги, – ой, обеденный перерыв закончился…

Обезьянка, прыгнув на плитку, стащила не съеденный Розой апельсин. Зазвенела перевернутая зверьком жестяная банка, на Розу повеяло прохладным ароматом трав. Тетя Ева носила брюки хаки и серую майку:

– Мне пора в аэропорт, – сказала главный врач, – вы расселись и точите лясы, а больные еще не обедали…, – обезьянка укоризненно затрещала что-то с дерева:

– Именно так, – подтвердила доктор Горовиц, – прибирайте за собой и марш на кухню…, – Роза кинула Дени его синий халат:

– Тетя Ева, а когда мы поедем к гориллам…, – доктор Горовиц коротко улыбнулась:

– На выходных. Гости поселятся в городе у дяди Джо…, – директор горнодобывающего района держал в центре запущенную квартирку, – но пообедают они сегодня здесь, ты со всеми увидишься…

Подростки ринулись на кухню, Ева пошла к своему джипу.

За стойкой единственного паршивого бара в аэропорту Букаву висели портреты Его Святейшества Павла Шестого, покойных Патриса Лумумбы и команданте Че Гевары. Вокруг головы Лумумбы и берета Че фольгой выложили импровизированные нимбы святых.

Транзистор хрипел песенкой распавшихся неделю назад битлов:

– Маккартни объявил, что группа больше не выступает вместе, – Ева отпила горького растворимого кофе, – как говорится, ушла эпоха…

Больше судьбы рок-музыки Еву беспокоили недавние выборы в Южной Родезии. Десятого апреля все места в парламенте в очередной раз получила расистская партия нынешнего премьер-министра, Яна Смита:

– Официально страны не существует, – Ева взяла сигарету из пачки Джо, – после одностороннего выхода из Британского Содружества Родезию никто не признал, но Смиту на это наплевать…

Южная Родезия не граничила с Конго, но Еве все равно было неуютно. Доктор Горовиц вспомнила карту:

– Мы словно между молотом и наковальней, – она отогнала назойливую муху, – с одной стороны Танзания с коммунистическими колхозами, с другой – расисты в Родезии, а посреди местный Мао, то есть диктатор Мобуту…

Президент Конго настаивал на ношении государственными служащими абакоста, подобия френча. По слухам президент сам разработал костюм, который надевали с шейным платком:

– В таком наряде он похож на Сталина, – хмыкнула Ева, – в чем, кажется, и состоит цель всего маскарада…

Ни она, ни Джо, ни даже Виллем государственными служащими не были. Кузены работали по контракту, а в брезентовой куртке Евы лежало удостоверение представителя Всемирной Организации Здравоохранения и Красного Креста. Доктор Горовиц, впрочем, сомневалась, что правые или левые бандиты обратят внимание на ее статус:

– Маргариту пленил отряд под предводительством беглого нациста, – она скосила глаза на графа Дате, – Джо был в отчаянии и только поэтому согласился на сотрудничество с русскими…

В сонном Букаву каждый человек был на виду. Появление чужака здесь бы не пропустили:

– Белого чужака, – Ева выдохнула дым, – но агентами русских могут быть и негры. Здешние места всегда славились левизной…

Фотографии за стойкой, пусть и с нимбами. только это подтверждали. По-французски в Конго говорили все. Ева точно знала, что пожилой бармен понимает английский язык:

– Он из Северной Родезии…, – страна теперь называлась Замбией, – он учился в миссионерской школе…, – Ева потушила сигарету:

– Нам пора на поле, – она со значением кашлянула, – самолет приземляется через десять минут…, – об Иосифе Ева думала без всякого волнения:

– Не так, как о Шмуэле, – в лицо ей ударил теплый ветер весны, – оставь, он друг и ничего больше…, – Ева ожидала, что Иосиф опять начнет, как она мрачно думала, ухаживания:

– Надеюсь, что не сейчас, а когда они вернутся из миссии…, – о будущей поездке кузенов Ева знала очень мало, – но я ему дам от ворот поворот. Я никогда не стану его женой, я его не люблю…, – Ева знала, кого она любит, но такое было совершенно невозможным:

– Он только друг, – она прислонилась к горячему капоту джипа, – как Джо или Виллем…, – доктор Горовиц вгляделась в едва заметную точку в лазоревом небе:

– Джо, – женщина помолчала, – как ты считаешь, мы здесь в безопасности…, – кузен усмехнулся:

– После почти года в Букаву ты решила взять быка за рога…, – он взъерошил коротко стриженые, черные волосы:

– Если ты думаешь о расистах Смита, то они от нас далеко…, – облезлый самолет приближался к растрескавшейся бетонке полосы, – чего нельзя сказать о коммунистах на востоке и коммунистах на юге…, – Ева мрачно ответила:

– Здесь порт. Отсюда можно добраться до озера Танганьика, где неподалеку Родезия…, – Джо выбросил окурок:

– Я больше беспокоюсь о шестидесяти кубических километрах метана в озере, – Ева ахнула, – потому что если газ взорвется, то не останется в живых ни расистов, ни коммунистов, ни вообще никого вокруг…, – самолет, подпрыгивая, понесся по бетонке. Ева заорала:

– Ты мне не говорил насчет метана…, – Джо крикнул в ответ:

– Ты не геолог, мы с Виллемом решили тебя не беспокоить…, – он завел джип, – в любом случае, взрыв маловероятен. Что касается Яна Смита, – машина остановилась в конце полосы, – мы отправляемся именно к нему…, – Ева удивилась: «Зачем?».

Из открывшейся двери сбросили легкую лестницу:

– Затем, что фон Рабе сейчас в Родезии, – Джо помахал спускающемуся Виллему, – а Ян Смит хочет отыскать алмазы…, – Ева открыла рот: «В Родезии есть алмазы?».

Джо отозвался:

– Туда поехал месье Механик, а скоро появимся мы с Виллемом. Три хороших инженера-геолога постараются найти хоть какие-нибудь алмазы…, – он прищурился:

– Но, кажется, мы отправимся в Родезию не втроем, а вчетвером. Граф Хантингтон решил взять академический отпуск…, – вслед за Виллемом на бетонку полосы спрыгнул Маленький Джон.

На рейсе из Киншасы, бывшего Леопольдвиля, в Букаву Маленький Джон и его спутники были единственными белыми. Граф Хантингтон, не бывавший в Африке дальше Марокко, сначала не отрывался от мутного иллюминатора опасно трясущейся машины. Конголезская авиация пробавлялась техникой послевоенных времен:

– На государственных шахтах тоже так, – заметил кузен Виллем, – ребята работают на оборудовании, завезенном сюда еще бельгийцами. Вообще надо сворачивать лавочку, – барон помрачнел, – со здешним Мао, то есть президентом Мобуту, в стране ничего хорошего не ожидается…, – Джон указал на зеленую пену под ободранным крылом самолета:

– Ты имеешь в виду гражданскую войну…, – Виллем пыхнул дешевой сигаретой:

– Бандиты в джунгли не заглядывают, – он дернул загорелой щекой, – в таких местах им делать нечего. Они сидят в горах или саванне, именно там, куда мы летим…, – кузен добавил:

– Что касается бумаг, – он со значением взглянул на папку в руках Иосифа, – то от них надо избавиться в Букаву. Не стоит тащить в Родезию доказательства серой стороны нашего визита…

Бумаги майор Кардозо и Маленький Джон получили от тети Марты на Набережной. На совещание приехал и герцог.

– Они с тетей Мартой держатся, – вспомнил Маленький Джон, – но видно, что она думает о мальчиках, а папа о Полине…, – им, разумеется, не сказали ничего о происхождении сведений:

– Информация из проверенного источника, – сухо заметила тетя Марта, – господин Ритберг фон Теттау решил променять запад Африки на юг континента…, – отец добавил:

– Сведения были зашифрованы, но миссис М и я, – он усмехнулся, – еще не потеряли математических способностей…, – господин Ритберг перевел кое-какие средства из швейцарских банков в Родезию:

– Все предприятие незаконно, – добавил герцог, – учитывая статус непризнанного правительства Яна Смита. Но, кажется, фон Рабе наплевать на сомнительное положение этих территорий, – отец отказывался называть Родезию государством. О Полине на совещании речь не заходила:

– Папа заговорил о ней наедине со мной в Банбери, – хмыкнул Маленький Джон, – может быть, они с тетей Мартой ошибаются, сведения только косвенные…, – отец погрел в ладонях хрустальный стакан с виски:

– Насчет Полины, – герцог помолчал, – я поэтому хочу, чтобы ты поехал в Африку, милый…, – он коснулся искалеченной руки сына, – ты ее брат, близкий ей человек. Мы ее не осуждаем и никогда не осудим. Все будет забыто, пусть девочка возвращается домой, поступает в университет…

Отец ласково потрепал Маленького Джона по плечу:

– Ты обжился в Италии, словно наш предок, – осенью прошлого года Джон поступил в магистратуру университета Ка’Фоскари, – как обстоят дела с древними римлянами…, – юноша весело отозвался:

– Они отлично себя чувствуют. Я пишу магистерскую работу по эпохе императора Веспасиана…

В Венеции Джон снимал сырую квартирку неподалеку от университета. Отец, было, хотел еще что-то сказать, но поднялся:

– Мы очень рады, что ты приехал, милый, – сухие губы, как в детстве, коснулись его лба, – ты устал, иди отдыхать. Завтра покормим оленей, погуляем в парке…, – Джон понял, что отец хотел спросить у него о личной, как теперь стали говорить, жизни:

– Однако он деликатный человек, – вздохнул юноша, – он промолчал, как он не упомянул о новой барже…, – о строящейся на верфи мистера Тули «Чайке» Джон узнал от Чарли и Эмили:

– Передавай привет месье Марселю, – деловито сказала девочка, – мы отправили им подарки к рождению девочки…, – в начале года у Марселя и Таты появилась четвертая малышка, Вероника:

– Папа шутил, что они забрали наше имя, – вспомнил Джон, – но, может быть, Полина так назовет дочку…, – ему отчаянно хотелось спросить у майора Кардозо о Фриде, однако Джон велел себе:

– Нельзя! Хватит подстегивать дохлую лошадь, граф Хантингтон. Лучше заведи итальянскую подружку…, – девушки в университете бросали на него томные взгляды, но Джон ограничивался короткими, ни к чему не обязывающими связями. Он только знал, что Фрида переселилась на юг Израиля:

– Она мне звонит, – заметил майор Кардозо, – с точки зрения безопасности так лучше. Проклятый Адольф не притворится паломником к чудотворцу Баба Сали, его сразу раскусят…, – Джон понятия не имел, увидит ли он брата в Родезии:

– Скорее всего нет, – пожелал юноша, – фон Рабе прячет Полину даже от самых близких людей…, – он был рад такому исходу дела:

– Вряд ли я смогу выстрелить в собственного брата, – мрачно подумал Джон, – пусть в такого мерзавца, как Адольф…, – майор Кардозо кинул папку в брезентовый рюкзак на гремящем полу самолета:

– Мы все сожжем, – уверил он Виллема, – значит, вы с Джо едете в Родезию легально…, – барон кивнул:

– Расисты ничего не имеют против японцев, особенно с докторатом по геологии…, – он бросил в рот мятную конфетку, – а месье Механик нарисовал себе безукоризненные французские документы. Вам же…, – он подмигнул Джону, – придется перевоплотиться в южноафриканцев…, – Иосиф зевнул:

– За два месяца я стал говорить на африкаанс, как на родном. Голландский язык помог и в Израиле сейчас много репатриантов из Южной Африки…, – Виллем утвердительно заметил: «Левых».

Иосиф развел руками:

– Несогласных с режимом апартеида, но мы с его светлостью становимся отпетыми расистами…, – Джон изображал англоязычного жителя Южной Африки:

– Мы теперь вроде пристреленного Борова, – уши закладывало, – кажется, Ворон оправился от ранения и вовсю летает…, – тетя Марта сказала, что кузена перевели на отдаленную шотландскую базу:

– Он испытывает новые модели истребителей, – понял Джон, – как его отец…, – о Густи он не спрашивал, но тетя Марта заметила:

– Я езжу к ней, почти каждую неделю. Ладно, – деловито сказала женщина, – теперь что касается ваших паспортов…, – Джон раскрыл бордовую книжечку:

– Джон Брэдли, – он взглянул в свои угрюмые глаза, – уроженец Йоханнесбурга. Акцент у меня правильный, я успел позаниматься с преподавателем. Надеюсь, что у Яна Смита не торчит кто-то из моих бывших соратников по левому движению. Хотя вряд ли, в Родезии ненавидят коммунистов…

Самолет заложил вираж над блестящей водой озера. Разноцветные виллы сбегали к пристани, над городом летели легкие облака:

– Красиво, – присвистнул Иосиф, – как у нас на Кинерете…

Виллем улыбнулся: «Добро пожаловать в Букаву».

К вечеру с востока подул прохладный ветер. Ева расставила на террасе глиняные светильники с перемигивающимися свечами. На черной глади воды виднелся расцвеченный огоньками поздний паром. Роза зачарованно проследила глазами за корабликом:

– У вас в Бельгии тоже есть такие, – раздался рядом смешливый голос, – они ходят по Маасу…, – девушка покраснела. Кузен Джон присел на резные перила:

– Вы не курите, кузина, – сказал он утвердительно, – вам папа не позволяет…

Еву вызвали в госпиталь на роды:

– Все должно пройти нормально, – уверила доктор Горовиц, – все равно лучше епископа Кардозо в семье никто не готовит…, – обед обещал стать, как выразился Шмуэль, выдающимся:

– Не так часто мы встречаемся, – он надел фартук Евы, – пусть вы скоро и отправляетесь дальше…, – он вытащил из рюкзака Иосифа жестяные банки:

– Ты обещал хумус, – укоризненно сказал Шмуэль, – а я вижу только тхину…

Иосиф вытянул длинные ноги на середину кухни, выложенной плиткой с узором ар деко. Госпиталь построили до первой войны:

– Хумус не выдержал бы моих перелетов, – сварливо отозвался майор Кардозо, – я привез пакет нута и заатар. Надеюсь, твое высокопреосвященство помнит, как готовят хумус…, – Шмуэль развел руками:

– Бобы надо замачивать. Сегодня я пожарю фалафель, – Иосиф не забыл и коробку соответствующей смеси, – хотя фалафель положено делать самому…, – майор Кардозо пыхнул сигаретой:

– Становись епископом Иерусалимским или как у вас называется должность и готовь фалафель сам. Хотя нет, мы пойдем к Йоси в Тель-Авиве, у него лучший фалафель в городе…

Он поинтересовался:

– Надеюсь, мясо тоже ожидается? Среди нас всего два постника…

Иосиф вспомнил холодный кивок Евы. Доктор Горовиц едва с ним поздоровалась. Иосиф не собирался сдаваться. Он давно завел себе личный, как выражался майор Кардозо, список. В нем значился не только фон Рабе:

– Рауфф, убийца ее матери, – Иосиф не оставлял надежд добраться до Чили, – Черный Князь Боргезе и Клаус Барбье…, – Доктор, бывший штурмбанфюрер Хорст Шуман, сидел в западногерманской тюрьме. Тетя Марта сказала Иосифу, что Набережная собирается вернуть Августина домой:

– Миссия в Адлерхоф пока невозможна, – женщина потерла уставшие глаза, – надо заняться более важными вещами…, – в Лондоне Иосиф узнал о подозрениях тети Марты относительно крота русских в шведской секретной службе:

– Куда перешел на службу Андреас Кампе, – сказала женщина, – но пройдет время, прежде чем он разберется в происходящем…, – на всякий случай Иосиф записал в книжечку фамилию капитана Стига Берглинга:

– Значит, неизвестно, где сейчас Максим, – подытожил он, – и никаких весточек из СССР не приходило…, – тетя мрачно отозвалась:

– Судя по всему, Питер не рискует выбираться в Москву, а Павлу никак не связаться с иностранцами…, – они не знали, где сейчас Маргарита:

– Я не сомневаюсь, что у него в логове, – заметил Иосиф брату, – думаю, что мы с Виллемом и Джо скоро отправимся в более пустынные широты…, – Шмуэль налил в кастрюлю оливковое масло, тоже привезенное Иосифом:

– Скажи, – неожиданно поинтересовался брат, – ты видел малышку Лиору, дочку Анны? На кого она похожа…

Иосиф избегал появляться в Кирьят Анавим, не желая встречать Михаэля в его коляске. Он знал, что Джеки Царфати получила долгий тюремный срок:

– Она проведет за решеткой минимум десять лет, а Ферелли дали пожизненное заключение. Их жизни искалечены потому, что я трусливо молчу…, – он успокоил себя тем, что Михаэль не собирается ни в чем признаваться:

– Моя жертва бессмысленна, – понял Иосиф, – меня выбросят с работы, а Михаэля никто не тронет, он инвалид и герой Израиля…, – в Лондоне дядя Джон спросил у него, не приходило ли вестей от Иоганна Брунса. Иосиф покачал головой:

– Наш источник о нем не сообщает, – он не сомневался, что Хайди и не напишет о Брунсе, – а в остальном мне никак не узнать, где он сейчас…, – дядя только пробормотал: «Да».

Пройдясь по кухне, Иосиф сунул нос в кастрюлю, где Шмуэль мариновал куриное мясо:

– Козла не едим, – одобрительно сказал майор, – граната здесь не достать, но местные специи тоже хороши, я их оценил на западе континента…, – он звякнул крышкой:

– Я видел ребенка только издали. Девочка как девочка, темненькая. В таком возрасте младенцы все похожи друг на друга…, – брат отозвался: «Ладно».

Шмуэль не собирался связываться с Анной:

– Тайна исповеди есть тайна исповеди, – напомнил себе епископ, – а остальное на совести Джо…, – Виллем и Джо поехали в город за пивом. Доктор Горовиц, разумеется, не держала дома алкоголь:

– В госпитале сухой закон, – объяснила Ева, – но ради встречи сегодня терраса из него исключается…, – Маленький Джон весело заметил:

– Дядя Эмиль, наверное, запрещает вам и пиво, кузина. Я помню, что у вас в долине крепче пива ничего не подают…, – тонкие пальцы достали сигарету. Джон едва успел щелкнуть зажигалкой. На ее губах цвета спелого граната играла легкая улыбка:

– Я пила шампанское, – кузина Роза вздернула изящный римский нос, – в синагоге, когда мы делали обрезание Льву и наречение имени Циле. По еврейским законам я давно совершеннолетняя, кузен Джон…, – из сада раздался шум джипа. Доктор Горовиц крикнула:

– Молодцы, что привезли фрукты и пальмовое вино. Родился отличный парень, выпьете за его здоровье…, – от Розы пахло травами. Она приблизила губы к уху Джона:

– Вы пробовали пальмовое вино, кузен? Я успела, тетя Ева разрешила мне немного в честь приезда …, – Джон тихо ответил:

– В Африке я бывал не дальше Марокко и то подростком. Но я много раз пил водку, кузина Роза…, – темные глаза девушки сверкнули смехом:

– Мы с Элизой пробовали женевер на танцах в Льеже. Папа дежурил в больнице, а Лада нас не выдала, только уложила в постель и велела как следует выспаться…, – Джон подал ей руку:

– Пойдемте, научите меня пить пальмовое вино…, – темные волосы метнулись за стройными плечами, юноша понял:

– Она меня выше, но это неважно. Хотя тебе надо думать совсем не о таком, граф Хантингтон…, – тяжело вздохнув, он пошел вслед за девушкой.

В запыленной бутылке виски осталось немного янтарной, пахнущей болотом жидкости. Облезлый балкон запущенной городской квартиры Джо смотрел в сторону озера.

Виллем устроился в продавленном плетеном кресле. На черной глади воды виднелись фонари рыбаков:

– Паромы ночью не ходят, – он сделал большой глоток, – но завтра утром мы садимся на первый рейс в сторону юга…, – им надо было добраться до озера Танганьика:

– Где мы разделимся, – Виллем чиркнул спичкой, – я и Джо въезжаем в страну легально…, – паромы брали на борт и автомобили.

Из Мпулунгу Виллем и Джо, по Великой Северной дороге, как ее звали в независимой Замбии и Родезии, добирались в столицу непризнанного государства, Солсбери:

– Где нас ждет Механик, – Виллем закинул руки за голову, – он тоже приехал в Родезию на джипе…, – непризнанная страна принимала только частные авиарейсы.

Судя по расшифрованным в Лондоне документам господин Ритберг фон Теттау перегнал в Родезию свой самолет:

– Полина, наверняка, понятия не имеет о его настоящем лице, – устало сказал Маленький Джон, – не сомневаюсь, что как бы фон Рабе ей не представился, он навешал моей сестре лапши на уши…, – Виллем понял, что они избегают говорить о кузине:

– Со свойственной нам деликатностью, – усмехнулся барон, – которой странно ожидать от бывших бандитов и нынешних работников секретной службы. Но Джо и Шмуэль действительно деликатны, этого у них не отнимешь…, – епископ, правда, в совещании не участвовал:

– Ты меня больше не изображаешь, – он ласково потрепал брата по плечу, – а мы завтра встаем на рассвете и едем к гориллам…, – Маленький Джон подался вперед. Виллем его осадил:

– Вернемся и броди по холмам сколько хочешь. Паром ходит всего два раза в неделю, нам нельзя терять время…, – барон глотнул виски:

– Нельзя терять время…, – фонари лодок раскачивались в сизоватом дыму его сигареты, – и с Ханой тоже нельзя. Но ведь она меня не любит…, – Виллем сглотнул, – или любит…, – он не брал сюда никаких писем.

Виллем хранил ее конверты в ящике низкого резного столика, рядом с его вечно разоренной кроватью. В сезон дождей он перечитывал письма одно за одним, слушая стук капель по ветхой кровле его беленого, колониальной постройки, коттеджа. Ливень хлестал по серой воде маленького бассейна. Он слышал хрипловатый голос Ханы:

– Милый, у меня все хорошо. Съемки «Аэропорта» в разгаре, мне пока не выбраться даже в Европу, а, тем более, в Африку, но я все время думаю о тебе…

Виллем невольно шарил рукой рядом:

– Здесь Хана спала, – он аккуратно складывал письмо, – сюда я приносил ей завтрак…, – он брался за старый томик Чехова на русском языке, присланный в Конго тетей Мартой:

– А еще реже, в минуты, когда меня томит одиночество и мне грустно, я вспоминаю смутно, и мало-помалу мне почему-то начинает казаться, что обо мне тоже вспоминают, меня ждут и что мы встретимся…

Виллем не знал, любит ли его Хана:

– И я не знаю, приду ли я, если она позовет, – понял барон, – нас бросило друг к другу в Париже, мы стали близки, но наши души где-то в другом месте…, – он не представлял себя переехавшим в Америку:

– В Голливуде мне делать нечего, – мрачно подумал Виллем, – а Хана не согласится жить в шахтерской глубинке. И зачем мне чужие шахты, у меня есть свои…

Он вспомнил ранние розы, увивавшие окна коттеджей в Мон-Сен-Мартене, веселый звон пасхальных колоколов, надписи у поселковых кабачков: «Свежая рыба из Мааса». Издалека засвистел льежский поезд. Виллем почувствовал запах гари и речного ветра:

– Надо вернуться домой, – он потушил сигарету, – восстановить замок, заняться модернизацией компании. Мне тридцать два года, хватит болтаться по свету, у меня есть обязанности перед семьей. Но Хане нечего делать в Мон-Сен-Мартене. Она звезда и не станет преподавать балет в поселковом клубе, как Лада…

Роза привезла барону пачку писем от совета директоров компании:

– Они ждут моего возвращения, – вздохнул Виллем, – но что, если я ошибаюсь и Хана меня любит? Но люблю ли я ее, или случившееся только наше одиночество…

Дверь заскрипела, он услышал легкие шаги. Граф Дате ходил с грацией ночного зверя:

– Я тоже так себя веду в шахте, – кузен нес стакан, – что хорошо для будущей миссии. В Родезии нам надо быть очень осторожными…

Джо опустился в застеленное яркой тканью кресло. Виллем подвинул ему почти пустую бутылку:

– Немного осталось, – он усмехнулся, – напиваться не след, в семь утра мы должны быть на пристани…, – Джо помолчал:

– Виллем, но если фон Рабе меня увидит…, – барон вскинул бровь:

– Не увидит. Мы засядем в районе предполагаемых алмазных месторождений, где фон Рабе делать нечего. Нам только надо аккуратно выяснить у мистера Яна Смита, – барон нехорошо улыбнулся, – точный адрес его нового друга господина Ритберга фон Теттау, а остальное возьмут на себя Иосиф и Маленький Джон…, – граф Дате скептически хмыкнул:

– Маленького Джона он тоже может узнать…, – Виллем вздохнул:

– Граф Хантингтон постарается не попадаться ему на глаза. Отправлять в его логово только Иосифа было бы неразумно…, – Джо заметил:

– Судя по документам, виллу строят рядом с водопадом Виктории, в верхнем течении Замбези. Неплохое местечко, – добавил кузен, – как ты думаешь, мы найдем в тех краях алмазы…, – Виллем потянулся:

– Предок Джона наступил на алмаз в Южной Африке. Кимберлитовых трубок на юге не счесть, что-нибудь мы отыщем. Главное, что мы избавим человечество от проклятого фон Рабе…

Джо взглянул на немного стершуюся, но заметную русскую букву на смуглой от тропического загара руке кузена:

– Но потом мы полетим в СССР, – утвердительно сказал граф, – иначе…

Виллем вытряхнул из бутылки последние капли виски:

– Да, Джо. Иначе мы не выполним свой долг.

Влажный мох пружинил под ногами. Над мокрой от росы травой слоился туман. Вершины вулканов на горизонте золотились в сиянии рассвета. Шмуэль послушал щелканье ранней птицы:

– Иосиф на пароме, – епископ перекрестился, – только бы у них все прошло хорошо, только бы они вернулись из миссии…, – Шмуэль, разумеется, не осуждал Полину:

– Я христианин, – сказал он брату, – монах и священник. Иисус заповедовал нам любить ближнего своего, а не замечать в нем изъяны и не указывать на его ошибки…

Шмуэль даже поморгал глазами:

– Не ищи бревна, – посоветовал брат, – у тебя и соломинки не найдешь. Что касается Полины, – Иосиф чему-то усмехнулся, – если девчонка дура, она такой и останется. Фон Рабе наболтал ей всякой ереси, а она готова верить любому его слову…

Иосиф хотел добавить кое-что покрепче, но решил промолчать. Он был уверен, что брат не читал творение так называемой Антуанетты Френч. Иосиф пролистал книжку в Лондоне:

– Дяде Джону, наверное, неловко было брать ее в руки, – понял майор Кардозо, – вещица разнузданная…, – Маленький Джон сухо заметил, что тоже прочел роман:

– С точки зрения литературы Полина не дотягивает до тети Тони, – Иосиф вспомнил жаркую ночь на Монмартре, – но, кажется, она осталась заводной девчонкой…

Разговор о Полине зашел, когда Ева с Розой отправились спать. Доктор Горовиц почти не смотрела на Иосифа и не оставалась с ним наедине:

– Рано или поздно я ее добьюсь, – решил майор Кардозо, – а пока мне нужна женщина. Дядя Джон ничего не скажет, Полина совершеннолетняя и я родня…, – сначала им требовалось найти новое логово фон Рабе:

– Он прячется у водопада Виктория, – вспомнил Шмуэль слова брата, – в стародавние времена один из Кроу потерял в тех краях жену. Кажется, она заразилась сонной болезнью…

Шмуэль шепнул Еве:

– Может быть, не стоило оставлять Розу и Дени одних в джипе…, – доктор Горовиц неслышно отозвалась:

– Меня гориллы знают, а при виде детей они могут заволноваться. Когда они успокоятся, мы позовем Дени и Розу. Ты тоже стой на месте, пожалуйста…, – Шмуэль недовольно кашлянул. Ева улыбнулась:

– Мух цеце вокруг нет, мы не в саванне. Самое большее, что тебе грозит, это любопытство какой-нибудь обезьянки…, – из перевитой лианами кроны дерева раздался треск. Ева вскинула голову:

– Стая прибежала. Но я не вижу горилл, – доктор Горовиц нахмурилась, – кажется, у них что-то случилось…

Шмуэль предпочел не спрашивать, как Ева вообще видит горилл в непроницаемой зеленой стене горных джунглей. Со склона холма Шмуэль мог разглядеть блестящую гладь озера Киву:

– Но парома отсюда не заметишь, – пожалел епископ, – иначе я бы перекрестил Иосифа. Благословение никогда не помешает…

По дороге в горы они миновали памятный знак у границы национального парка Вирунга. Заповедник создали во времена Бельгийского Конго:

– Здесь живут лесные слоны, они меньше обычных, – Дени вертелся на заднем сиденье, – еще водные козлы, но их вокруг много, гиппопотамы, шимпанзе, антилопы…, – Роза открыла рот:

– Маленький Джон хочет сюда поехать по возвращении с юга, – вспомнила девушка, – к тому времени я побываю в заповеднике и буду все знать…, – кузен ей понравился:

– Он ненамного меня старше, – Роза улыбнулась, – ему всего двадцать пять лет…, – остальные кузены, на четвертом десятке, были для Розы взрослыми людьми:

– Но с Джоном интересно, – она следила за джунглями у дороги, – и он только друг, с ним все не так, как с Ником…, – Роза решила не писать в Америку:

– Я не хочу за ним бегать, -повторила себе девушка, – если он встретил другую, пусть он сам об этом скажет…, – Роза взвизгнула:

– Ой, хобот! Ой, смотрите, слоненок! Какой хорошенький…

Мамаша слоненка бесцеремонно отпихнула дитя от обочины разбитой почти тропинки, где вилял больничный джип. Дени рассмеялся:

– Он маленький и любопытный. Смотри, прямо над нами попугаи, – ярко раскрашенный попугай опустился на плечо Шмуэля:

– С детьми все в порядке, – рассеянно сказала Ева, – спасибо, лети обратно на дорогу…, – епископ велел себе молчать. Ева к чему-то прислушалась:

– Мне надо пойти вперед, – доктор Горовиц порылась в медицинской сумке, – оставайся здесь и не шуми, пожалуйста…

Подняв руки с раскрытыми ладонями, Ева двинулась по поляне к зашевелившимся кустам.

Детеныша гориллы Еве отдали сразу. Большая самка неожиданно аккуратно вынула ребенка из рук гориллы поменьше:

– Молодая мать, – поняла Ева, – у нее первое дитя…, – темные глаза матери блестели слезами. Самец сзади угрожающе рыкнул, пожилая горилла коротко что-то крикнула:

– Он тоже волнуется, – Ева решила не доставать стетоскоп, – и старшие дети притихли…, – малыши цеплялись за шерсть матерей. Ева приникла щекой к тельцу детеныша. Он хрипло, с натугой дышал, закатив глаза:

– Пинцет, – Ева старалась успокоить горилл, – хорошо, что я взяла длинный пинцет.

Она надеялась, что все обойдется без трахеотомии. Взяв руку пожилой самки, она указала на голову малыша. Еве почудилось, что горилла кивнула. Большие ладони аккуратно легли в нужное место. Ева нежно раздвинула губы ребенка:

– Так и есть, – в горле застрял сучок, – бедный малыш, он задыхался…, – доктор Горовиц осторожно орудовала пинцетом:

– Если у меня сорвется рука, я могу проткнуть горло, – к ее лбу прижали что-то прохладное, – они стирают мне пот…, – одна из горилл промокнула капли древесным листом. Малыш извивался, Ева взглянула на старшую гориллу. Та цокнула языком, подзывая еще одну самку:

– Теперь словно на операционном столе, – Ева вела сучок наверх, – я немного оцарапаю горло, но это не страшно. Он еще кормится молоком, все быстро заживет. Но мать дает ему и листья, а сучок, видимо, он отыскал сам…, – кусок дерева упал на траву.

Отчаянно закашлявшись, малыш заорал. Ева подняла руки, мать подхватила плачущее дитя. Ребенок почти скрылся в длинной, черной шерсти. Сунув пинцет в сумку, Ева распрямилась. Молодая самка улыбалась, качая успокаивающегося малыша. Сильная рука коснулась ее, горилла привлекла Еву к себе. Голова обезьяны легла ей на плечо. Малыш вертелся, с интересом рассматривая лицо Евы:

– Все будет хорошо, – ласково сказала доктор Горовиц, – но больше не тащи в рот ничего неположенного, милый…, – руки горилл гладили ее, стая сгрудилась вокруг женщины:

– У меня тоже появится малыш, – Ева закрыла глаза, – но не сейчас, позже. И Хана дождется девочки, – женщина вздохнула, – только я этого не увижу…

Шмуэль не мог пошевелиться. Отросшие темные локоны падали на разгоряченное лицо, она нежно касалась сидящего на руках матери младенца. Он отвел глаза от ее разрумянившихся щек, от девичьей груди, незаметной под серой, пропотевшей майкой. Гориллы счастливо перекликались.

Шмуэль слушал пение птиц, треск обезьяньей стаи в густой кроне смыкающихся над его головой деревьев:

– Всякое дыхание да славит Господа, – над травой блеснули изумрудные крылья золотых стрекоз, – словно в раю, когда человек был един с природой, еще не познав греховных помыслов или плотских желаний…, – Шмуэль заставлял себя не думать о Еве:

– Она словно монахиня, – твердо сказал себе епископ, – она не такая, как все, она живет своей работой и своим даром, словно ее мать. Но ее мать любила, значит, и Ева может полюбить…

Епископ вздохнул:

– Даже если так и случится, то этим человеком стану не я, а Иосиф…, – он не сомневался, что брат добьется своего:

– Он не успокоится, пока не встанет с ней под хупу, – епископ закрыл глаза, – пусть они будут счастливы, пожалуйста. Пусть Ева будет счастлива…, – что-то мимолетно коснулось его щеки:

– Будто крыло бабочки, – Шмуэль очнулся, – нет, это ее рука…

Лицо доктора Горовиц оказалось неожиданно обеспокоенным:

– Не знаю, звать ли детей, – Ева вскинула сумку на плечо, – гориллы волнуются…, – обезьяны растревожено рычали:

– Из-за малыша, – удивился Шмуэль, – но с ним все в порядке…, – епископ ахнул.

Глава стаи, здоровый, поседевший самец, подбежав к ним, схватил Еву за край куртки:

– Это мой друг, – успокаивающе сказала доктор Горовиц, – не бойся, милый…, – вторая рука вцепилась в куртку Шмуэля:

– Он тащит нас на открытое место, – понял епископ, но почему…, – самец качал головой, указывая на крону дерева. Толкнув их к гориллам, самец поднял с травы палку. Ева побледнела. Шмуэль, не думая, схватил ее ладонь:

– Что случилось, – губы женщины посинели, – что такое, Ева! Не молчи, – он потряс кузину, – говори со мной, пожалуйста…

Красивая обезьянка с рыжим хвостом спустилась по стволу дерева. Самец гориллы, нехорошо оскалившись, метнул палку в ее сторону. Зверек рухнул на траву, Ева зашевелила губами:

– Не могу, – послышалось Шмуэлю, – не могу, она сильнее, сильнее меня…, Нет, – женщина рванулась вперед, – не надо, не делай этого…, – она замолотила руками, Шмуэль едва успел поймать ее в объятье:

– Не могу, – голос женщины угасал, – она хочет, чтобы…

От дороги раздался мальчишеский крик:

– Мадам доктор, мадам доктор! Идите сюда, обезьянка укусила Розу!