Читать книгу Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том первый - Нелли Шульман - Страница 3

– Отлично, милочка, – велел фотограф, – теперь сумку за плечо…, – Ирена выразительно закатила глаза, – да-да, так и смотри…, – камера защелкала, – ты настоящая нью-йоркская штучка, к тебе не подступиться…

Скаут из Life поймал Ирену в публичной библиотеке:

– Мы снимаем обложку августовского номера, – зачастил парень, – темой будет городская молодежь…, – Ирена посоветовала:

– Обратитесь к мисс Леоне Зильбер, она часто снимается для журналов. Она проводит каникулы дома…, – юноша развел руками:

– Она отказала, а Ева, то есть доктор Горовиц…, – он вздохнул, – покинула ряды моделей, но всегда останется в наших сердцах…, – скаут похлопал длинными ресницами:

– Гонорар очень хороший, – уверил он Ирену, – и вы попадете в популярный журнал…, – увидев одежду, Ирена скривила губы:

– Кружева и мини, – презрительно сказала девушка, – вы боитесь, что иначе номер не купят…, – фотограф отозвался:

– Сами понимаете, милочка, впереди мертвый сезон…

Август начался изнуряющей жарой. Профессор Горовиц уехала в Норфолк, на базу объединенного штаба флотов:

– Ты у меня хорошая девочка и справишься с хозяйством, – Дебора передала дочери пухлый конверт с наличностью, – Хаим обещал написать в сентябре. Загорай, купайся и готовься к учебе, дорогая первокурсница…, – в следующем месяце Ирена летела в Сан-Франциско:

– Я поступила в Стэнфордский университет в шестнадцать лет, – гордо подумала Ирена, – профессор Зимбардо написал, что я обещаю стать гордостью американской науки…

Она победно улыбнулась. Темные волосы разметал теплый ветер:

– Да, да, да…, – крикнул фотограф, – иди, милочка, прямо на меня…

Семьдесят Седьмая улица опустела из-за послеполуденной, как выражались в Бронксе, сиесты. Туристы в мятых шортах и пропотевших майках, остановившись на тротуаре, разинули рты:

– Смотрите и восхищайтесь, – девушка вскинула твердый подбородок, – со мной никто не сравнится, тем более, очкастая дрянь…, – она знала, что Ник почти прекратил писать сопернице:

– Он все время думает обо мне, – усмехнулась Ирена, – дороже меня у него никого нет…, – она запрещала Нику писать и в Лондон:

– Где все заняты младенцами, – двойняшкам Майер исполнился год, – а тетя Марта скоро сгинет без возврата, как сгинула сестра Ника…, – Ирена не интересовалась судьбой девушки:

– Она никогда не вернется к живым, – уверила ее бабушка, – она все равно, что труп. Но ты будь осторожней, – Ханеле помолчала, – Ник может не выдержать твоего напора…

Ирена не собиралась оставлять в покое новоиспеченного магистра математики и физики и докторанта профессора Фейнмана:

– Он защитит докторат, мы поженимся…, – фотограф опустил камеру, – и будем властвовать над миром…, – Ирена незаметно вытерла пот с высокого лба:

– Дома встану под холодный душ, – по утрам девушка ходила в бассейн Колумбийского университета, – маме хорошо, у нее рядом море…

Ирена подозревала, что рядом с матерью болтаются и молодые флотские офицеры:

– Она словно пантера, – девушка вспомнила новое словечко, – ей полвека, но ей никто не дает больше сорока лет…, – Ирена полюбовалась своим отражением в витрине итальянской забегаловки:

– Мне только шестнадцать и у нас с Ником впереди вся жизнь…, – фотограф бесцеремонно плюнул жвачкой на мостовую:

– Держи, милочка, – он достал конверт, – гонорар наличными, как договаривались, тряпки можешь оставить себе…, – Ирена фыркнула:

– Шмотье я отдам в Армию Спасения. Приличные девушки не носят мини, эта мода давно прошла….

Ирена не вылезала из джинсов, бесформенных маек и подметающих улицу юбок. Мать отмахивалась:

– Я еще помню, как девушки не появлялись на улице без шляпки и перчаток, – профессор Горовиц улыбалась, – мода вещь переменчивая, главное, чтобы тебе нравилась одежда…, – Ирена не любила привлекать внимание мужчин:

– На меня должен смотреть только один человек, – напомнила себе девушка, – и он глаз с меня не сводит…, – она собиралась навестить Ника при первой же возможности:

– Блузка от Диора, – обиженно крикнул ей вслед фотограф, – а юбка от…, – Ирена бросила через плечо:

– Пусть они достанутся девушке, которой действительно нужна хорошая одежда. У меня таким барахлом забита вся гардеробная…

Черные кудри скрылись под бархатным балдахином с золоченой надписью: «Сорок четыре». Скаут щелкнул зажигалкой. Над Семьдесят Седьмой улицей поплыл сладкий аромат травки:

– У ее семьи апартаменты в этом здании, – сообщил парень фотографу, – нужна ей твоя блузка…, – фотограф поинтересовался:

– С контролируемой арендной платой, что ли…, – скаут присвистнул:

– Их собственные апартаменты. Ее мать профессор Колумбийского университета, у них в семье три кавалера Медали Почета. Девчонка родилась с серебряной ложкой в рту, приятель…

В кондиционированном лифте Ирена сунула конверт в студенческую сумку. Деньги от матери она почти не тратила, перебиваясь мороженым, фруктами и холодным кофе:

– Можно съездить к Леоне на Лонг-Айленд, – лениво подумала Ирена, – искупаться в океане…, – адвокат Бромли сняла на лето дачку, как на русский манер говорила Леона. Девушка поморщилась:

– Там, наверняка, болтается Джошуа со своим зверинцем и у Леоны тоже есть собака и коты…, – Ирена знала, как к ней относятся животные:

– Незачем вызывать подозрения, – в передней она сбросила сандалии, – искупаться я могу на Брайтон-Бич…

Она прошлепала в огромную, прохладную гостиную. На мраморном камине поблескивало старинное серебро рамки для фотографий:

– Страннице и Страннику, героям Америки…, – Ирена почувствовала застарелую зависть:

– Тора и кольцо отошли Аарону, вернее, кольцо теперь носит Сара…, – она подтянула к себе сигареты, – снимок получит Хаим, если он выживет…, – девушка задумалась:

– Пока я ничего не вижу…, – Ирена закурила, – в любом случае, меня обделили. Меня никто не любит, кроме бабушки и Ника, но скоро меня полюбит весь мир…

Телефон мелодично зазвонил, Ирена сняла трубку:

– Резиденция Горовицей, – сказала она с интонацией автоответчика, – оставьте сообщение после сигнала…, – знакомый голос рассмеялся:

– У вас отлично получается, мисс Эбби. Собирайтесь, есть интересная работа.

Улицы Нижнего Манхэттена погрузились в раскаленное безмолвие. Над финансовым районом повисла тишина. Тротуары Бликер-стрит дышали жаром. В витрине табачника работал черно-белый телевизор. Новостей слышно не было, но бегущая строка сообщала:

– Пятое августа. Маринер-7 приближается к планете Марс. По расчетам НАСА американские астронавты высадятся на красной планете в ближайшее десятилетие…, – Леон Циммерман подмигнул сыну:

– Мы увидим триумф американской науки и техники, будущий партнер «Донован, Лежер, Ньютон и Ирвин», – Джошуа что-то пробурчал. Юноша в который раз велел себе:

– Надо во всем признаться папе. Я еле отговорился от летней практики в фирме…

Джошуа сделал вид, что в университете требуют стажировки в столичных юридических конторах.

Отец хотел, как он выразился, нажать на кнопки. Джошуа с чувством отозвался:

– Папа, мне двадцать лет, и я сам могу организовать себе практику…, – мистер Циммерман смешался:

– Извини, милый. Ты настоящий американец, а я старомодный европейский родитель…

Джошуа искоса взглянул на отца:

– Он хорошо выглядит, ему нет и пятидесяти лет. Наверное, когда я получу диплом, он женится…, – отец ничего не рассказывал Джошуа, однако юноша вспомнил:

– Он уезжает на Виноградник Марты, под Бостон, почти на месяц. Наверняка, не один, но не спросишь же о таком…, – в прошлом году Леон купил яхту и закончил курсы шкиперов:

– Ты осторожней за штурвалом, папа, – отчего-то сказал юноша, – прогноз…, – отец хохотнул:

– Океан и не колышется, милый. Съедим последнюю пиццу сезона, и я отправлюсь на причал…, – отец, как и Джошуа, носил джинсы и льняную рубашку:

– Мокасины у него надеты на босу ногу, – понял юноша, – даже странно видеть папу таким…, – в окне пиццерии «У Джона» виднелось объявление:

– Сегодня работаем последний день, увидимся в сентябре.

Итальянские рестораны на Манхеттене дружно уходили в отпуск:

– Мистер Циммерман, – расплылся в улыбке хозяин, – отлично выглядите. Ваш любимый столик занят…, – Леон заметил в углу аккуратно уложенные светлые волосы какой-то женщины, – но я посажу вас за такой же удобный…

Юристы и финансисты изрезали деревянные столики автографами и смешными рисуночками:

– Смотри, – усмехнулся Леон, – здесь сидел покойный мистер Донован. Ты о нем, наверняка, слышал…, – Джошуа не знал, как начать:

– Почему я всегда мямлю, – зло подумал юноша, – с точки зрения дипломатического протокола так лучше, но здесь не международные переговоры…

Он мог сказать отцу, что вчера в Париже началось секретное совещание между представителями США и Вьетнама. Советник по вопросам национальной безопасности, Генри Киссинджер, хотел взять Джошуа во Францию:

– Пока переводчиком, – сварливо сказал Киссинджер по-немецки, – французский язык у тебя, как родной, впрочем, и немецкий блестящий…, – юноша покраснел. Вьетнамскую делегацию возглавлял Суан Тхьюи, отлично говоривший по-французски:

– Я не доверяю местным переводчикам, – добавил Киссинджер, – а ты свой человек…, – Джошуа объяснил, что сначала хочет закончить университет:

– Диплом всего лишь формальность, – заметил Киссинджер, – но приходи в Госдеп с степенью бакалавра, хотя ты и так наш работник…, – Киссинджер выделял Джошуа из остальных практикантов, превратив его в личного секретаря:

– Поэтому мне присвоили высший статус секретности, – вздохнул юноша, – хорошо, что ФБР пока не догадывается о моей переписке с Хаимом…, – старший сержант Хорхе Моралес, по его словам, бойко болтал по-вьетнамски:

– Он проведет месяц в джунглях…, – перед ними поставили поднос с дымящейся пиццей, – теперь он напишет только в сентябре…, – отец добродушно сказал:

– О счете я позабочусь, будущий партнер. Ты, наверное, хочешь остаться в городе из-за рок-фестиваля…

Джошуа не собирался в Вудсток, хотя туда ехали многие его университетские приятели:

– Нет, я в городе из-за Леоны, – он прожевал пиццу, – но папе о таком не скажешь, – он велел себе: «Вот сейчас».

Острый запах горгонзолы смешался со сладким ароматом женских духов. Рядом со столиком застучали каблуки:

– Джошуа, – услышал он знакомый женский голос, – как у тебя дела, милый…, – Джошуа замечал, что при виде мисс Кэтрин Бромли лицо отца меняется:

– Они вместе работали в фирме ее покойного мужа, – хмыкнул юноша, – наверное, они не ладили…, – мисс Бромли носила льняное матросское платье и широкополую шляпу:

– Мистер Циммерман, – ее спутник протянул руку, – мы давно не виделись…, – Леон смерил взглядом младшего партнера в Shearman and Sterling:

– Всего две недели, мистер Мак-Грэй, – юрист тоже выбрал джинсы и рубашку-поло, – со времени последнего совещания по иску нашего клиента к вашему клиенту…, – Мак-Грэй тащил женский портплед:

– Вы в деловую поездку собрались, – поинтересовался Леон, – или едете отдыхать…, – Мак-Грэй взял за руку мисс Бромли:

– Я везу Кэтрин на Виноградник Марты, мы сняли летнее пристанище. Вернее, мы идем по морю, у меня есть яхта. Вы, кажется, тоже стоите за штурвалом, мистер Циммерман…, – в голубых глазах адвоката Бромли играли легкие смешинки:

– Не голубых, – поправил себя Циммерман, – цвета лаванды. Я говорил, что люблю ее, целовал эти глаза…, – он заставил себя вежливо кивнуть:

– Приятных вам каникул.

Дверь пиццерии хлопнула, Леон налил себе вина:

– С нее станется испортить мне отпуск. Ладно, пошла она к черту…, – он сначала не понял, что говорит ему сын. Джошуа терпеливо повторил:

– Папа, я не собираюсь быть корпоративным юристом. Меня берут на работу в Государственный Департамент.

С пляжа белого песка доносился веселый лай Спота. Коты сплелись в сонный клубок на продавленной полосатой софе. Дачку, как говорила Леона, сдавали с пузатым старомодным рефрижератором и кухонькой, обитой пластиковыми панелями. Оказавшись в домике, мать огляделась:

– Хочется надеть платье в горох, темные очки…, – она пристроила пальцы над бровями, – и сидеть в аптеке, попивая молочный коктейль…

Леона видела похожие фотографии в альбоме матери. Девушка носила в сумочке моментальный снимок отца.

– Это я его щелкнула, – улыбнулась мать, – Марк не любил фотографироваться, после громких процессов его осаждали журналисты. Это он в кабинете, с первым Спотом…, – кроме собаки под креслом отца, на снимке оказались и коты:

– Одного папа держит на коленях, а второй лежит на столе, – вспомнила Леона, – а у папы нашли в кармане пиджака мою фотографию…

Ее снял уличный фотограф в Центральном Парке. Леона хорошо помнила этот день:

– За две недели до папиной смерти, – вздохнула девушка, – он повел меня в зоопарк, мы ели мороженое…, – пятилетняя Леона тащила за хвост плюшевую обезьянку.

Девушка вернулась к разложенным на столе тетрадям:

– У вас есть веселенький ситчик…, – она зашевелила губами, – приезжайте, обхохочетесь…, – на обложке Леона приклеила ярлычок: «Антисоветские анекдоты»:

– Вы должны познакомиться и с диссидентскими материалами, – велели ей русскоязычные инструкторы в ЦРУ, – мы надеемся, что вы будете вращаться в кругах, не сидящих, но сажающих, но такие шутки распространены во всех слоях советского общества…, – скрывать что-то от матери было бесполезно. Адвокат Бромли развела руками:

– Я не могу запретить тебе работать на правительство, милая, но будь осторожна, пожалуйста. Помни, что случилось с мистером Майером…

С гибелью Аарона в Праге они лишились режиссера будущего фильма о, как написал Хаим, преступлениях Америки против американцев:

– Хана может кого-то порекомендовать, – пришло в голову Леоне, – она знает весь Голливуд, но материалы очень деликатные, вернее, взрывные, словно бомба…, – Джошуа с ней соглашался:

– Сначала надо вытащить старшего сержанта Моралеса из джунглей и убедить ФБР, что он не агент русских, – заметил приятель, – пленки лежат в самом надежном шкафу Америки. Недаром отец Ягненка успешно прятался в Бруклине под носом ФБР…

Подумав о Джошуа, Леона взглянула на часы:

– Он должен привезти Принца…, – в коттедже было несколько спаленок, – Споту станет веселее…

Кроме тетради с анекдотами, она взяла на дачку последние номера советских литературных журналов:

– Почитайте панегирик советской власти, – кисло сказал инструктор в Вашингтоне, – очередные приключения прогрессивного журналиста, теперь в Китае…, – Леона отозвалась:

– Британцы утверждают, что Павел Левин только притворяется певцом комсомола, – разговор шел на русском языке, – вы знаете, что написано на сарае, где на самом деле лежат всего лишь дрова, – инструктор покрутил облысевшей головой:

– Вы молодец, Леона Марковна. Скоро вас будет не отличить от девушки, выросшей в эмигрантской семье, – пока Леоне готовили именно такую легенду, – но Левин сидит в Москве на содержании Комитета, а не перебежал на запад. Значит, и доверия к нему нет, и быть не может.

Он положил ладонь на журнал с силуэтами Ростральных колонн:

– Возьмитесь за эту повесть. Я удивляюсь, как текст миновал ножницы цензора…, – Леона подтянула к себе журнал:

– По утрам после завтрака бригада выстраивалась на плацу для зачтения приказов и развода на занятия. Это была самая тяжкая для Максима процедура, если не считать вечерних поверок…

Леона тоже не понимала, как повесть пропустили в печать:

– Здесь все сказано почти своими словами, – девушка закурила, – перед нами Советский Союз, только облаченный в маску научной фантастики…, – Максим Ростиславский почему-то напоминал ей Максима Волкова:

– Я ему нравилась, – поняла Леона, – только он сейчас где-то в СССР, его могли арестовать и казнить…

Сведения, поступившие из Лондона, были засекречены, однако Леона подписала ворох обязательств о неразглашении государственных тайн:

– Я ему нравилась, но ничего не случилось, – она справилась с часто бьющимся сердцем, – мне двадцать лет, а я еще девственница. Стыдно признаться в таком в наше время…, – она подозревала, что кузина Луиза в Лондоне тоже ничего не пробовала:

– Бабушка намекает, что в мои годы она была замужем, – призналась кузина в последнем письме, – а дедушка не становится моложе, следующим годом ему исполнится восемьдесят пять. Они ждут свадьбы, но неизвестно, когда Сэм вернется в Лондон…, – Леона едва не закончила: «И вернется ли вообще».

– Не смей думать о таком, – осадила она себя, – все закончится хорошо. Луиза пойдет к алтарю, а я пойду в мэрию Бруклина, – девушка усмехнулась, – только непонятно, с кем…, – она замечала взгляды Джошуа:

– Он спас меня в Детройте, – лай Спота приближался, – понятно, что он меня любит. Он всегда меня любил, еще с детского сада…, – зазвенел старомодный колокольчик. Леона крикнула: «Открыто!»

– Я его еле поймал, – темные волосы Джошуа растрепались, – он ошалел от свежего воздуха, – Спот тяжело дышал:

– Ты хотел привезти Принца, – удивилась Леона, – ты не успел заехать домой…, – Джошуа махнул рукой:

– Я поругался с папой насчет Госдепа, – юноша решительно переступил порог, – нам надо поговорить, Леона.

Джошуа вышел из метро на Семьдесят Второй улице, когда над Гудзоном уже догорал багровый августовский закат. Ветер носил по тротуару пустые стаканчики от кофе, бросал ему под ноги окурки, завивал душные облака пыли. К вечеру жара стала сильнее. Его изжеванная льняная рубашка пропотела в вагоне Лонг-Айлендской железной дороги:

– Я ехал к Леоне и думал, что мы ночью искупаемся в океане, – по лицу юноши катились слезы, – я надеялся, что она тоже меня любит. В Детройте я ее поцеловал, и она не уклонилась, не сказала, что такого никогда не случится…

Джошуа шагнул на тротуар, пренебрегая красным сигналом светофора. Темный форд с непроницаемыми окнами гневно загудел:

– Пошел в задницу, дерьмо, – зло крикнул Джошуа вслед машине, – чтобы ты сдох…

Он побрел к Риверсайд-Драйв. Впереди показались освещенные окна кондитерской. По воскресеньям Джошуа с отцом часто завтракали у Левина, разделяя тяжелый выпуск New York Times. Отец шуршал финансовыми страницами. Джошуа принимался за листы с зарубежными новостями. Мистер Левин, приехавший в Америку после войны, приносил к столу кофейник крепкого кофе:

– Как положено, месье Циммерман, – бывший парижанин улыбался, – берите круассаны, багет сейчас испечется…, – у Левина подавали и бублики с мягким сыром и копченым лососем.

Джошуа шмыгнул носом:

– Я мечтал, что мы с Леоной позавтракаем в постели, – он почти не видел, куда идет, – по субботам папа сам готовил мне завтрак…

Леон часто был занят даже в субботу, но всегда выкраивал время для завтрака с сыном:

– Если мы шли в синагогу, то только пили кофе, – Джошуа свернул к Гудзону, – папа шутил, что субботнего кидуша хватит на все три трапезы…, – он брел по кварталу своего детства:

– Аптека, куда папа бегал мне за таблетками, когда я простужался…, – юноша еле волочил ноги, – табачник, где я покупаю ему сигары, – спускающий жалюзи табачник приветливо помахал Джошуа, – парк, где я гуляю с Принцем…, – отсюда причал для частных яхт виден не был, но Джошуа и не надеялся встретить отца:

– Он, скорее всего, на Винограднике Марты…, – сердце отчаянно болело, – но я не знаю его тамошнего телефона, и я не могу ничего ему рассказать…, – они распрощались на пороге пиццерии:

– Ты почти совершеннолетний и я ничего тебе не запрещаю, – сухо сказал Леон, – но ты совершаешь большую ошибку, Джошуа. В работе на правительство очень мало денег и еще меньше почета. Тебе придется совершать поступки, – лицо отца замкнулось, – с которыми ты будешь не согласен…, – Джошуа отозвался:

– Я никогда не пойду на сделку с совестью, папа. Ты работал на правительство, то есть помогал тете Марте и дяде Максиму…, – отец отгрыз кончик сигары, что с ним случалось очень редко:

– Они проводили частное расследование, – хмуро сказал мистер Циммерман, – а что касается случившегося в Мюнхене, то я выполнил свой долг порядочного человека. Ты юнец, Джошуа, и не понимаешь, что тебя ждет…, – он окинул сына долгим взглядом:

– Ляжешь с собаками и наберешься блох, – Леон щелкнул зажигалкой, – не надейся, что тебе удастся сохранить руки чистыми…, – Джошуа все не унимался:

– Мама рассказывала мне, как она сообщила Бюро о русских шпионах…, – отец что-то неразборчиво пробормотал. Джошуа только услышал:

– Везет мне на…, – юноша добавил:

– Ты бывший партизан, папа. С конца войны прошло четверть века, хватит оглядываться через плечо. Я не поступаю на работу в ЦРУ, я иду в министерство иностранных дел, – отец сочно сказал:

– Одна шайка-лейка. Наследства я тебя не лишу, – он усмехнулся, – а в остальном, – Леон вскинул на плечо брезентовый яхтенный мешок, – пробивай себе дорогу сам…

Похлопав себя по карманам, Джошуа обнаружил, что у него кончились сигареты:

– Я все выкурил, пока шел от дачки к станции, – понял юноша, – шел и плакал…, – он стоял рядом с бодегой, у двери которой они с Леоной нашли нынешнего кота Гудзона:

– Тогда он помещался у меня на ладони, а сейчас едва укладывается в папино кресло, – Джошуа вытер лицо рукавом рубашки, – ладно, возьми себя в руки…

Пуэрториканский продавец деликатно сделал вид, что не замечает его припухших глаз:

– Жарко, мистер Циммерман, – посетовал парень, – возьмите холодного кофе от заведения, – Джошуа больше хотелось выпить ледяной водки, однако ему надо было накормить зверей и выгулять Принца. Юноша заставил себя улыбнуться продавцу: «Спасибо».

Консьерж не обратил на него внимания, лифты в доме ходили без лифтера. Из зеркала на Джошуа посмотрел угрюмый верзила с всклокоченными волосами и красным лицом:

– Орангутанг, – ему захотелось треснуть кулаком по стене, – немудрено, что Леона мне отказала…, – девушка была очень вежлива:

– Я ее друг и всегда им останусь, – Джошуа кусал губы, – но у нее есть обязанности перед страной, которые важнее личных отношений. Ерунда, речь не о моем соперничестве с Америкой, я ей не нравлюсь, да и кому бы я понравился…

Ключ щелкнул в замке. Он ступил в мягко освещенный вестибюль квартиры:

– Они сидят рядом, – понял Джошуа, – обычно только Принц меня встречает, а Гудзон не соизволит спрыгнуть с дивана. Он сидят рядом, словно они волновались…

Принц негромко гавкнул, Гудзон согласно мяукнул. У Джошуа не было сил идти дальше:

– Сейчас, милые, – он сполз по стене вестибюля, – сейчас я вас покормлю, мы выйдем погулять…, – Принц кинулся к нему, кот нырнул в его руки. Пес лизал его мокрые щеки, Гудзон терся головой о его плечо:

– Вот так, милые, – Джошуа гладил зверей, – все было и закончилось. Все сейчас пройдет, – он уткнулся носом в мягкую шерсть, – все пройдет.