Читать книгу Недосягаемые - Ольга Слюсаренко - Страница 2

Он сидел за рабочим столом у окна в своей маленькой комнатке. Часы показывали пять утра. Дождь, как сумасшедший, сбежавший из клиники, дико хохотал и барабанил пальцами по подоконнику. Кир одной рукой набирал текст на компьютере, другой подносил ко рту банку с энергетиком, понимая, что еще час такой работы, и его голова разорвется от недосыпа, а сердце лопнет, не выдержав своего бешеного ритма, вызванного многомесячным марафоном по научным исследованиям, переводам, чтению литературы, выступлениям на конференциях… Друзья говорили ему: «Забей болт на все, кому это нужно…» Но он успешно защищал курсовики, издавал газету «Подслушано у переводчика», выступал в студенческом языковом клубе и готовился стать переводчиком с английского языка. В вагонах метро, прислонившись к дверям, он писал стихи о том, как осень сутулит плечи, а в сердце приходит весна, о том, как одним дождливым петербургским вечером юный романтик мечтал у окна… Его самиздатовская книга «Исцеление бессонницей» вызвала фурор в университете и была отмечена призом «Литературное дарование факультета». Когда прекрасная Эвтерпа, муза лирической поэзии, покидала его, он переводил стихи Уайльда, Байрона, Фроста и других английских поэтов под музыку Бетховена, Вивальди, Листа или современного композитора Яна Тьерсена. Один из его переводов был включен в сборник английской поэзии.

На следующий день после вечернего спецкурса, сжимая в руке черный тканевый портфельчик с ноутбуком, он вышел из университета и тут же угодил в непроходимую лужу, которая стала символом осеннего Петербурга. В его сердце бушевал чистый глубоководный океан слов, которым он с легкостью, касанием пальцев к клавиатуре, управлял, словно капитан сложнейших текстов: сегодня он сдал на проверку курсовик и получил похвалу от научного руководителя, назвавшего его перспективным парнем. Так что каким бы уставшим он ни был, нужно изобразить решительность и всем своим видом показать свою перспективность. Он расправил плечи, расстегнул воротник куртки, чтобы оттуда дерзко выглядывал его новый шарф горчичного цвета, с которым поблекшая петербургская осень никак не хотела быть в одной гамме, надел на сухие губы легкую улыбку, пригладил взъерошенные темно-русые волосы и, гордо подняв голову, бесстрашно глядя в черные глаза сурового вечера, продолжил свой путь до автобусной остановки.

Нужный автобус все никак не подходил. Компашка замерзших студентов, обнявшись, пела «Выхода нет» Сплина, как будто так, заглушая звонкими голосами городскую осеннюю безысходность, перекрикивая однообразие учебных будней, можно было хоть на мгновение, пока звучит припев, приблизить рассвет молодости. Кир стиснул зубы, с трудом сдерживая свой порыв подойти к незнакомым ребятам и попросить их вместо фальшивых распевок послушать шум города. Но прямо на словах «Девочка с глазами из самого синего льда…» на остановке промелькнула знакомая длинная золотая коса, и он ринулся за ней, заскочив в автобус, даже не посмотрев на его номер. Она стояла, одной рукой держась за поручень, другой прижимая к груди книжку, которую никак не могла раскрыть из-за натиска толпы. Кир съежился от сияния, исходившего от ее волос, и в его голове стали один за другим мелькать поэтические образы: жаркие лучи волос, синева бездонных глаз, снежный бархат щек, пьяные вишенки губ… Она посмотрела по сторонам и случайно встретилась взглядом с Киром, оказавшимся в толпе хохочущих студентов. Спрятав пылающие щеки в шарфе, он направился к ней, расталкивая пассажиров. Она, наконец, раскрыла книгу и сделала вид, что погрузилась в чтение, но косила глаза на того, кто приближался к ней.

– Вот это люди… – выпалил он запыхавшимся голосом. – Не думал, что ты на автобусе ездишь.

– А на чем же мне ездить? На «феррари»? – рассмеялась она, оторвавшись от книги.

– В карете, конечно же, – с улыбкой произнес он.

Между ними повисла пауза, словно кто-то возвел прозрачную стену, отделявшую Кира от златовласки. Он поднял руку на уровень ее лица ладонью вперед, будто прикасаясь к невидимой преграде между ними. Не выдержав напряженного, затяжного молчания, она громко вздохнула, но этот звук слился с гулом автобусной толпы и не разрушил стену, разъединявшую их. Он разглядывал ее сияющую тысячами кристаллов несуществующего петербургского солнца косу, ее гладкий белоснежный лоб, сделанный не иначе как из мейсенского фарфора, на котором заметным контрастом выделялись нарисованные каким-то искусным художником дуги бровей. Он провел пальцем по невидимому стеклу на уровне ее век, словно пытаясь понять, теплая ли вода в озерах ее глаз. Такая лазурная спокойная вода бывает только в озерах, спрятанных между гор. И вот сейчас он сам погружался в молочно нежную, кристально чистую воду горного озера далекой, неизведанной страны. В ее глазах синими лентами сплетались мифы и легенды всех народов мира. Она была «небесной» гофмановской героиней, хранившей весь солнечный свет, по которому тосковал вечно понурый город. Она была нерассказанной историей под названием «Мэри из страны незаходящего солнца»…

– Кир, мне пора выходить… – растерянно проговорила она, отводя взгляд.

– Что? Уже метро? – Он очнулся от своих фантазий.

– Метро на следующей. Завтра у нас нет пар, так что можно расслабиться… И я хотела немного посидеть в кафе, почитать книгу… – На этих словах она потускнела, словно какая-то навязчивая мысль поглотила все сияние, исходившее от нее.

– Надо же… – пробормотал Кир, опустив глаза. – Кстати… только сейчас вспомнил, что не ел ничего с самого утра. Самое время заправиться каким-нибудь бургером… Пойдем в твое кафе. Надеюсь, не сильно отвлеку тебя от чтения?

– Ну, если сам автор пойдет со мной в кафе, то я буду рада отвлечься от любых занятий. – Она широко улыбнулась и показала ему книгу.

На белом фоне был изображен карандашный набросок Петербурга: между раскинутыми крыльями Дворцового моста на кардиограмме города белая ночь написала черными чернилами результат поэтической терапии: «Исцеление бессонницей».

– Мэри… – только и мог произнести Кир, растерянно глядя на обложку, словно не он писал все эти стихи, доверяя бумаге свои переживания.

– Опять ты меня так называешь… Меня дома, вообще-то, Марусей зовут, – беззлобно усмехнулась она.

Он первым вышел из автобуса, подал ей руку и крепко сжал ее ладонь, не желая отпускать. Мэри, не поднимая глаз, сделала шаг вперед, как будто сейчас начнется их первый танец. Так бы и стояли они, сплетаясь пальцами, словно растения, соединившиеся в парном танце под музыку ветра, если бы какая-то прохожая не бросила им раздраженным голосом: «Заняли тут полтротуара, не пройдешь, не проедешь…» Вздрогнув, она высвободила руку и направилась в кафе, которое находилось в соседнем доме. Он последовал за ней, сожалея, что какая-то фраза незнакомого человека спугнула момент их первого прикосновения друг к другу…

Он взял двойной эспрессо у барной стойки и вернулся к ней за столик. Она уже ела бисквитное пирожное, покрытое шоколадной глазурью, запивая его чаем из увесистой кружки, которую с трудом поднимала.

– Тяжелая? – Он посмотрел на нее с таким умилением, словно перед ним сидела годовалая малышка.

– Ничего, потренирую мышцы, – улыбнулась она ему в ответ. – Я люблю такие кружки… У них как будто нет дна… Можно долго сидеть и смотреть на эту темную, дикую воду…

Темная, дикая вода… И как ей удалось так легко и просто наполнить смыслом дешевый крепкий чай? Кир заглянул в ее кружку и улыбнулся, почему-то вспомнив девчачьи гадания на кофейной гуще. Но потом ему показалось, что в этой темной, дикой воде скрывается никому не известное будущее, возможно, такое же мрачное и горьковатое. Но, подняв глаза на светящуюся, как огонек в ночи, Мэри, он отбросил свои глупые мысли и облегченно вздохнул.

– А куда же сбежал твой бургер? – спросила она и посмотрела по сторонам.

– Он на меня обиделся, – подключился Кир к ее игре, – из-за того, что я обращал внимание не на него, а на одну златовласку…

– Сытый желудок важнее, – деловито заметила Мэри. – А теперь давай о серьезном.

Кир рассмеялся, глядя, как она неестественно хмурит брови, принимая серьезное выражение лица. Образ строгой училки ложился карикатурой на ее фарфоровое нежное личико неповзрослевшей принцессы.

– И вовсе не смешно, – вздохнула Мэри. – Ты меня недооцениваешь. Я, между прочим, иду на красный диплом. За все эти годы только одну «четверку» получила, да и то несправедливо, просто меня препод невзлюбил.

– Как это можно невзлюбить тебя? – удивился Кир.

– А я его поправляла все время на занятиях. Он должен быть профессионалом, а сам элементарные ошибки в английском допускал: то окончание -s выбрасывал, то сочетал несочетаемые слова, типа make me a favour вместо do me a favour. Я ему прямо на семинаре песенку Do Me A Favour включила, так он молча вышел из аудитории, хлопнув дверью.

– Молодой? – спросил Кир.

– Аспирант. Сынок одного профессора. Больше некуда было сына пристроить. И диссер, наверное, ему пишет.

– Мне кажется, ты ему просто понравилась… – усмехнувшись, проговорил Кир.

– А я, знаешь, почему об этом заговорила? – загадочно улыбнулась Мэри, доедая пирожное. – Я смотрю на тебя и думаю, каким преподом будешь ты.

– С чего ты взяла, что я буду преподом?.. – Он залился румянцем.

– 90% выпускников филфака работают преподавателями, – с видом знатока сказала Мэри.

– То же самое могу сказать и про востфак, – передразнил ее Кир.

– А я уеду в какой-нибудь Дубай и буду работать в экскурсионной фирме или в бюро переводов. Или вообще, открою там свой центр для эмигрантов, – мечтательно проговорила она.

– Тебя тянет к солнцу, потому что ты сама вся светишься… А я останусь в сизо-сером Петербурге и открою собственное бюро переводов. И буду отшивать всех соискателей, которые делают глупые ошибки.

– Ты будешь строгим, справедливым и самым классным боссом, – с нотками гордости в голосе сказала Мэри.

Она сделала глоток чая и скривилась: – Передай мне, пожалуйста, сахар. Эта темная вода слишком горькая…

Кир взял крошечную сахарницу и протянул ее Мэри. Поскольку сахарница явно предназначалась для чаепития кукол, их руки снова соприкоснулись. Вместо того чтобы положить сахар в чай, Мэри заглянула во флаер, лежавший на столе, и сделала вид, что заинтересовалась какой-то акцией в кафе. Кир гипнотизировал взглядом ее губы, мечтая не о бургерах и десертах, а о вкусе лета на языке. Это желание было настолько сильным, что у него пересохло в горле, и он попросил ее дать ему глоток ее дикой, темной воды, не зная, как сделать так, чтобы она к нему наклонилась. Но Мэри протянула ему чашку, не отрываясь от спинки дивана. Тогда он сам подался всем телом вперед и вытянул шею, как гадкий утенок, который не умел летать. И она, как будто не понимая, чего он хочет, инстинктивно наклонилась к нему. Когда между их лицами осталось всего несколько сантиметров, он поборол свою нерешительность и прикоснулся к ее губам. Она не отстранилась, а положила руки на его плечи, словно брала его под свое крыло. Он стал совсем беспомощным в объятиях принцессы с золотыми волосами. Но с каждой волной их поцелуев он расправлял плечи, прижимал ее к себе все крепче и крепче, чувствуя, как солнце просыпается в его теле и начинается его новый лучший день, который принесет ему веру в себя. Но вдруг она резко отстранилась от Кира и удивленно посмотрела на него, как будто проснулась в чужой комнате, а к ней наклонился незнакомец.

– Что это? – прошептала она, дотронувшись до его волос.

– Не знаю, – ответил он, опустив глаза.

Вода в ее чашке стала как будто темнее и мутнее. На его языке осталось сладкое послевкусие летнего дня, но солнце постепенно остывало, его лучи теряли свою яркость, потому что на смену фантазиям приходила реальность… Мэри положила голову ему на плечо и тяжко вздохнула. Он обнял ее одной рукой и уткнулся носом в ее висок, вдыхая аромат цветущего луга. Кир понимал, что она ждет от него каких-то красивых слов, но все фразы высохли на его языке, комплименты не произносились, он блуждал в глухом лесу своих мыслей о незнакомом и пугающем будущем…