Читать книгу Недосягаемые - Ольга Слюсаренко - Страница 6

После группового фотографирования команда Free Minds отправилась в ресторан отпраздновать завершение трехдневной программы Upgrade your skills. Кир никогда так увлекательно и весело не проводил время, как в Берлине. За три дня он не только прокачал свои навыки разных видов перевода с английского на немецкий и с немецкого на английский, поработав в команде под руководством недавних выпускников университетов Швеции и Германии, но и познакомился с новыми интересными людьми. Здесь никто не боялся высказать свою точку зрения, даже если она не соответствовала устоявшемуся мнению. Здесь не было университетской дисциплины: никто не приходил на семинар или круглый стол к девяти утра, вечером некоторые задерживались в конференц-зале допоздна, остальные отправлялись в театры, бары, клубы. На занятиях можно было есть, пить пиво, совсем как во время выступлений музыкантов, танцоров в джазовых клубах или кабаре. Больше всего его поразили мастер-классы по мотивационной живописи, куда он поначалу даже не хотел заглядывать, но Ден сказал, что он многое потеряет, если не посмотрит на «огненную училку». Огненно-рыжая Оксана была родом из Курска, потом переехала в Москву, но вот уже полгода как жила в Берлине, в резиденции для художников, где работала над арт-инсталляцией «Точка невозврата», посвященной жизни эмигрантов в Германии. Это был микс из живописи, фотоколлажей, видеоарта и текста, который она создавала совместно с художниками и писателями из разных стран. На программу организации Free Minds она пришла по приглашению Йохана, который однажды так вдохновился ее творчеством в постели, что попросил огненную художницу присоединиться к его команде преподавателей. Она охотно согласилась, но Йохан после нескольких постельных сеансов арт-терапии в Стокгольме и Берлине стал ей уже неинтересен, поэтому при его первой попытке уединиться с ней в отеле, где жили участники программы, она холодно заявила ему, что «без пяти минут помолвлена».

Оксане было далеко за тридцать. Она гордилась своим острым языком, бюстом пятого размера, вытатуированной змеей, которая опоясывала ее талию, и акробатическими трюками на простынях. Если кто-то из друзей упоминал в разговоре двух ее бывших мужей, ее зеленые глаза приобретали грязно-болотный оттенок, а пухлые мягкие губы сжимались в острый треугольник. Первый муж, работник автозаправки, изменил девятнадцатилетней Оксане с ее матерью на грязной кухне в коммуналке, разбудив ее грохотом кастрюль, среди которых они кувыркались. Она схватила сковородку, подскочила к обманщику, но сдержала свой порыв, бросив взгляд на растрепанную мать, вставшую на колени. В ту же ночь Оксана сбежала к подруге, а через месяц уехала в Москву. С матерью она перестала общаться. Второй муж, изящный москвич-метросексуал, с которого она рисовала серию картин «Боги 21», работал диджеем в клубе и приходил под утро, окутанный винно-водочным амбре. Однажды, вернувшись пораньше домой, она обнаружила его в ванне с белобрысым барменом, когда они изображали маленьких лебедей на подушке из пены. Парочка была выставлена за дверь в одних полотенцах, «Боги 21» были похоронены на помойке во дворе, а Оксана целый месяц, закрывшись в четырех стенах, лечилась виски со льдом, смешанным со слезами. Тогда-то она и разработала свою мотивационную живопись, рисуя пальцами, ладонями, локтями, коленками и стопами на однотонных обоях. Струя виски тоже очень красиво текла по стенам, придавая им хайтековский колорит и наполняя их живительной энергией.

Когда Оксана вышла из добровольного заточения, первым делом она подстриглась, сделала химию и перекрасилась из черного в огненно-рыжий цвет. Она пришла в студию татуировки и попросила окольцевать ее змеей, которая кусает себя за хвост. С каждым сантиметром боли она внушала себе, что за падением следует взлет, за саморазрушением – творческий прилив, за угасанием – перерождение. Она устроилась преподавателем в художественный колледж, где, помимо живописи, учила юных мальчиков творчеству в постели. Они восходили взглядами на Эверест, возвышавшийся под ее тонким молочно-белым свитером, и каждому хотелось покорить эти снежные вершины в реальности. Постельная арт-терапия вселяла в Оксану двухчасовую уверенность в собственной молодости, сексуальности и нужности кому-то. Под утро, когда очередной мальчик, одурманенный наркотическим нектаром ее тела, выползал из ее квартиры, она глотала крепкий кофе, такой же черный, как ее мысли. Когда у надоевшего ей любовника начиналась ломка, она сухо отшивала его своей коронной отговоркой: «Я без пяти минут помолвлена». Но при этом раз и навсегда решила, что будет носить кольцо только на животе, а мужские ботинки должны исчезать с приближением рассвета.

Команда Free Minds сидела в полуподвальном помещении немецкого ресторана и чокалась огромными кружками пива, из-за которых выглядывали широкие пьяные улыбки молодых девчонок и парней. Кир ловко поднимал тяжелую кружку, вместе со всеми глотал пенную горечь и представлял, как через пару часов окажется в клубе, где выпьет чего-нибудь покрепче. Когда-то он мог только пригубить вина, потом распробовал пиво, продегустировал коктейли и в конце концов перешел на крепкие напитки, когда Йохан показал ему, как правильно пить текилу с солью и лимоном. Активный, компанейский, находчивый швед говорил, что пить, как и жить, нужно залпом, хватая каждое мгновение, а когда даже алкоголь не настраивает на волну радости, просто закусить жженым сахарком красивого женского тела. Кир смотрел на пышную пену янтарно-желтого напитка, и внезапно его охватило какое-то странное чувство, будто это не он сидит на деревянной лавке за деревянным столом среди хохочущей молодежи, а его двойник, решивший сбежать из угрюмого русского города и поиграть в свободу. Но тут же это чувство сменилось ощущением удовольствия от долгого взгляда оливково-зеленых глаз напротив. Он смотрел сквозь бокал прямо в расширенные зрачки огненной женщины, которая старательно наклонялась над столом, чтобы он заглянул в ее глубокое декольте. Но ему было неловко откровенно пялиться на ее грудь, поэтому он делал вид, что увлечен разглядыванием узора на пивной кружке, а сам через стекло изучал внешность «огненной училки»: ее рыжие кудри, торчащие во все стороны, глаза с кошачьими черными стрелками, порозовевшие щеки с золотисто-бежевыми румянами на скулах, губы, накрашеннные алой помадой, шею, покрытую легким узором первых морщин, пышное начало сахарной гармонии над вырезом белого платья… Оксана, небрежно ответив на чей-то вопрос, вытянула ногу под столом и провела носком ботильона по его лодыжке. Кир поперхнулся и зашелся кашлем, сосед хлопнул его ладонью по спине. Оксана рассмеялась, Кир отвел от нее взгляд, а все хором произнесли новый тост: «За следующую встречу!»

В клубе он, выпив виски с колой, отошел от барной стойки и нырнул в толпу отрывающейся молодежи. Женщина в белом платье-рубашке последовала за ним. Оливер Хантеманн, звезда электронной музыки, крутил космический трек, уносящий куда-то в неизведанные пространства. Тысячи тел, подсвечиваемые неоновыми вспышками, содрогались под рваные ритмы техно, а Кир, раскачиваясь не в такт музыке, купался в океане женского тела, которое прижимал к себе. Рыжие волосы лезли ему в рот, мешая дышать, но он не замечал этого. Он не видел людей, не вслушивался в музыку, сосредоточившись только на собственных ощущениях: его руки словно жили отдельно от его тела, обследуя ее живот, грудь и все то, что скрывалось под ее платьем… Странное раскачивание, отдаленно напоминавшее танец, было лишь предлогом познакомиться с тем, что без капли стыда демонстрировала ему Оксана.

Они возвращались на такси, пьяные от сумасшедшего техно, диких инопланетных вспышек, алкоголя и искрящегося, как бенгальские огни, желания, которое уже невозможно было спрятать под покровом ночи. Смеясь и дрожа, они вошли в квартиру, где она жила, и, не включая свет, нырнули в спальню. Погружаясь в океан безумия, он забывал фразы, слова, слоги, буквы, числа, даты, события, он забывал, кто он и как его зовут. Зеленоглазая змея опоясывала его тело и до утра кормила его жженым сахаром…

Кир проснулся около полудня и непонимающе уставился в белый потолок. Его виски сдавила глухая боль, но по телу разлилась теплая волна спокойствия. Он услышал женский голос, напевающий что-то в соседней комнате, и вспомнил отрывки бурной ночи. Он не ожидал, что может быть таким активным и страстным. Во всяком случае, когда тонкая полоска рассвета проскользнула в спальню, обессиленная Оксана сказала, что с ним побывала в райской стране с белым песком и аквамариновым морем. Кир улыбнулся и перевернулся на бок, прислушиваясь к ее голосу. Она пела что-то до боли знакомое: «…Скоро рассвет, / Выхода нет, / Ключ поверни и полетели. / Нужно вписать / В чью-то тетрадь / Кровью, как в метрополитене: / „Выхода нет“…» Кир сел на кровати и сжал ладонями виски. В одно мгновение всем его существованием стала Мэри: он чувствовал ее в голове, в ушах, на губах, в руках – во всем теле. Она забежала в автобус, а он помчался за ней, расталкивая людей. Она стояла перед ним, опустив глаза и прижимая к груди его книгу. Она держала его за руку в кафе, передавая ему тепло своего сердца. Она расцветала первым подснежником в его ладонях. И увядала, когда он скрывался от нее в коридорах университета…

– Смотри, мой золотой, чтó я тебе приготовила, – заворковала Оксана, входя в комнату с подносом в руках.

На подносе дымился кофе, омлет распластался по зеленой тарелке, на блюдце лежал пузатый круассан между двумя мандаринками. Кир вздохнул и молча поднес чашку к губам. Как бы он хотел улететь прямо сейчас, но его рейс был вечером.

Целый день они бродили по городу. Ее не интересовали достопримечательности, она постоянно дразнила его, облизывая губы, как бы невзначай проводя рукой по его груди, наклоняясь низко над столом в кафе, но он старался не встречаться с ней взглядом. Когда они вернулись в квартиру за его чемоданом, она обхватила его сзади и начала задирать его футболку, прижимаясь грудью к его спине, но Кир сказал, что просто обессилел от ее страсти. Она пробормотала, что будет ждать его в Берлине, а в конце февраля вернется в Москву. Он ответил, что обязательно приедет. Оксана, уверенная в своей силе воздействия на мужчин, даже не сомневалась, что он приползет к ней уже через пару недель или даже раньше. Она призналась самой себе, что этот мальчик занозой застрял у нее под кожей. В нем все было совершенно: тело, разум, легкий налет наивности и простодушия, который жизнь со временем соскребет с его пылкого сердца.

В конце зимы он приехал в Москву, так как Оксана обещала познакомить его с редактором журнала о гуманитарных науках. Планировался запуск англоязычной версии издания в Интернете, и Оксана хотела, чтобы переводчиком статей стал Кир. Она так разрекламировала его редактору, что его взяли на двойную должность – переводчик/контент-менеджер. В благодарность Кир провел с ней несколько ночей, исполняя все ее самые сумасбродные желания в постели. Но на вечеринке, которую «огненная училка» устроила в ресторане после вернисажа ее московской выставки, он познакомился с ее подругой, а через несколько дней умудрился чмокнуть ее в губы, когда она явилась провожать его в аэропорт, так как Оксана улетела на мероприятие в Берлин. Подруга, а по сути, коллега Оксаны по художественному колледжу, невысокая кареглазая брюнетка Кристина с прыщавым лицом, восприняла поцелуй едва ли не как признание в любви и уже в аэропорту начала «пролайкивать» все его фотографии во «ВКонтакте» и в «Инстаграме».

Он пробовал Кристину на пороге весны, не закрыв дверь в зиму, которая нагло подглядывала за их плясками в гостиничном номере. Кир жил залпом, закусывая новый глоток будней жженым сахаром женского тела. Он водил хохочущую брюнетку, которая, кажется, при рождении подцепила смешинку, по городу: залазил с ней на колоннаду Исаакия, бродил по торговому центру «Галерея», терпеливо ожидая, пока она напримеряется тряпок, угощал коктейлями в баре и трогал ее там, где ему вздумается. На сообщения Оксаны он отвечал, что очень занят по работе, но обязательно выберется к ней весной. Чтобы она не обижалась, он «залайкивал» ее фотографии, а в «Фейсбуке» даже кликал love почти ко всем ее постам.

Петербургская зима таяла, согретая надеждами жителей на небесные просветы и ласки солнца. Что-то, отдаленно напоминавшее весну, приближалось к продрогшему городу…

Финальным аккордом зимы звучал день рождения Мэри. С раннего утра она получала сотни ярких поздравительных сообщений, отвечала на сотни приятных звонков, но ждала только одну простую фразу от одного человека. Амин, видеть которого после истории в ресторане она не хотела, пытался помириться с ней через ее маму, связываясь с ней по «Скайпу». Мама твердила Мэри, что такие мужчины редко встречаются, что нужно уметь прощать неудачные шутки, что с таким человеком, добившимся успехов в карьере, состоятельным и независимым, она будет как за каменной стеной. Мэри, устав что-либо объяснять маме, уходила в свою комнату, ссылаясь на большой объем работы. В ее день рождения Амин прислал курьера с огромным букетом роз, из которого торчала карточка с текстом: «С днем рождения, жемчужинка! Ты – мой драгоценный камень, который я боюсь потерять. Просто прости. Амин». Мама радостно суетилась, подбирая вазу для охапки роз, а Мэри в сотый раз проверяла личные сообщения, боясь в веренице поздравлений пропустить «с днем рождения» от Кира. Но он молчал… В его «Инстаграме» появилось селфи, сделанное на колоннаде Исаакия. Мэри подумала, что он, вероятно, тоже проводит экскурсии для иностранцев. Она сказала себе, что работа для него превыше всего, но он наверняка напишет ей долгожданную фразу. Она вздрагивала от каждого сигнала телефона и даже в ресторане, отмечая праздник с подругами, беспрестанно заглядывала в социальные сети, но, хотя Кир был онлайн, он ничего не писал ей…

Мэри не могла заснуть, прокручивая в голове эти несколько лет и стремясь понять, появлялась ли за все это время хоть одна ниточка, которая могла бы связать их друг с другом. Она рылась в прошлом, пытаясь обнаружить ошибки в своем поведении, перебирала все их реальные диалоги и виртуальные переписки, но так и не нашла ответ на мучивший ее вопрос, почему же все случилось именно так, почему музыка их общения затихла, почему из миллиона слов, теплых и сухих, ярких и ничего не выражающих, он выбрал молчание…