Читать книгу Миров двух между - Павел Трушников - Страница 10

Немного отойдя от событий осени 2005 года, оперируя лишь фактами, постараюсь объяснить, почему на сегодняшний день я убежден, что многое, в чем обвиняли Игнатова, не имело места. Даже те моменты, которые он до сих пор наверняка боится отрицать. Многое мной ставилось под сомнение еще в 2005 году, но, получив доступ к материалам дела в качестве обвиняемого, я обнаружил множество фактов в корне противоречащих версии обвинения.

Во-первых, телефонные звонки. В материалах дела были представлены только распечатки телефонных разговоров, а я очень хотел послушать сами записи и убедиться, что на них голос принадлежит именно Сереже Игнатову. Однако же в этом было отказано со ссылкой на то, что кассеты приобщены к делу Игнатова и в качестве вещественных доказательств из него не выделялись. А раз в нашем уголовном деле их нет, то и прослушивать эти записи законных оснований не имеется. Так какими же доказательствами являются распечатки разговоров, если нельзя прослушать сами записи? Но следователь сослался на то, что голос Игнатова идентифицирован экспертами, а записи прослушаны и стенографированы в присутствии понятых, и каких-либо сомнений в их соответствии быть не может.

В 2005 году ссылка на экспертизу может и могла была быть для меня авторитетна, но не после того, как я на своем собственном опыте убедился какова реальная цена заключениям центра экспертизы областного УВД. Про осмотр и прослушивания записей понятыми, это вообще отдельный разговор. У меня фантазии не хватает представить, как понятые на протяжении четырех часов прослушивают записи, а потом видимо прослушивают еще один раз, параллельно сверяя их со стенограммой.

Фиктивные протоколы осмотров вещественных доказательств, как я смог убедиться, это само собой разумеющееся в следствии. И никого не смущает, что такой протокол заявляется потом в качестве доказательства по делу. И фактически, действия следователя, который фальсифицирует доказательство по делу об особо тяжком преступлении, подлежат уголовной ответственности с санкцией соответствующей статьи уголовного кодекса до семи лет лишения свободы. Причем, один фиктивный процессуальный документ – один протокол следственного действия, которого на самом деле не было – это одно преступление. А наше уголовное дело напичкано десятками таких документов.

Это будет всего лишь предположение, основанное на факте того, что следствие категорично препятствовало тому, чтобы я вживую мог услышать голос Игнатова. Но другого объяснения, кроме того, что голос на записях принадлежит не ему, я просто не нахожу. И подтверждением этому служат сами стенограммы разговоров.

Абсолютно во всех своих показаниях с 2005 по 2012 год Игнатов утверждал, что совершал звонки по чьему-то указу, и заранее обговаривалось, что он будет говорить. Однако в распечатках разговоров идет полнейшая импровизация, причем очень игривая. Нет даже намека на какие-то заученные слова. Причем некоторые фразы построены так, и содержат такие слова, что говорит о неплохом уровне интеллекта звонившего, до чего Сереже очень далеко. А при прочтении некоторых разговоров у меня вообще сложилось впечатление, что в них двусторонняя игра на публику. Двое человек (под вторым имеется в виду Голандо), разговаривая, импровизируют, заведомо зная, что их слушают и записывают. Фактически один другому помогает вложить в разговор нужный смысл. Читая эти стенограммы, я пытался представить оппонентом Голандо в разговоре Сережу Игнатова, и это представление не выдерживало критики. Потому мне очень хотелось услышать эти разговоры вживую ^[5].

Кстати, в судебном процессе Игнатова был такой момент, когда Голандо ни с того, ни с сего взялся утверждать, что звонивших с угрозами было двое. А вот в материалах дела, в том числе и в его показаниях на следствии про это ни слова.

Еще один очень интересный момент выяснился при изучении этих стенограмм. Голандо, что на судебном процессе Игнатова, что в показаниях уже по моему делу, упорно утверждал, что вымогательство началось в декабре 2004 года, после чего он сразу обратился в ОБОП. А вот тексты разговоров доказывают, что впервые с вымогателями Голандо разговаривал лишь в конце февраля. В третьей по счету стенограмме неизвестный прямо говорит, что он звонит в третий раз. А по первой стенограмме явно видно, что люди разговаривают друг с другом впервые. Заявление Голандо в ОБОП датировано самым концом февраля после второго разговора ^[6].

И отсюда возникает закономерный вопрос – откуда Владимир Игоревич знал, что с него начнут вымогать деньги, что умудрился записать самый первый разговор, причем с самого начала. И для чего ему лгать в последующих протоколах допросов, что первое требование денег поступило еще в декабре.

Во-вторых, я просто убежден, что Игнатов в глаза не видел не только всех этих мнимых взрывных устройств в коробках из-под торта, но не брал и не передавал никому и ничего тогда 23 июня 2005 года.

Во всех протоколах допросов Сережа каждый раз по-разному описывает содержимое коробки ^[7]. И самое ближайшее описание это «продолговатый цилиндр и черная коробочка с антенной», что очень далековато от реальных банки из-под «Фанты» с пейджером, на котором антенн в помине не было. Обстоятельства, как он получал и передавал ту самую коробку, в значимых моментах тоже очень сильно разнятся в его показаниях, и уж совсем не соответствуют показаниям мальчиков, которые принесли эту коробку в квартиру Ольги Волковой. Мальчики эти, кстати, ни один, ни другой, не опознали Игнатова в судебном заседании, и фоторобот, составленный ранее с их слов и ими подтвержденный, на Сережу был совсем не похож.

Также, в показаниях одного мальчика ^[8] присутствует один момент, который в свое время бросился мне в глаза и запомнился. Он утверждал, что у мужчины, который передавал им коробку из-под торта, на руке были часы. И более того, одеты они были именно на правую руку, почему мальчик это и запомнил. А на правой руке, как правило, но и то в редких случаях, часы носят левши. Сережа Игнатов не только правша, но и часов, сколько я его знаю, не носил никогда. Он вообще не имел каких-нибудь более-менее носимых ценных вещей, даже мобильного телефона, который в 2005 году уже был у каждого второго человека в городе.

И, в-третьих, фундамент криминалистики – следы преступления. В деле прослеживается не только отсутствие каких-либо следов Сережи Игнатова, но и явное нежелание их найти. А в каком случае следователь не станет искать следы преступника, чтобы связать его с объектом преступления? Только в том, когда он точно знает, что их нет.

Современная криминалистика даже в провинции уже давно ушла далеко вперед от простого изыскания отпечатков пальцев. Те же потожировые следы сейчас исследуют на всех предметах, имеющих отношение к преступлению. Образцы грязи и пыли, подногтевые соскобы и смывы с рук, следы на одежде и многое другое – все это давным-давно присутствует в уголовных делах и является прямой доказывающей связью между преступником и преступлением.

По материалам уголовного дела Игнатов в апреле 2005 года якобы передал через случайного мальчика небольшую коробочку с муляжом взрывного устройства на адрес Яриных. А до этого якобы изготовил этот муляж вместе со мной на моей кухне. Должна была коробочка и сам муляж сохранить какие-то следы? Безусловно! Производились ли какие-то экспертизы на предмет этого? Нет. Ну ладно, допустим на тот момент с особой серьезностью к этой коробочке наши бдительные органы не отнеслись. Но в июне, когда именно те самые органы подняли панику среди жителей «китайской стены», снова повторилось такое же явление – никаких экспертиз именно на предмет следов преступника в деле не имеется. А на картонных коробках как минимум остаются потожировые следы. Да и отпечаткам пальцев на гладком картоне имеет место быть. Но следов Игнатова непосредственно на объектах преступления нет, и прежде всего потому, что их не захотели найти.

Преступники несколько месяцев звонили Голандо с таксофонов. Судя по стенограммам, были и довольно продолжительные разговоры. Учитывая, что оперативники курировали телефонные звонки вымогателей, то определить таксофон и доехать до него в пределах города дело считанных минут. И если не застать преступников на месте, то обследовать таксофон на предмет возможных оставленных следов выглядит вполне закономерным явлением. Но только не в том загадочном уголовном деле.

Таким образом, можно утверждать, что каких-либо доказательств против Сережи Игнатова, по крайней мере, в эпизоде с коробкой из-под торта, в уголовном деле нет. Есть лишь несколько протоколов допроса, где он в этом признается, но в то же время его показания противоречат установленным и реальным обстоятельствам. Здесь я просто уверен, что он в силу каких-то причин себя оговаривал. И боялся признаться в этом даже в ходе судебных заседаний.

Что касаемо его звонков по вымогательству, то меня очень смущает факт того, что реальные записи следствие целенаправленно скрыло от прослушивания, когда я ознакамливался с делом. Здесь я могу только предполагать, что либо на записях голос не Игнатова (или не только его), либо записи не соответствуют стенограммам.