Читать книгу Миров двух между - Павел Трушников - Страница 21

Пересмотр ходатайства об аресте был назначен на 26.10.2007 года. За несколько дней до этого мне позвонил следователь Рахимов и поинтересовался, явлюсь ли я на заседание. То ли это ирония была, то ли он правда сам верил, что я скрывался от следствия и намерен делать это дальше.

В суд мы пришли вместе с адвокатом Кучинским и принесли с собой кучу материалов, доказывающих мою публичную жизнь за 2005—2007 годы. Тут и переписка с пенсионным фондом, и налоговой инспекцией, и письма организаций, с которыми я сотрудничал в тот период. Хотя объективно хватало одного моего паспорта с печатью последней регистрации по месту жительства в момент, когда я якобы находился в розыске. Рассматривала материал по ходатайству судья Кузнецова, а вот поддерживала ходатайство не иная, как Женя Королева, отправившая на семь лет в колонию Сережу Игнатова.

На этот раз следователь Рахимов и вовсе заявил, что дело у него практически готово к передаче в суд, осталось только провести психолого-психиатрическую экспертизу в отношении меня и очную ставку между мной и Игнатовым. На вопрос, что мешало ему это сделать, пока я находился в СИЗО, он просто пожал плечами. На вопрос, что вообще было сделано по следствию с момента моего задержания, Рахимов вообще промолчал.

В общем, здесь все уже было ясно как белый день, что судья откажет в ходатайстве о заключении под стражу. После атаки вопросами типа: «Где хотя бы одна повестка Трушникову за последние два года?», «Почему Вы не принесли в суд материалы дела, подтверждающие слова относительно хода следствия?» и подобных, Рахимов вообще расклеился и молчал. Все его ответы укладывались в слова «мне сказали» и «я думал». Королева же пыталась яростно просто пустыми словами и не имеющими к рассматриваемому вопросу доводами как-то зацепиться за меня. Обещала даже проверить действительность моей прописки, подлинность уведомлений из госструктур и писем от организаций. По последнему я посоветовал ей не утруждаться, а проверить это в настоящий момент, ибо представители тех организаций находятся в коридоре и могут подтвердить содержание писем прямо сейчас. В конце концов и Королевой нечего было сказать по сути.

Когда судья Кузнецова удалилась в совещательную комнату для принятия решения, Рахимов и Королева удалились из суда вообще. Постановление об отказе в ходатайстве следователя мы заслушивали с Кучинским уже вдвоем.

– 2 —

Через несколько дней мне позвонил Рахимов и попросил подойти в к нему в отдел для того, чтобы взять с меня подписку о невыезде. Причем он тут же уточнил, приду я просто по приглашению или же направить мне повестку. Я сказал, что для этой процедуры можно обойтись без повестки. Тем более, что по делу я по-прежнему оставался являться обвиняемым, и этот процессуальный статус был мне известен.

Кстати, в период моего незаконного ареста произошли существенные изменения в органах прокуратуры. В начале сентября был образован Следственный Комитет при Прокуратуре РФ, в который перешло все следствие, которое ранее вело прокуратура. То есть мое дело теперь находилось не в юрисдикции городской прокуратуры, а в Следственном отделе по городу Тобольск Следственного управления по Тюменской области Следственного Комитета при Прокуратуре РФ. И возглавил тобольское подразделение Следственного Комитета никто иной, как мальчик-карьерист Женя Курмаев, ступив на очередную ступеньку своей карьеры.

Придя к следователю Рахимову и подписывая протокол ознакомления с постановлением об избрании меры пресечения, я не забыл в нем отметить, что считаю данное постановление незаконным, так как в нем не указаны основания для избрания меры пресечения, предусмотренные законом. А ведь по сути неважно, какая мера пресечения избирается – заключение под стражу, домашний арест или подписка о невыезде, основания для ее избрания одни и те же, и должны не только быть указаны, но и обоснованы. Рахимов на мое замечание отреагировал критически и пытался убедить меня в том, что я не прав. Мол, это же всего подписка о невыезде, а не тюремное заключение. Вот наглядный показатель его четырех лет гуманитарной академии с «филькиной грамотой» об ее окончании.

И, видимо, желая меня как то задеть, Рахимов с улыбкой перед моим уходом сказал, что для получения обвинительного заключения направит мне повестку. На что я в ответ посоветовал быть внимательным и не забыть ни одного доказательства при составлении оного заключения. На том мы и попрощались. И сразу скажу, что в следующий раз мы очно встретились лишь года через полтора, и при встрече Азат Рахимов с виноватым лицом будет убеждать меня в том, что по следствию он делал лишь то, что ему указывало руководство.

– 3 —

Примерно через неделю мне из колонии позвонил Игнатов и сказал, что назавтра его вывозят этапом в СИЗО. При этом он был немного напряжен, и как он сам объяснял, Сережа боялся, что его вывезут из колонии и будут с помощью насилия принуждать к ложным показаниям в отношении меня. Себя он уже давно чувствовал разменной монетой во всем этом деле, а в разговорах со мной всегда делал акцент на то, что я прежде всего заинтересован, чтоб в отношении него не применялись какие-то силовые методы. Короче, трус и подлец Сережа Игнатов подтекстом мне говорил: «Если будут бить, то я подпишу все, что они захотят».

Не в такой мере, как Сережа это пытался преподнести, но доля правды в его словах была. Поэтому я связался со своими знакомыми в СИЗО-1, с кем контактировал полтора месяца проведенных там, и попросил присмотреть за Игнатовым, пока он будет находиться в тюрьме. Это, по крайней мере, позволило бы мне вовремя узнать, если его куда-то вывезут. А также, учитывая определенную сплоченность тюремного контингента в то время, ему дали бы поддержку, если бы он не захотел ехать, скажем, в тюменский ОБОП.

К слову заметить, в те годы Тюменский Централ жил гораздо организованнее во многих смыслах, чем в настоящее время. Арестанты знали все, что происходит на продолах тюрьмы, и отслеживали передвижения и сотрудников администрации, и арестантов, когда последних куда-то выводили из камеры. Сообщения из одного конца тюрьмы в другой, если не было иной связи, доходили по цепочке в считанные минуты. И если имелись основания полагать, что арестанта вывели из камеры и применяют к нему какие-то незаконные методы воздействия, то в его поддержку согласованно шум мог поднять целый тюремный продол или даже корпус.

Из колонии до тюрьмы Игнатов добрался без происшествий и был определен в обычную камеру, в которой даже среди его сокамерников оказались мои знакомые. Через пару дней раздался звонок, и мне сообщили, что Сережу вывели из камеры без верхней одежды. Это означало, что повели его куда-то в пределах следственного изолятора. Еще минут через десять мне сообщили, что он находится в следственных кабинетах – специальном месте, куда приезжают следователи для следственных действий.

Через пару часов позвонил сам Игнатов и сообщил, что к нему приезжал Рахимов. Официально не допрашивал, просто говорил, что Сереже предстоит поездка в Тобольск для проведения очной ставки со мной, и интересовался тем, что Игнатов намерен на ней говорить. То есть еще до проведения следственного действия Рахимов решил выяснить, какую позицию займет Игнатов. Ну а тот, понимая, что может спровоцировать нежелательные действия в отношении себя, на все вопросы просто отшучивался, говоря: «Что раньше говорил, то и буду говорить». В общем, он не дал Рахимову какой-то конкретной информации, ради чего тот поехал в СИЗО к Игнатову.

Через день Игнатов сообщил, что едет этапом в Тобольск. Здесь я тоже предупредил обитателей местного ИВС, чтоб так же присмотрели за Сережей. Так что встретили его в Тобольске со всей теплотой и заботой.

А уже на следующий день он позвонил и сказал, что за ним приехали ребята из ОБОП, но он пока камеру покидать не торопится и спрашивает совета, как поступить в этой ситуации. Тут же я набрал номер Рахимова и поинтересовался у него, почему осужденного, этапированного из колонии для проведения следственного действия, вывозят из ИВС оперативники ОБОП. На что Рахимов сказал, что он ничего не знает про это. Соврал он конечно откровенно, потому что без бумаги с подписью Рахимова ИВС просто не отдал бы Игнатова простым оперативникам. Не желая продолжать дальше эту бессмысленную игру, я просто уверил Рахимова, что если после этой поездки в ОБОП от Игнатова поступит хоть какая-то жалоба, то я приложу все усилия, чтобы придать это мощнейшей огласке. Он в ответ по обычаю как-то отшутился, и на этом мы распрощались. Перезвонив Игнатову, я сказал, чтоб он не боялся ехать и просто вел себя понаглее, если вдруг чем-то начнут запугивать. Я почти не сомневался, что физически его никто не тронет.

Игнатов в этот день мне уже не позвонил. Он просто не имел на это возможности. Вместо него позвонил один из его сокамерников в ИВС и уведомил, что Сережу вернули уже после одиннадцати часов вечера и в состоянии глубокого опьянения. Он ни на что не жаловался и, приехав, просто завалился спать.

Только на следующий день Сережа рассказал мне, что по приезду в ОБОП ему по-приятельски предложили выпить. Он, конечно же, не отказался, мотивируя тем, что это нужно было ему для храбрости. А встретили его старые знакомые по событиям двухлетней давности действительно как старого приятеля. Водка, пиво, закуска – напряжение, по всей видимости, как рукой сняло, и вечер превратился в праздник. И никто ни словом не обмолвился об уголовном деле, интересовались у него в основном настоящим – тем, как он живет в колонии. Лишь часа через три приехал Азат Рахимов и увел Сережу в отдельный кабинет. Игнатов даже не понял, что Рахимов его допрашивает. По его повествованию выходило, что они очень долго сидели вдвоем и разговаривали, детально Игнатов даже не мог вспомнить о чем. А в конце разговора Рахимов протянул ему на подпись протокол допроса ^[21]. Вот тут Сережа немного напрягся и, как сказал мне, в раз протрезвел. Думал, что сейчас Рахимов попросит подписать нужные ему показания, а в случае отказа «убеждать» Игнатова придут недавние собутыльники из соседнего кабинета. Но, прочитав протокол, Игнатов не увидел в нем ничего лишнего. Назавтра он не мог уже вспомнить содержание протокола, но утверждал, что там было записано все именно с его слов. После этого допроса Сережу опять привели в тот кабинет, где проходила пьянка, и он в этой уютной компании провел еще какое-то время, а потом его отвезли в ИВС.

После разговора с Игнатовым я позвонил Кучинскому, передал ему коротко вчерашние события и попросил выяснить у Рахимова, когда тот намерен провести очную ставку. Мне хотелось побыстрее расставить все точки в этом деле, и я даже с Игнатовым не стал обговаривать те моменты, как я собираюсь опровергнуть его показания от августа 2005 года. Мне даже было не принципиально важно, какие показания он надумает давать сейчас.

Через день Кучинский сообщил, что очной ставки между мной и Игнатовым не будет. И первым же этапом на Тюмень Игнатов вернулся в колонию. Какой-либо информации по делу Рахимов не давал даже Кучинскому. Все фактически вернулось в состояние, какое было до моего задержания, за исключением того, что сейчас уже никто не утверждал, что я скрываюсь от следствия.