Читать книгу Миров двух между - Павел Трушников - Страница 12

В середине октября я находился по делам в Тюмени. Под вечер мне позвонил мой родной брат Евгений, который проживал на тот момент в 15-м микрорайоне, и сообщил интересную новость.

Возвращаясь после работы домой, он обнаружил возле своего подъезда компанию оперативников ОБОП в количестве 3—4 человек, которые, впрочем, лишь проводили Евгения взглядом, не задавая никаких вопросов. Поднявшись к себе на этаж, на лестничной клетке он встретил еще двух человек, которые тоже непринужденно беседовали, не обращая на него внимания. В том, что все эти люди являются сотрудниками ОБОП у него сомнений не было, потому что ему приходилось с ними встречаться и разговаривать что в УВД, что у них в отделе, когда меня необоснованно задержали в конце июня.

Проживал Евгений в квартире на тот момент один и, предполагая, что вся эта компания дожидается именно его, он опасался, что в отношении него могут быть предприняты какие-то незаконные действия с их стороны. Все, что ранее происходило со мной, было для него очень показательно, что являлось основанием для опасений. Поэтому, перед тем как зайти домой, он навестил соседей по площадке, с которыми поддерживал дружеские отношения. Он лишь хотел заручиться поддержкой на случай, если вдруг в отношении него последуют какие-нибудь действия со стороны оперативников, а соседи в свою очередь сообщили ему, что последние пару часов эти самые оперативники ходили по квартирам подъезда и задавали всем различные вопросы об Евгении. Это еще больше убедило его, что сотрудникам ОБОП нужно что-то именно от него, поэтому, зайдя домой, Евгений позвонил мне и сообщил обо всем происходящем.

Меня услышанное, само собой, в восторг не привело. Желая хоть как-то прояснить для себя ситуацию, я решаю позвонить в тобольский ОБОП. Выяснить номер дежурного не составляет труда, дозвонился тоже сразу. Как следовало ожидать, в номерах телефонов Новоселова и Радиона дежурный ОБОП мне отказал, поэтому, представившись, я попросил передать мой номер одному из них, и сделать это побыстрее.

Новоселов перезвонил мне приблизительно в течение десяти минут с того же самого номера дежурного, чему я был удивлен, ведь Евгений буквально какими-то минутами ранее видел его возле своего подъезда. На мой вопрос, что они с коллегами делают в подъезде моего брата, Сережа сначала изобразил удивление и соврал, что ему про это ничего неизвестно. Уже по озвучиванию мной факта, что он сам лично ходил по соседям и представлялся, Сережа сказал, что они проводят оперативные мероприятия, и что я обо всем узнаю когда придет время. Потом он перевел тему на то, что ему хотелось бы со мной пообщаться. На что я ему ответил, что пустыми разговорами с оперативниками я сыт по горло, а если от меня что-либо нужно следователю Курмаеву, то процессуальный порядок вызова на допрос ему известен, и даже с ним общаться отныне я буду только в обществе адвоката Кучинского. На это Новоселов отшутился, что невиновным адвокаты не нужны, а в общении они только создают помеху. В заключение разговора я еще раз переключился на тему Евгения, что если в отношении него ОБОП учинит какие-то незаконные действия, то я, находясь сейчас в Тюмени, без всяких жалоб отправлюсь напрямую к прокурору области. На этом мы с Сережей Новоселовым и попрощались.

Утром следующего дня я позвонил брату узнать как у него дела, и он сказал, что, выходя на работу, видел возле подъезда машину, полную оперативников, но непосредственно к нему никто внимания не проявил. Тогда я немного успокоился. Но следующий разговор с братом был уже вечером этого же дня у меня дома, когда я вернулся в Тобольск и узнал, что день был очень насыщен событиями.

Примерно в обеденное время Евгению на мобильный позвонила соседка и сообщила, что на лестничной клетке полно народа, и что идут разговоры о том, что квартиру брата собираются вскрывать. Он сразу же перезвонил нашей матери и попросил сходить к нему домой, узнать что там происходит. Мать пришла с комплектом ключей от квартиры, хранящимся у нее, и застала ту картину происходящего, которую описывала соседка. Ее проинформировали, что намереваются провести в квартире обыск и на это имеется постановление суда, которое уже предъявили для ознакомления понятым, и ей предложили открыть двери добровольно, угрожая срезать петли. Дожидаться хозяина квартиры никто не собирался, постановление об обыске по требованию предъявить также отказались, сославшись, что после обыска выдадут копию. Двери она, конечно, открыла, но расписываться в протоколе обыска отказалась, так как не являлась ни хозяйкой, ни проживающим в квартире лицом. При обыске на нее уже не обращали внимания, водя по квартире понятых и прошаривая каждую комнату. В конце обыска подытожили, что ничего не найдено и не изъято, а раз присутствующая Лариса Михайловна подписывать протокол отказалась, то копии постановления и протокола обыска ей не дадут. Вся процедура обыска заняла примерно около трех часов. Потом следственно-оперативная группа квартиру покинула, и чуть позже с работы пришел Евгений, который оказался перед фактом, что в его отсутствие в квартире прошел обыск.

Куда-то жаловаться я уже считал бесполезным, хотя и на следующий день мы отправили от имени Евгения жалобы по факту проведенного обыска в соответствующие инстанции. Адвокат Кучинский в очередной раз только развел руками по поводу того, что творит Курмаев вместе с помощниками. Про изъятые в июне вещи я уже и вспоминать забыл.

А самое интересное я увидел, опять же гораздо позже, когда ознакамливался с материалами дела в 2013 году. В постановлении ^[9] целью обыска значилось «отыскание подозреваемого Трушникова П. В.», то есть меня, а в протоколе обыска цель обозначена как «поиск взрывных устройств и взрывчатых веществ».

– 2 —

В начале ноября в течение одной недели Курмаев дважды вызывал на допрос мою супругу. Причем делал это официально, отправляя курьера с повесткой. На первом допросе он задавал в основном вопросы об Игнатове – откуда она его знает, какие отношения поддерживала и тому подобное. На что она полностью ему рассказала и про долг Игнатова, и про то, как он оказался в коттедже Авдеева. То есть, примерно то, что я описал ранее. Под конец допроса Курмаев спросил Марину, где сейчас находится ее муж, на что она ответила, что муж сейчас находится дома, буквально – в сотне метров от места проведения допроса.

А вот второй допрос, тремя днями позднее, когда я был в кратковременном отъезде, состоял практически из одного вопроса по поводу мужа, и Марина точно так же ответила, что муж сейчас находится в Нефтеюганске, через пару дней будет дома.

Я еще тогда предположил, для чего именно нужен был второй допрос. Курмаева не устраивало, чтобы в деле, даже со слов моей жены значилось, что я нахожусь в Тобольске и тем более дома. Поэтому я нисколько не удивился, когда при ознакомлении не обнаружил в уголовном деле протокола первого допроса.

Тем временем, тогда же в ноябре, до меня дошла информация, что якобы у Игнатова при обыске изъяли листок бумаги с номерами Голандо и его родственников, и что написаны они мной. Мне, заведомо уверенному, что никаких листков Игнатову я не давал и не писал, сразу вспоминаются записные книжки, которые Новоселов забрал при обыске в конце июня из моей квартиры.

В 2002—2003 годах Марина частенько ходила в кинотеатр или в цирк с моим сыном Антоном, и каждый раз брала с собой номера телефонов, по которым она могла найти мою бывшую непоседливую жену, чтобы возвратить ребенка домой.

Это сложилось после случая, когда Марина после кинотеатра приведя его по домашнему адресу, обнаружила, что дома никого нет, и ей пришлось оставить Антона у бабушки, моей матери, этажом ниже. Позже выяснилось, что Лариса Владимировна Ярина в то самое время решила сходить в гости к своей старшей сестре, а потом еще и очень возмущалась, что ребенка не вернули ей лично. Ну и, скорее всего, вдобавок тут присутствовало предвзятое отношение к моей второй жене.

Ходить на подобные мероприятия я был не любитель, Марине же нужна была компания, а Антону лишнее развлечение не мешало, тем более они друг с другом хорошо ладили. И после вышеописанного случая у Марины всегда с собой были номера домашних телефонов матери Антона, ее сестры Ольги и их родителей, то есть Голандо. И кроме этого объяснения, каким-либо листкам с номерами родственников Голандо, написанными моей рукой, взяться было неоткуда.

Хотя здесь я опять же принимал на веру, что этот листок существует, и что написан он именно мной. Мне даже в голову не приходило принять это за выдумку, и поэтому я пытался найти логическое объяснение тому, что и откуда могло взяться в действительности.

А в реальности в деле присутствует листок-стикер с номерами телефонов, который якобы был изъят у Игнатова и по его показаниям написан мной в его присутствии. Но в том листке есть рабочий номер Голандо в «Роднике», а этот номер за ненадобностью мной никогда и никуда не записывался. Заключение графологической экспертизы сошлется на то, что объем информации для исследования очень мал и частично не пригоден, потому ответить, принадлежит ли почерк обвиняемому Трушникову, не представляется возможным. Но экспертиза будет проведена лишь в 2012 году, и так же с очень интересными моментами, поэтому подробное описание этого я сделаю позднее.