Читать книгу Миров двух между - Павел Трушников - Страница 20

Вечером того же дня в ИВС пожаловал Рахимов в сопровождении адвоката Кучинского для проведения допроса, который опять же имел по большей части формальный характер. После допроса подозреваемого Рахимов тут же ознакомил меня и адвоката с постановлением о привлечении в качестве обвиняемого, а после этого составил еще один формальный протокол допроса уже в моем новом процессуальном статусе. Обвинение было предъявлено в покушении на убийство общеопасным способом, вымогательстве организованной группой и передаче взрывного устройства ^[18].

После ухода следователя Кучинский проинформировал меня, что, скорее всего, далее последует обращение в суд с ходатайством об аресте. Меня эта новость никак не пугала, потому как я не видел ни одного законного основания для заключения меня под стражу.

Положения УПК РФ четко регламентируют, что является поводом для применения меры пресечения в виде заключения под стражу: если имеются основания полагать, что лицо может продолжить заниматься преступной деятельностью или скрыться от следствия, может воздействовать на потерпевших, свидетелей или иными путями мешать следствию, либо может скрыть или уничтожить вещественные доказательства. Причем эти основания должны подтверждаться реальными обстоятельствами, а не быть предположением.

Третьего сентября я был вывезен в Тобольский городской суд для рассмотрения ходатайства об аресте. Со стороны прокуратуры ходатайство поддерживала Татьяна Ишметова, а заседание возглавляла судья Миляуша Сайдашева. И тут я обращаю внимание на вышеназванных лиц – именно эта самая парочка, Ишметова с Сайдашевой, будет судить меня в 2013—2014 году.

Следователь Рахимов в заседании заявил, что я два года находился в федеральном розыске, что подтверждается соответствующим постановлением. Но это слышать было неудивительно, а вот то, что, оказывается, по делу собраны все доказательства и оно готово к передаче в суд – то тут моему удивлению не было предела. Никаких доказательств в отношение меня, кроме слов Игнатова, которые публично он никогда не подтверждал, не было и быть не могло. Рахимов бессовестно врал суду, а так же приложил к ходатайству липовые рапорты оперативников, которые якобы искали меня и общались с моими соседями (про это я уже упоминал). И тщетны были мои попытки донести до суда, что последние два года я жил обычной жизнью и ведать не ведал о постановлениях следователя.

Сейчас бы я уже не удивился решению суда заключить меня под стражу, но на тот момент для меня это было, как выразился один киногерой «чудовищная провокация». Суд положил в основу решения довод, что раз я согласно документам находился в розыске и был задержан, то значит имеются основания полагать, что я могу скрыться от следствия.

Вечером этого же дня я написал кассационную жалобу на постановление об аресте. А седьмого сентября меня, уже как следственного заключенного, этапировали в СИЗО-1 г. Тюмени. День стоял жаркий, поэтому мне всецело удалось ощутить все нюансы этапирования – душный «столыпин», под завязку набитый людьми, автозаки, этапные боксы следственного изолятора и тому подобное.

– 2 —

Оказавшись в камере СИЗО, я сразу же написал несколько жалоб в областную и Генеральную прокуратуры, и это единственное, что я мог сделать. Несколькими днями позже я узнал, что рассмотрение кассационной жалобы в Тюменском областном суде назначено на 20 сентября. У меня не было сомнений в том, что незаконное решение Сайдашевой будет отменено, и оставалось подождать буквально десять дней.

Там же, в СИЗО я познакомился с Алексеем Доропеевым. На тот момент восемнадцатилетний тобольский парнишка находился под стражей за разбой в торговом центре «Арбат», при котором погиб охранник. А по первоначальному обвинению ему и его двум друзьям вообще инкриминировали умышленное убийство. Чуть вникнув в его дело, я убедился, что по большей части Леша просто оказался не в том месте и не в то время. Поэтому, начиная с СИЗО, и потом, уже оказавшись на свободе, я помогал ему чем мог. В оконечном итоге те восемь лет колонии строгого режима, чем одарила Алексея судья Тобольского суда Татьяна Бутримович, в областном суде были изменены на пять лет колонии общего режима. Отбыл он срок почти полностью и на протяжении всего времени заключения поддерживал со мной связь. Освободился он в самом конце 2011 года, и по освобождению я так же помогал ему по мере возможности. Он тоже сыграет определенную роль в моем деле, о чем я расскажу в соответствующий момент.

Кассационное рассмотрение 20.09.2007 года не состоялось. Как оказалось, материалы, отправленные на рассмотрение, где-то потерялись в областном суде. Не могу судить о том, насколько это было случайно. Впоследствии рассмотрение было перенесено на 11.10.2007 года.

Про жизнь в СИЗО особо вдаваться не буду, везде люди живут. В 2007 году Тюменский Централ жил в общем то неплохо. Связь, конечно же не официально, присутствовала повсеместно. И каких-то проблем в общении с волей не существовало. Я ежедневно разговаривал с домом и со знакомыми. С адвокатом Кучинским связь я поддерживал через супругу Марину.

В назначенный день кассации уже ближе к вечеру Марина с трудом дозвонилась до Кучинского, но не услышала от него чего-то конкретного. Да, рассмотрение было, постановление Сайдашевой вроде как отменили, но решения освобождать меня из-под стражи никто не принимал. Еще Геннадий Владимирович собирался на что-то жаловаться, но на что именно Марина не поняла. Меня с такой информации просто по полной псих разобрал – мне нужно было четко понимать, почему я нахожусь до сих пор в тюрьме. Но самому дозвониться до Кучинского у меня не получилось.

– 3 —

Семнадцатого сентября ближе к обеду я получил копию кассационного определения и был крайне удивлен прочитанным. В мотивировочной части определения значилось, что суд первой инстанции, заключая меня под стражу, не дал должной оценки всем доводам по основаниям для своего решения, а сама по себе тяжесть обвинения не является основанием для заключения под стражу. То есть другими словами, те мои доводы о том, что ни в каком розыске я фактически не находился, судом были отвергнуты без оснований. А резолютивная часть определения гласила, что постановление судьи Сайдашевой от 03.09.2007 подлежит отмене, а материалы направляются на повторное рассмотрение. О моем нахождении под стражей в данном документе ни слова сказано не было. Но главная суть заключалась в том, что единственно законное основание для моего нахождения в СИЗО было отменено ^[20].

После прочтения и осознания сути кассационного определения я тут же предпринял попытку вызвать сотрудника спецчасти СИЗО и тут же написал бумагу на имя начальника изолятора, в которой разъяснил суть кассационного определения, а так же указал, что дальнейшее мое пребывание в СИЗО-1 является незаконным.

Не буду вдаваться в подробности, какие силы и средства пришлось приложить для того, чтобы сотрудник спецчасти пришел в камеру. Обычно их работа с заключенными ограничивается лишь тем, что они разносят по камерам какие-либо входящие документы. А чтобы отправить какое-то заявление или жалобу, нужно либо ловить момент, когда данный сотрудник будет проходить мимо камеры, либо передавать бумаги сотрудникам, производящим утренний просчет. В моем случае, говоря дежурному, что мне нужен сотрудник спецчасти, я, конечно же, проинформировал его о том, что вопрос стоит о моем незаконном нахождении в следственном изоляторе, и просил так же проинформировать об этом ДПНСИ (дежурный помощник начальника следственного изолятора).

Лишь в начале пятого вечера, в конце рабочего дня я смог через дверь камеры пообщаться и с сотрудником спецчасти, и с ДПНСИ. Передал я и написанную бумагу, при этом попросил прочитать ее вслух и сказать, понятен ли смысл ее содержания. Но, невзирая на мои слова, что с этого момента ДПНСИ несет ответственность за мое удержание в СИЗО, мне было сказано, что решения по подобным вопросам принимаются через начальника спецчасти, а она, скорее всего, уже ушла с работы.

В общем, сделал я все от меня на тот момент зависящее. Заодно позвонил супруге, попросил срочно найти Кучинского и объяснить ему все обстоятельства, раз он сам не понимает, что под стражей я нахожусь с одиннадцатого числа незаконно. И не жалобы надо писать, а стучать в двери надзорного прокурора. После этого я перешел к своему обычному тюремному существованию, уже не надеясь, что в этот день может быть какое-то продолжение борьбы за мое освобождение. Но в половине шестого раздался стук в дверь камеры и голос дежурного обозначил: «Трушников, с вещами на выход!».

Не скажу, что я всецело обрадовался. Подобное могло и означать просто перевод в другую камеру. Собравшись, я попросил сокамерников после моего ухода позвонить и проинформировать моих родственников о происходящем, на случай, если дальнейшие события развернутся непредсказуемо. Но, выйдя из камеры, мы с дежурным направились именно в сторону дислокации ДПНСИ, то есть места в следственном изоляторе, где принимают или отправляют этапы и откуда уезжают на суды или следственные действия по Тюмени. Через некоторое время я уже не сомневался, что меня ведут освобождаться. Но в голове появилась другая мысль – что на выходе из СИЗО меня могут встретить те же самые обоповцы, недовольные моим освобождением, и это грозит мне печальными последствиями.

Опасения оказались напрасными. Получив справку об освобождении и сумму денег, равную стоимости билета на электричку до Тобольска (которая, к слову, ушла минут 20 назад на тот момент), я покинул СИЗО-1 г. Тюмени. А чуть позже созвонился с таксофона со своими друзьями в Тобольске, которые пару часов спустя за мной приехали, и ближе к ночи я уже был дома.