Читать книгу Жаба душит. Сатирический роман в трех частях. Часть вторая - Василий Варга - Страница 4

Через два месяца наступило Рождество, всенародный праздник. Иосиф Петрович, сидя за столом в кругу семьи, после нескольких рюмок крепака, набросился на тушенку, как голодный зверь на добычу и уже под утро понял, что надо вызывать скорую помощь для промывания желудка и возможно длительного лечения на больничной койке. Жена Одарка Пирамидоновна так перепугалась и главное возмутилась тем, что капиталисты, которые по—прежнему относятся к нам враждебно, прислали испорченую тушенку в качестве благотворительной помощи. Буквально через три часа, а может быть и меньше, все село уже знало, что их председатель присвоил пять тонн тушенки, но слава богу, это обошлось ему не дешево. Жена Одарка голосила на все село, просила подписать петицию в ООН, чтоб выразить протест Астралии, что находится за Бычковом, там, где начинается Румыния и заканчивается Апша. Но все только посмеивались. А однаголодная гражданка, кума всех местных алкашей, прямо сказал:

– Шесть тонн тушенки. Обожрался твой муж, наш преседатель. Похорони яво, а мы себе изберем Мишку—придурка.

– Ляна, не морочь мине голову, мине нужна Скорая помош, та что с большим крестом прыгает по выбоинам. Погинет мой, погибне человек. А тушенку в одном экземпляре яму подарил маршал Монтгомери, сказав при этом:

– Ешь Иосиф, пондравится, на все село вышлю. Кто виноват, что она отравлена оказалась. Старший брат отравил, должно быть.

Срочно была направлена петиция в Осиное гнездо, а работники Осиного гнезда возмутились еще больше: как это так, почему не доложил. Это он полтонны тушенки прикарманил! И не поделился, жмотина. Ату его! Чтоб остальным неповадно.

Короче, председатель Кузьмук был дискредитирован, и не мог быть серьезным соперником Лимону на выборах, что проводились впервые. Кузьмук с треском провалился, а Лимон с треском победил. Село приобрело нового председателя, маленького, тщедушного, в метр сорок ростом, худосочного, с немного вдавленным левым глазом. Такого председателя можно передвигать туда—сюда, как пешку на шахматной доске, думали и даже утверждали избиратели села. Такой нам и нужен. Именно такой и никакой другой – в этом все были убеждены от мала – до велика. Все годы всякие, понимаешь, председатели крутили, вертели нами, как им вздумается, а теперь пора и нам крутить вертеть председателем, куда нам вздумается.

– Он будет у нас настоящий народный слуга! – утверждали не только его многочисленные родственники, но и остальные граждане села.

Эта наивность и слепота впоследствии каждому жителю обошлась в копеечку. Каждый потом покупал по кусочку земли под строительство дома у маленького, тщедушного, косоглазого председателя за доллары, да еще низко кланялся и благодарил при этом, а Лимон величественно улыбался и говорил при этом: только для вас я могу это сделать.

Не только один человек может быть столь доверчивым и наивным, но и целое село, а, возможно, и весь район, область, государство.

Как иначе объяснить поведение русской интеллигенции, которая не только ратовала, но и раскрыла объятия коммунистам, рвущимся к власти в 1917 году? А потом была уничтожена в знак благодарности и не только она, но и миллионы наивных граждан. А маленькому селу, где проживают чуть больше трех тысяч человек, сам Бог велел быть наивными и доверчивыми.

Очень скоро выяснилось, что коротышка Лимон крепкий орешек. Он тщательно стал приглядываться к сотрудникам, работавшим с прежним председателем, и постепенно всех заменил своими родственниками, а в депутаты протащил друзей, у которых, как и у него были отличные оценки по физкультуре и труду.

Следующим шагом, предпринятым Лимоном, был четкий график работы всей администрации села. Сам он работал два дня в неделю по понедельникам и средам, вел прием населения, а все его подчиненные – каждый день с девяти до пяти трудились в поте лица. Правда, это не значило, что председатель только эти два дня работал, а другие дни валялся дома на кровати под бочком у жены. Один день он заседал в Рухове, один день тратил на поездку в Ужгород, а по пятницам обходил крестьянские дворы.

– Какие просьбы у вас к местной власти? – спрашивал он обычно хозяина дома.

– У нас у всех одна просьба: земельку бы нам вернуть, ту, что принадлежала деду, а потом ее национализировали коммунисты.

– Ну да, земля – крестьянам, как обещал Ильич, когда хотел захватить власть, – учено отвечал Лимон.

– Да, конечно, но только в цветочных горшках. Столько земли нам оставили, а больше—ни—ни! Но все было в колхозе. В последнее время можно было украсть, а то и с бригадиром договориться. Дашь бутылку – тебе стог сена взамен, дашь еще – два мешка картошки тебе, взваливай на плечи в вечерних сумерках и тащи домой. Даже теленка можно было заполучить за корчагу самогона. Времена—то были не такие уж и плохие. А теперь работать надо на этой земле, будь она неладна, – говорила Серафима Анатольевна, бывшая передовая доярка.

– Много проблем с этой землей: народу много, а земли… земля большой дефицит. У нас две третьи площадей покрыто лесами.

– Ну, как-нибудь, Лорикэрик Семенович. Я в долгу не останусь, даю слово.

– Дадите заработать?

– Дам.

– Знаете, зарплата у нас, председателей, маленькая, а расходы большие. Я, когда работал учителем физкультуры, получал больше, чем сейчас, а работы было в три раза меньше. Я отвечал только за учеников, а теперь приходится отвечать за взрослых. Но взрослые тоже бывают, как дети, а иногда и хуже детей. Ты ему доказываешь, что белое это белое, а он наоборот, что белое вовсе не белое, а черное.

– У меня сто долларов, – сказала Серафима Анатольевна.

– Сто долларов за одну сотку?

– Да вы что? У меня пятнадцать с колхозных времен осталось, прибавьте еще хоть десять соток, – просила Серафима Анатольевна.

– Маловато. Пять соток могу прибавить. И то с разрешения Рухова. Там, знаете, тоже не лыком шиты, знают, что к чему. Им тоже надо, что—то дать. Если вы сами с ними разберетесь, то сто дорлларов я у вас возьму… в долг. Вы, пожалуйста, не думайте, что я беру взятки, Боже сохрани! будем считать, что я у вас одалживаю и при первой же возможности постараюсь вернуть вам ваши сто долларов с процентами. Может, у меня премия, какая будет? Я не хочу, чтоб вы подумали, что я беру взятки, Боже сохрани! Никогда ни я, ни мой отец, ни моя мать взяток не брали. Мать всегда говорила: это грех большой. Когда она работала уборщицей в школе, всякое бывало: то ученик, знаете, у малышей в голове ветер гуляет: то сумку с книгами забудет, а в сумке десятка валяется, то просто бутерброд, в газету завернутый, на дне сумки валяется, – мать никогда не присваивала. А лакомилась, губы облизывала, плохо засыпала ночью и все такое прочее. Так что, видите, школа моего воспитания еще та – не найдешь теперь во всей округе.

– Да что вы, Лорикэрик Семенович, Бог с вами. Я одалживаю вам сто долларов, вот и все. Только процентов мне не нужно. Вместо процентов, сделайте мне десять соток и немного земли под сенокос, коровку хотела бы завести, а то в селе как жить без коровы, не на рынке же молоко покупать, правда?

– Истинно так, – согласился Лимон. – Я пришлю вам землемера. Только вы его тоже не обижайте. В карман ему двадцатку как-нибудь незаметно постарайтесь сунуть.

– А он мне сунет? Я изголодалась уж вся, молодая еще. Ворочаюсь в кровати и локти кусаю. Вам это неведомо, должно быть.

– Вы баба – кровь с молоком. Землемер своего не упустит, можете не волноваться. Он будет завтра. Никуда из дому не уходите.