Читать книгу Под жёлтым зонтом - Юлия Лавряшина - Страница 22

– Вот сучара! – воскликнул Макар, когда я замолчал. – Ни хрена себе, как отец! И баба твоя тоже хороша… Нашла кусок пожирнее, так что ли?

– Она никогда меня не любила.

– А ты не заступайся, простофиля. Чего ж ты в нее вцепился, коли не любила? У тебя, поди, от девок-то отбою не было! Вон ты какой… Как из кино, если отмыть хорошенько.

– Вот это точно, – спохватился я. – Помыться бы…

Макар удивился:

– Ну ты сказал! Баню среди ночи топить? Здесь тебе не город: Этих ваших душевых кабинок нету.

Мне стало смешно.

– Где ты видел душевые кабинки?

– Рассказывали, – сознался он. – Тот парень, фальшивомонетчик. В деньгах купался, паразит! Да, видать, зарвался малость… У тебя есть дома такая кабинка?

– Нету. И квартира у меня обычная.

– И евроремонт не делал? – усомнился Макар.

Я вспомнил отставшие в углу своей комнаты обои. Когда открывали форточки, стены начинали угрожающе потрескивать, будто под бумагой расправляло сухие крылья неведомое насекомое. Но ремонт пугал меня сильнее, чем это существо. К тому же, нам с мамой просто некуда было переселиться на это время. Она еще могла бы пристроиться у подруги, но кто приютил бы меня на целых три месяца?

Макар между тем продолжал допытываться:

– Куда ж ты деньги тратишь?

– Да я не так много и получал… Лари только раз прибавил мне зарплату. Может, он ждал, что я попрошу?

– Ну, и попросил бы! Чего там, раз все равно на хозяина работал? Теперь-то, конечно, оно, вроде, и лучше, что не просил…

– И потом я мечтал купить дом… За городом, как у Лари. Только побольше. Чтобы у Арины был светлый кабинет. И чтобы спальня была. И две или три детские.

– Э-э! – встревожился Макар. – Да ты сейчас разревешься… Давай-ка, еще по одной. Чтоб дух укрепить!

Выпив, он решительно сказал:

– Ничего, Кирюха, жизнь она, собака, длинная. Очухаешься. Перво-наперво, знаешь что? Откормить тебя надо, дохловат ты малость… Может, потому этот Лари так легко с тобой и справился?

– Не потому, – сказал я.

– Все равно. При твоем росте надо есть побольше. Моя Пашуня тебя в два счета откормит. А чего ты, правда, такой хилый? Не подумаешь даже, что в ресторане работаешь.

– Работал, – поправил я. – В прошедшем времени.

– Э-э, – снова протянул он. – В прошедшем мы, Кирюха, всегда успеем. Поживем пока что в настоящем.

Он постелил мне прямо на полу драное ватное одеяло и виновато пробормотал:

– Завтра мы тебя отмоем, а нынче уж так перекантуйся. Пашка голову оторвет, если я тебя таким на кровать пущу. Она в смысле порядка строгая баба.

– Ничего, – заверил я.

Сейчас это и вправду не имело для меня значения.

– Спи, дружок, – Макар заботливо прикрыл меня полушубком. —Намаялся…

Овчина пахло терпко и чуть душновато, но я накрылся с головой, чтобы получше спрятаться от того мира, который все еще был со мной. Или я с ним? От выпитого в голове завертелась шальная карусель, и постепенно я перестал различать лица тех, кто кружился на ней. А когда снова открыл глаза, передо мной оказалось совершенно незнакомое лицо. Смуглое и круглое, как большой спелый абрикос.

Еще не проснувшись окончательно, я сел и машинально произнес:

– Доброе утро.

Женщине заливисто расхохоталась и лихо закинула за плечо мягкую косу.

– Доброе, доброе! Ой, какой смешной!

– Я?!

– Ты, ты, – она опять рассмеялась. – Головка-то бобо?

– Что?

– Болит голова, спрашиваю? Похмеляться будешь?

– Нет, – я еще плохо соображал, но уже вспомнил ее имя. – Вы – Паша, да?

Она повторила с таким удовольствием, словно звук собственного имени ласкал ей слух:

– Паша. А ты-то кто?

– А где Макар? – спохватился я. – Он вас не предупредил?

– Макар, где и положено – гусей пасет, – ее развеселила собственная шутка. – На работе он, правда. Ты с ним сидел, что ли?

Видно у меня так перекосилось лицо, что Паша задохнулась от смеха, Вытирая глаза, она простонала:

– Ой, умора! Ты откуда такой взялся?

Мне постепенно передалось ее настроение:

– Не поверите, но Макар нашел меня в лесу. Под кустом.

Она даже взвизгнула:

– Грибочек! Масленочек!

Отдышавшись, Паша вдруг сменила тон на укоризненный:

– А грязный-то какой! Чистый бомж. Костюм такой хороший весь изгвоздал… Снять, что ли, не мог?

– В лесу? – не понял я.

Она снова фыркнула:

– Ага, под кусточком. Ты с кем там валялся-то?

– Еще смешнее – один.

Но Паша повторила неожиданно жалостливо:

– Один. Такой хорошенький и один. Чего так?

Мне захотелось немного похныкать.

– Никому не нужен, вот и один.

– Ну прям уж! – она взмахнула полной загорелой рукой. – Такие парни на дороге не валяются.

– Я-то как раз и валялся…

Она попыталась угадать:

– Ты – пьяница?

– Нет. Я пью только красное вино.

Паша беззлобно усмехнулась:

– Ага, видела я ваше красное вино: вон, в стаканах на донышке… А я думала, ты злой, – вдруг призналась она. – Ты когда спал, у тебя такое лицо было… Будто проснешься и прикажешь меня плетьми отхлестать. Барское у тебя лицо.

Я согласился:

– Знаю. Но что я могу с этим поделать?

– Худенький ты… Щеки прям ввалились!

– Макар поклялся, что вы меня откормите.

– И откормлю! – оживилась она. – Вставай, баня уже топится. Я тебе сейчас таких блинов напеку! Я уже на ферму сбегала, пока ты спал. Да оставь ты одеяло это! Сама уберу. Ты из города? В чем там бабы ходят?

Я задумался. Арина всегда ходила в брюках, а к остальным я не очень и присматривался.

– Кто в чем, – неуверенно ответил я, но Паше это показалось убедительным.

Удовлетворенно кивнув, она принялась готовить тесто для блинов.

– Вы делаете на воде? – удивился я.

Паша беззаботно откликнулась:

– Нет у нас коровы-то. А на ферме у нас такая бригадирша – зверь! Ей бы надзирательницей в концлагере служить. Литра не даст вынести, волчица…

– Тяжело вам приходится…

– Не то слово! Считай, впроголодь живем. Э, ты только не подумай, что я намекаю там, – смутилась она. – Что, мол, лишний рот… Не, я гостей люблю. Правда, правда! Мне тебя покормить в радость. А сейчас картошка поспела, так совсем хорошо.

– У меня, кажется, есть немного денег. Возьмите. Я не хочу быть вам в тягость.

Я достал бумажник, и Паша восхищенно причмокнула: «Кожаный? Красивый!» Потом сердито остановила меня:

– Ты брось бумажками шуршать! Небось, не объешь нас… Надо будет, сама скажу. Я не из стеснительных. Тебе они и самому, поди, пригодятся. Ты в деревню-то надолго?

– Не знаю, Паша, – сознался я. – Ничего не знаю.

Она легко поддержала:

– Не знаешь, так узнаешь. Я порой сама утром встану и не знаю: чего хочу, чего делать буду… И вот так всю жизнь. Сеструха моя младшая выучилась, институт закончила, а я так еле-еле восьмилетку дотянула. А все потому, что не знала, чего хочу. А Лизка знала.

Чтобы поддержать разговор, я спросил:

– И чего же она хотела?

– Завклубом быть. И стала! У нас, между прочим, молодежь только из-за Лизки и остается. Такая выдумщица, никому скучать не дает! Да ты меня не слушаешь!

– Слушаю-слушаю, – очнулся я. – Наверно, я просто не до конца проснулся.

Она добродушно улыбнулась:

– Сейчас баня будет готова. Только вот во что обрядить бы тебя, не знаю. Макарово-то все тебе коротко будет… Ой, а я к Лизке сейчас сбегаю! Ее покойничек высокий был. Может, не такой, как ты, но все лучше, чем в Макаркиных подштанниках щеголять.

Я попытался отказаться, но Паша только возмутилась:

– Чего – не надо-то? А что наденешь? Я-то, конечно, не против, чтобы ты голым походил, пока твой костюм сушиться будет, – она игриво хохотнула. – Да, боюсь, Макарке не понравится. Пойдем, я тебя в баньку запущу, и к сеструхе сгоняю.

Баня оказалась прямо за домом, в той стороне, откуда мы ночью пришли, но в темноте я ее не разглядел. Даже на расстоянии от нее пахло древесным паром и влажной березовой листвой. А может, я все это придумывал, до отказа нагружая свой новый мир деталями, которые могли оживить его. Я торопливо засовывал в себя и этот прозрачный дымок над плоской крышей баньки, и свисавшие между бревнами словно тина, куски пакли, и завалившуюся на бок тачку, в днище которой зияла дыра. Я распухал от этих подробностей, и все равно чувствовал себя пустым. Во мне не было ничего, ведь все, чем я был полон до сих пор, оказалось лишь блефом.

– Можешь не запираться, никто не войдет, – сказала Паша, приоткрыв маленькую дверцу. – И слышь… Говори мне «ты», ладно? Так, конечно, уважительно. Только я слегка побаиваюсь, когда мне «выкают». Непривычная я. Да и лет-то мне всего сорок. С копеечкой.

Когда я остался в бане один, мне почудилось, будто стены ее покачиваются в полумраке – так густо колыхался пар. Передергиваясь от брезгливости, я сорвал грязную одежду, и скомкал в углу лавки. Хотелось залезть в какую-нибудь бочку и отмокать в ней до вечера. Но это была бы уж слишком большая роскошь…

Первая грязь сошла, и в голове у меня тоже слегка прояснилось. Я с недоумением огляделся: «Что я здесь делаю? В этой деревне? В этой бане… Словно попал в параллельный мир, и живу чужой жизнью. А где моя? Что от нее осталось? Одна только мама…»

Внезапно я понял, что рано или поздно мама вычислит номер Лари и дозвонится туда. Это показалось мне самым унизительным из всего, что я мог представить. Она будет просить у них помощи. У них! Скорее всего, мама даже не удержится и заплачет, потому что мать не может не плакать, когда у нее пропадает сын. Мне даже в голову не приходило осудить ее за слабость. Я корил себя за то, что и впрямь оказался умственно отсталым, и не смог придумать получше, как обставить свое исчезновение. Я просто взял и ушел. И теперь уже не мог вернуться…

Через четверть часа Паша крикнула через дверь:

– Эй, можно войти? Я тебе одежду принесла.

– Входи, – я спрятался за выступ стены. – Ну как, обо мне уже вся деревня знает?

– Вот еще! – голос ее сел от обиды. – Я только Лизке сказала, а она не из болтливых. И ходила я с хозяйственной сумкой, чтобы никто не увидел, что несу.

– Молодец, хитро придумала, – похвалил я.

– Думаешь в первой? С моим Макаром научишься хитрить. То от участкового прячется, то от председателя… Шальной мужик.

Я услышал, как она усмехнулась.

– Ладно, домывайся, я пойду блины печь. Как выйдешь, сразу за стол!

Мне понравилось, как она строжится.

Выполз я минут через сорок с явными признаками размягчения мозга и костей. Одежда «покойничка», как выразилась Паша, была мне как раз. Когда я ввалился в кухню, она всплеснула руками:

– Ай да молодец! Кудрявенький… А то чумазый был и не разглядишь, как следует.

– Воды! – прохрипел я.

Она живо метнулась к большой бутыли:

– Квасу хочешь?

Сил у меня нашлось только на короткий кивок. Когда я напился, Паша посоветовала:

– Ты приляг пока, очухайся. Городскому много надо-то?

Достав из шкафа запасную подушку, она взбила ее, и положила на диван:

– Укладывайся.

Я не улегся. Я рухнул. На мгновение в глазах потемнело, но вскоре мир пробился сквозь густую пелену. Мышцы гудели так, будто я опять с утра отмахал километров тридцать.

Наконец-то, я смог разглядеть дом, приютивший меня. Простота обстановки ни в чем не сбивалась на безвкусицу. Никаких лебедей на ковриках и подушечных пирамид. На окнах были прозрачные желто-зеленые занавески, легкие и ласкающие глаз, как японское кимоно. Покрывало на кровати, прикрывающее подушки, оказалось им в тон. Вся мебель была светлой, неполированной, и это создавало в маленькой комнате ощущение простора. Пейзажи в золотистых рамах, украшавшие стены, были явно авторскими.

– Красиво у вас! – крикнул я, желая доставить хозяйке удовольствие.

Она тотчас возникла в дверях комнаты и оглядела ее с некоторым замешательством, будто, как и я, была здесь впервые. Потом с откровенным сожалением сказала:

– Это все Лизка. Я ее всегда с собой беру, когда чего-нибудь купить задумаю. У нее… Как это? Вкус есть. В городе же училась.

Желая усилить похвалу, я заметил, что далеко не все городские обладают хорошим вкусом.

– А Лизонька обладает, – сказала Паша с гордостью. – Да ты и сам увидишь. Я ее к нам обедать пригласила. Вечером-то у нее клуб, а днем еще может оторваться. И Макар подойдет. Ты сейчас блинчиков поешь, и поспи малость. Тебе побольше спать надо.

– Почему? – удивился я.

Она так застенчиво улыбнулась, будто прекрасно понимала, что лезет не в свое дело, но не могла отказать себе в маленькой слабости. И ничего не ответила.