Читать книгу Однажды в старые добрые времена. Книга вторая - Ирина Лем - Страница 11

Джоан помогла Молли раздеться, расчесала щеткой волосы, заплела в косу. Уложила девочку в постель, села рядом.

– Почитать сказку?

– Не хочу сказку для маленьких. Хочу для больших. Вы как-то начинали рассказывать про Рыцаря Лишенного Наследства. Вот он выиграл турнир, а что было дальше?

– Дальше он преподнес венок победителя красивейшей девушке турнира – леди Ровене… – И Джоан продолжила рассказ.

Вскоре Молли закрыла глаза, дыхание ее стало незаметным, она не шевелилась – вроде, заснула. Джоан легонько поцеловала ее в лоб и потянулась к столику, чтобы задуть свечу.

– Не надо, – вдруг сказала девочка. Она открыла глаза, и посмотрела ясным взглядом, будто и не собиралась засыпать. – Не хочу, чтобы вы уходили. И свечу задували. Спальня слишком большая. Я боюсь одна в темноте.

– Не стоит бояться, Молли. Мы все тут рядом. С одной стороны спальня Кэти, с другой моя. А в самом начале коридора комната дяди Эдварда. Чужой человек сюда не проникнет. Если же тебе станет страшно, позвони в колокольчик над кроватью. Я услышу, приду посмотреть.

– Хорошо, мисс Джоан. Мне приятно знать, что вы поблизости.

– Если хочешь, оставлю свечу гореть. Но отставлю подальше, чтобы ты во сне ее не задела. Честно сказать, мне тоже придется привыкать к большой спальне. И наверное, я тоже первые ночи буду спать со свечой.

– Ой, мы с вами похожи!

– Да, Молли. Конечно.

– Мне приятно. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Молли.

Гувернантка прикрыла дверь младшей девочки и отправилась к старшей. Помогать ей не пришлось – Кэти уже лежала в постели с заплетенными волосами и в ночной рубашке.

Дети воспринимают мир не умом, но чувствами, которые всегда верны. Они тонко ощущают – с кем можно капризничать, с кем нельзя, и когда наступает момент «со всеми нельзя», они прощаются с детством и встают на дорогу самостоятельности.

Когда жили все вместе в Даунхилле, Кэти было приятно выбирать из мамы и гувернантки – кому позволить себя раздеть, причесать, уложить в постель. В первый же вечер в Милтонхолле она все сделала сама. Косичка получилась кривая, и бантик быстро соскочил, но не страшно, со временем она научится разделять волосы на три равные части и красиво вплетать ленту – мисс Джоан поможет. Она и не заметила, как шагнула во взрослость.

Когда гувернантка вошла, Кэти лежала, обняв плюшевого медвежонка.

– Я буду с ним спать сегодня. Так веселее.

– Хорошо. Почитать что-нибудь на ночь?

– Не надо, – решительно отказалась Кэти. – Я уже большая. Обойдусь без сказок. Там выдумки и волшебство – для глупеньких, как Молли. А книжки для взрослых нудные, и много непонятных слов. Лучше расскажите своими словами. Например, про путешествие. Куда бы вы отправились, если имели много денег?

Джон не потребовалось долго думать.

– В Испанию.

– Расскажите про нее что-нибудь.

– Там не бывает холодов и дождей, потому люди добрые и веселые. Рыцари зовутся идальго, а дамы – синьориты. Рыцари сражаются с врагами, а когда их нет, то с мельницами. Дамы танцуют фламенко и сочиняют стихи.

Черны мои кудри, как знойная ночь,

Горячего юга я страстная дочь.

Я сон, я дитя своенравной мечты.

Я греза, что создал фантазией ты…

– Ой, красиво. Я сон, я дитя… Буду во сне повторять стихи и, может быть, увижу Испанию. Вы идите тоже спать, мисс Джоан.

– Можно я задую свечу?

– Можно. Я темноты не боюсь. Том будет меня охранять.

– Том? Кто это?

Кэти показала на медведя.

– Я нашла его в детской и взяла с собой. Назвала Том. Он мой рыцарь и охранник, – охотно объяснила девочка. Спать не хотелось – объятиям Морфея она предпочитала объятия игрушечного друга, которого по-прежнему крепко прижимал к груди. Она приподнялась на постели, быстро глянула над дверь и, приглушив голос, сказала: – Мисс Джоан, можно я вам один секрет расскажу? Только никому не открывайте, особенно моей сестре. Потому что она еще маленькая и ничего не понимает.

Джоан кивнула, состроила серьезнейшее лицо, а про себя улыбнулась. Между девочками разница в полтора года, но старшая ощущет себя взрослее младшей лет на десять.

– Не волнуйся, Кэти, я умею хранить чужие секреты, – сказала Джоан тоже шепотом. – Смело рассказывай свою тайну. Кроме нас двоих, ну… троих, – она показала глазами на плюшевого Тома, – о ней никто не узнает.

– Мне кажется, я влюбилась, – трагическим тоном поведала девочка.

– В кого?

– В сына садовника. Он такой романтичный… Когда играли в кольца он подавал мне чаще, чем вам и Молли. А когда мы прощались, он пожал мне руку. Это означает, что я ему тоже понравилась?

– По-моему, да. Я тоже заметила, что Том как-то особенно на тебя смотрел. Если хочешь, в следующий раз опять пригласим его поиграть.

– Ой, обязательно! Не могу дождаться, когда снова его увижу. Я медвежонка в его честь назвала. Красивое имя – Том, правда? Я считаю, с мальчиками интереснее играть. А то мы всю жизнь с Молли вдвоем да вдвоем. Уже надоели друг другу. Потому ссоримся. Вообще, мне нравится в Милтонхолле. Жаль, что редко сюда приезжаем. Я бы здесь надолго осталась…

– Ну, это желание уже исполнилось. Мы останемся здесь, по крайней мере, до Рождества.

– Здорово! Я так рада!

«А я не очень», – подумала Джоан.

– Теперь пора спать, – сказала она и накрыла девочку одеялом до подбородка. – Приятных снов тебе и твоему рыцарю.

Она поцеловала воспитанницу, задула свечу, вышла, прикрыла дверь. Постояла, пытаясь задержать мысль. Что-то новое ей сегодня открылось.

«Девочки делятся со мной секретами, значит, доверяют. Не обману их доверия. Не хочу, чтобы познали такое же одинокое детство, какое было у меня. Без родителей, без подруг. Ни тайной поделиться, ни совета спросить. Ни поговорить о чем-нибудь, пусть и неважном – по мнению взрослых. Для детей важно все. Они другие люди. Лучшие. Пусть Кэти и Молли подольше ими побудут.

Мое детство слишком быстро закончилось. Когда жила у крестной Морин, секретов у меня еще не было. И советов спрашивать не имела нужды. В любви купалась. О том, что существует ненависть, не подозревала. Зачем тетя отдала меня Рэдклифам? Хотя, ясно зачем. Думала, там, в тепле и обеспеченности мне будет лучше. А получилось хуже. В каморке крестной было милее, чем в теплом, но холодном доме дяди.

Не его вина, конечно. Дядя Виктор желал мне самого лучшего, но слишком рано умер. Почему меня не отдали обратно Морин? Они же терпеть не могли бедную родственницу – Марджори и ее дети. Помню ненавидящие взгляды – будь их воля, они прожгли бы меня насквозь. Подло и низко ненавидеть человека, когда он еще ребенок. Он беззащитен и не может ответить. Единственное, в чем нуждается, это – в любви. Он открыт любви и готов ею делиться, а его убивают ненавистью…

Ах, как не хватало мне доброй, заботливой мамы и сильного, любящего отца! Помню, как впервые влюбилась в очаровательного учителя французского – месье Жюля. Хотелось у кого-нибудь спросить, как поступают девушки в подобных случаях. Мама объяснила бы, но ее не было рядом. Я пошла напролом, по примеру крестной. Напугала Жюля прямолинейностью. К счастью, он оказался порядочным человеком. И опытным в отношениях с женщинками. Научил меня кое-каким правилам.

Которые я нарушила вскоре после его отъезда. С Алексом. Отец бы меня от него защитил…

Но ведь все обошлось. Значит, родители мне незримо помогали. Да, они повсюду со мной. Они смотрят на меня с Неба. Я смотрю на них, когда открываю медальон. Они ведут меня по правильному пути и наставляют на него, когда я нечаянно отклоняюсь.

Может, и хорошо, что мне никто ничего не подсказывал. На чужом опыте не научишься, каждому человеку следует приобретать свой. Именно плохой ценен. Парадокс? Нет. Ничто в жизни не проходит бесследно, и самые ценные уроки – это ошибки. Я наделала их достаточно и теперь знаю: главный враг девушки – беспечность, главный друг – осторожность.

Правда в том, что счастливые моменты быстротечны и скоро забываются, печальные же остаются с нами навсегда. Ошибки, болезни, потеря близких и прочее – ложатся на душу каждый раз по горошинке, но за всю жизнь набирается их полный мешок. Человек несет его и в конце концов умирает от того, что ноша становится неподъемной. А если бы происходили только счастливые события, жили бы люди вечно?

Нет, это утопия. Реальность в том, что несчастья мы запоминаем надолго, приятные же моменты исчезают из памяти, не оставляя следа.

Счастье мимолетно, горе навсегда?

Не хочу соглашаться, но, кажется, так оно и есть.

Ах, опять! Нет, это я такая дурная – легче поддаюсь мрачным мыслям, чем радостным.

Потому что радоваться нечему. Меня хозяин расстроил. А еще раньше Джереми…».

Да, смерть его все еще лежала камнем на груди, хотя сегодня Джоан про моряка не вспоминала. Но если камень лежит и душит, неважно – помнишь о нем или нет.

Дала же себе обещание не впадать в тоску и сегодня целый день выполняла. И вечером надо выполнить. И вообще. Пора освободиться от камня с именем Джереми – сохранить лучшие воспоминания и идти дальше без чувства вины.

Джоан вошла к себе. Ее встретили две свечи на каминной полке, которые тщетно боролись с мраком. В маленькой комнате он уютен, в большой вызывает настороженность.

Темнота – друг печали.

Не впускать ее в душу и в спальню!

Устроить себе маленький праздник.

Как?

Очень просто. Праздник внутри.

Джоан крутанулась на каблуках и пропела:

– Вот серый крот, вот серый крот,

Вот старый, толстый, серый крот.

Он не красавец, не урод,

Он просто старый крот!

Она взяла коробок серных спичек и обошла комнату по кругу, зажигая все свечи, которые встречала – на стенах, на подоконниках, на бюро, на туалетном столике возле кровати.

Свечей оказалось тринадцать.

– Счастливое число, – сазала Джоан вслух. – И почему нет? Зависит не от числа, а от того, как мы к нему относимся. Я говорю: тринадцать – счастливейшее число из всех существующих!

Она улыбнулась. Покружилась по комнате, раскинув руки. Она пела и танцевала сама с собой…

Раздался негромкий стук. Джоан остановилась. Наверное, служанка Ли пришла позвать ее пить чай. Ли – девушка с круглыми, вечно удивленными глазами. Когда знакомилась, вглянула так, будто никогда не слышала имя «Джоан». Она работала и жила с выражением удивления – это была или маска, или простота характера, Джоан пока не разобралась. Неважно. Лучше смотреть на удивление, чем на хмурость.

Побежала открывать.

На пороге стоял Эдвард.