Читать книгу Однажды в старые добрые времена. Книга вторая - Ирина Лем - Страница 13

– Бильярд – королевская игра, – сказал Дермот и отправился вокруг продолговатого, восьмиугольного стола, присматриваясь к позиции из трех шаров – двух белых и одного красного. – Ею увлекались высокопоставленные дамы тоже. Мария Стюарт в последний день перед казнью просила архиепископа Глазго, чтобы он подыскал ей дом, достаточно просторный для бильярдной комнаты.

– Лучше бы она попросила у Елизаветы промиловать ее. – Эдвард сидел в кресле и разглядывал ножку бильярдного стола, состоявшую из трех выпуклостей разного размера. Происходящее выше его, вроде, совсем не занимало.

– Не попросила. Потому что гордая была…

– Вот-вот. Все они гордые. И строптивые.

– Ах, не обобщай, – отмахнулся Дермот и остановился, впившись взглядом в шары. Как хищник, сосредоточившийся на жертве, он больше ничего не видел и не слышал.

Эдвард не замечал невнимания друга, ему требовалось выговориться.

– Именно за строптивость изгнали в преисподнюю первую жену Адама Лилит. Но почему Создатель забыл убрать с лица земли и ее потомков женского рода?

Дермот облокотился о бортик, наклонился, коротко и сильно стукнул кием по битку. Тот ударился о красный шар, затем о борт, затем о биток соперника.

– Карамболь! Три очка в мой список. – Он записал счет мелом на доске, сделал еще два результативных удара и один нулевой. – Твоя очередь. У левого борта выгоднейшая позиция. Если не промахнешься, заработаешь два или три очка.

Эдвард промахнулся. Вдобавок его биток выскочил за борт и с монотонным гулом покатился по паркету.

– За упавший шар положен штраф, вычти у себя два очка, – сказал Дермот, поднял шар и положил точно на прежнее место. Присмотрелся, два раза ударил, заработанные очки записал на доску, подвел итог. – Двадцать семь против пяти. Тебе меня не догнать. Я выиграл. Еще партию?

Это была его четвертая победа за вечер, Дермот ходил вокруг стола, потирая руки и радостно улыбаясь, будто выиграл профессиональный турнир. Победу положено отмечать. Он налил себе полстакана бренди, в графинчике осталась выпивка на дне, он подумал и выплеснул все в стакан Эдварда. Тот одним махом опрокинул в рот.

– Нет, поздно уже, – сказал он ворчливо. – Давай завтра продолжим.

– Ну, жаль. У меня как раз игра пошла. Когда выпью, рука крепче становится, и сомнений меньше в голове. Бильярд – игра больше техническая, чем интеллектуальная, потому популярна и во дворцах, и в трактирах.

Эдвард поднялся, взял мелок и стал пунктуально подсчитывать очки, будто заподозрил друга в шулерстве. Он слишком сильно надавил на мелок, тот раскрошился и осыпался на пол.

– Черт! – Эдвард поискал глазами другой кусочек. Не нашел. – Не знаю, есть ли еще мел в доме. Придется звать Бенджамина. – Он подергал шнур.

Дворецкий находился поблизости, но по причине позднего времени нечаянно задремал, сидя в кресле. Прежде, чем являться на глаза хозяина, он протер сухими руками лицо, вытер платком глаза, губы, одернул сюртук.

В ожидании его Эдвард шагал туда-сюда, пару раз наткнулся на бильярдный стол, чертыхнулся и посмотрел с упреком – зачем ему восемь углов, когда вполне хватило бы четырех? Ответа не дождался, уставился на зеленое сукно поля, собираясь что-то такое же бессмысленное спросить, например – почему на нем не растет трава? Не успел. Вошел дворецкий.

– Слушаю, сэр

– Э-э… – Зачем он его звал? А, да. – У нас есть еще мелки?

– Думаю, что есть, сэр. Надо поискать в кладовке.

– Поищите и принесите.

– Слушаю, сэр.

Бенджамин поклонился и собрался выйти. Эдвард заметил пустой графин и сказал:

– Погодите. Принесите сначала выпивку. Тебе бренди или джин, Дермот?

– Лучше коньяк.

– И мне коньяк. С лимоном.

Дворецкий еще раз поклонился и вышел. Эдвард плюхнулся в кресло, положил ногу на ногу и принялся ею качать. Несколько секунд он смотрел на кончик собственного ботинка – его качание действовало на нервы. Он встал и принялся катать рукой шар по столу, недовольно поглядывая на продолжавшего улыбаться Дермота.

Врачи – особые люди. Они слишком часто сталкиваются с болезнями и смертями, чтобы по мелочам портить себе жизнь. Эдвард не припомнил бы момента, когда Дермот сильно о чем-то печалился. Пожалуй, был единственный раз, когда умер его любимый белый шпиц Фредди – пушистый, как плюшевая игрушка, ласковый, как котенок. Он любил всех и вся, каждого встречал сиящими глазами. Его все любили в ответ. Наверное, он был реинкарнацией жизнерадостного Будды, который познал высшую мудрость – что отдаешь, то и получаешь.

А, не до философии сейчас. Эдвард повернулся к другу спиной и встал перед незажженным камином.

Дермот прохаживался по комнате, рассматривая содержимое стеклянных шкафов. Задержался у полки с вазами из зеленого китайского нефрита. Говорят, этот камень обладает способностью успокаивать. Позвать Эдварда? Нет. Судя по его напряженной спине, он скорее успокоится, если грохнет парочку этих ваз об пол… Дермот пошел дальше и остановился перед шкафом, где стояли бильярдные кии различной длины, формы и расцветки. С видом знатока он принялся их рассматривать, ощупывать, пробовать на вес.

– Я слышал, во Франции появился новый кий – с тонким концом, что позволяет при ударе подкручивать шар, – сказал он вслух, рассчитывая, что его болтовня развлечет Эдварда. – О-о, догадываюсь, какие перспективы откроются перед любителями бильярда. Если бы меня спросили, я бы ответил: кий – вещь индивидуальная, и каждый выбирает его по себе. Кому-то нравится подлиннее, кому-то покороче, с утяжеленным концом или, наоборот, с облегченным. Из единого куска или составленные, раскрашенные или натурального цвета. Я, например, люблю… – и Дермот ударился в пространные рассуждения.

Через некоторое время он заметил, что разговаривает в полнейшей тишине, и подумал, что Эдвард ушел, не попрощавшись. Повернулся. Друг стоял неподвижно, в прежней, отрешенной позе.

– Да ты меня не слушаешь совсем. Я спрашиваю, какая длина лично тебе больше подходит? Обычно считается, что между носом и ртом…

– Не знаешь, почему вид погасшего камина наводит на мысли о смерти?

– Не знаю… Не задумывался.

– Из праха явились и в прах уйдем…

Дермот тронул его за плечо.

– Что с тобой происходит? На прогулке ты был счастлив, хохотал от восторга, летая на Мираже. Теперь все наоборот. Ты прям как старая дева, которая огорчается по всякому поводу и меняет настроение пять раз на дню. Встряхнись, Эдди. Что за хандра…

– Ты знаешь, как зовут мою хандру. – Эдвард, вроде, очнулся, повернулся к другу.

– А-а, Джоан… Что она опять натворила?

– Эта гувернантка – самый тяжелый случай в моей практике. Она безнадежна. Заморочила себе голову старомодными постулатами и не отступает от них ни на дюйм. Настолько озабочена сохранением репутации, что, видимо, намерена защищать ее до последней капли крови. Не дает мне ни малейшего шанса пробиться сквозь ее оборону. Это возмутительно!

– «Я клялся – ты прекрасна и чиста, А ты как ночь, как ад, как чернота». Шекспир, сонет сто сорок семь. – Дермот попытался свести все к шутке. – Я их знаю наизусть и по номерам. Вот назови любой от одного до ста пятидесяти четырех. Прочту без запинки.

Неловкая попытка развеселить друга не принесла результата. Огонь возмущения в его глазах не сменился на огонь веселья.

– Джоан ведет себя со мной вызывающе неуважительно. Но так умело, что ее невозможно ни в чем упрекнуть. Когда я разговариваю, она или упирает взгляд в пол, или скользит по мне, как по неодушевленному предмету. Когда я двигаюсь, она строго следит, чтобы не нарушил дистанцию…

– Сколько у нее дистанция?

– Полтора ярда. Ближе она меня сегодня не подпустила. Шарахнулась, как от разбойника. Варварство какое-то. Африканская дикарка!

– Восхитительное создание! – Дермот улыбнулся, не обращая внимание на возмущение друга. – Девушка нравится мне все больше. Потрясающая сила характера. Сопротивляться такому обворожительному кавалеру…

– О чем ты говоришь! – перебил Эдвард. – Я почти в отчаянии. Если так будет продолжаться, она доведет меня до убийства.

– Ха-ха-ха! И кого ты собрался убивать?

– Тебя, конечно. Совершенно мне не помогаешь. Наоборот, восхищаешься моим врагом, то есть… – Эдвард замолк – в дверь постучали, и вошел дворецкий с подносом.

На нем стоял графин с коньяком, который сверкал живым огнем, две низкие выпуклые рюмки и блюдце с полукруглыми дольками лимона, выложенными цветочком. Бен выставил содержимое подноса на столик между креслами и собрался уходить. Хозяин сделал знак задержаться.

– Бенджамин, завтра, перед тем, как отправиться в Даунхилл, зайдите к мисс Джоан. Насчет перевозки вещей.

– Да, сэр, – ответил дворецкий и удалился.

Дермот уселся в кресло, разлил коньяк по рюмкам, взял свою, покрутил, посмотрел на огонь свечи. Одобрительно кивнул и сделал отрешенное лицо человека, который собрался через миг вкусить блаженства. Отпил глоток, посмаковал во рту. Проглотил. Прикрыл глаза, приготовился наслаждаться…

Из процесса его вывел звон рюмки, небрежно поставленной на стол. Невозможно наслаждаться рядом с человеком, который раздражен и не скрывает этого. Дермот открыл глаза.

– Эдди, позволь не принять твоих упреков в мой адрес. Как-то я видел на свече надпись «служу другим, убивая себя». Я, конечно, не столь самоотвержен, но тоже готов тебе служить. Честно сказать, не понимаю, что происходит с моим другом. Ты же не собирался больше влюбляться. Дал мне слово. После того, как Бетти…

– Не напоминай о Бетти! – сказал Эдвард резко, но без зла. Доза коньяка сыграла роль – она ослабила натянутые нервы. – С ней все было по-другому. Я был другой. На многие вещи закрывал глаза. Видел только то, что хотел видеть. Жил в придуманном мире и слишком романтизировал жену. В жизни нет места романтике. Всё выдумки скучающих поэтов. Возьми Шелли. Поэт, фантазер и мечтатель. Полез купаться в грозу, выкрикивая стихи в небо и погиб – в двадцать девять лет. Очень «романтично».

– Здесь я с тобой полностью согласен. Мужчине романтизм не идет. Больше цинизм. С ним проще жить. И женщины его обожают. Когда в рамках.

– Циничность в рамках – это практичность. Именно так я теперь смотрю на жизнь. И на женщин. Где-то в глубине я разделяю твое восхищение Джоан. Она не вписывается в общепринятые стандарты – как гувернантка и как женщина. Девушек ее профессии почти всегда презирают – или за то, что позволяют подопечным издеваться над собой, или за то, что позволяют хозяину использовать себя. К нашей ни один случай не подходит. Также не похожа она на распутную Бет или на какую-нибудь пустышку из светского салона. Она не «освобожденная от предрассудков» эмансипэ и не бесчувственная, как деревяшка, первая красавица города.

– Кто же она, по-твоему?

– Не знаю. Она мила и невинна, как юная монашка…

– Не советую переоценивать святых сестер, – сказал Дермот и усмехнулся. – Когда я путешествовал по Европе, заезжал в Нюрнберг. В старом здании магистрата хранится там жалоба местных проституток на конкуренцию со стороны монашек. Документ датирован четырнадцатым веком. Не думаю, что с тех пор многое изменилось.

– Я бы написал жалобу на то, что моя гувернантка слишком хороша во всех смыслах – в нее невозможно не влюбиться…

– Значит, ты все-таки влюбился. А как же обещание?

– Я общал не связываться с женщинами типа Бет. Но этих двух нельзя сравнивать. Бет и Джоан так же далеки, как луна и солнце. Джоан – совсем другая. Она даже не планета, а другая галактика. Она полна смысла и самодостаточности. С ней есть о чем поговорить, и что важно – ей можно доверять. Она не открывается первому встречному и хранит свои богатства внутри. Она определяет правила и покоряется, только если не видит другого выхода. Я и не подозревал, что такие девушки существуют. Именно ее хочу иметь рядом. В качестве друга, собеседницы, спутницы жизни. Именно потому собираюсь за нее бороться.

– Борьба предполагает жертвы. Сказочная Русалочка отдала голос за возможность иметь ноги, а ты бы отдал за любовь Джоан, скажем, правую руку? – Дермот не прекращал попыток придать разговору шутливые нотки, не отвлекаясь далеко от темы. Ему удалось.

– Отдал бы и ногу, но не думаю, что она скорее полюбит инвалида, чем целого.

Эдвард едва заметно усмехнулся и опустошил рюмку, которую друг ему услужливо наполнил. Доза оказалась велика, Эдвард поморщился от горечи, Дермот поморщился от нарушения правил. Коньяк не пьют залпом. Его смакуют, им наслаждаются, с ним разговаривают, его благодарят. Вылить коньяк в рот, как банальное бренди – это примитивно и попахивает трактиром. Но другу простительно: в печали люди забывают о правилах.

– Ты опять ошибаешься, – рассудительно произнес Дермот. – Слишком превозносишь Джоан. Считаешь ее богатой душевно, привлекательной внешне. Не спорю, девушка красива, но ее характера ты не знаешь. Ее прошлого тоже. Мы уже заметили у нее наличие ума. И в том кроется опасность. Красота и ум – убойная комбинация. Под ангельской личиной может скрываться коварная авантюристка. Вспомни историю высокосветской шлюхи леди Гамильтон. Родилась в нищей семье, без отца, в детстве таскала сумки с углем. Но не пожелала окончить жизнь в угольной пыли и поставила цель возвыситься любой ценой. Красота, ум плюс бесстыдство помогли ей – она переходила из постели в постель, поднимаясь все выше и выше. Эта распутная дама имела ангельское лицо, с нее писали святых мадонн, я видел картины.

– Сикстинскую мадонну Рафаэль тоже писал с проститутки, которая днем позировала, а ночью его ублажала. Другие художники делали то же самое, тут ничего необычного нет. Что касается Джоан. Она не вписывается в твою теорию оборотней. Если бы она была развратна, действовала бы как раз наоборот – попыталась бы соблазнить меня, чтобы заполучить титул и обеспеченное существование.

– К сожалению, не в наших силах заглянуть в тайные намерения гувернантки. Может быть, это ее хитрый метод – отталкивать и тем самым привлекать. Метод работает. Ее равнодушие тебя задевает. Если бы к тебе была равнодушна толстая скотница с красным лицом, было бы все равно. Эдди, послушай человека, изучавшего женскую психологию. Ты не представляешь, насколько она отличается от нашей. К цели они идут не напролом, как мы, а в обход. Они виляют, как пьяные зайцы, отступают, притворяются, а если не достигают цели, возвращаются назад и пробуют новые уловки, которых миллион.

Дермот увлекся и забыл про коньяк, который держал в руке.

– Нам никогда не понять женщин, да они и сами себя порой не понимают. Мы руководствуемся умозаключениями, они же полагаются на интуицию, и она их никогда не подводит. Если они что-то задумали, то не отступят, даже если не будет смысла продолжать. Но это по-нашему, у них другая логика, которая для нас – джунгли. Женщины увлекают нас туда, хорошо зная дорогу. Мы блуждаем и, в конце концов, обращаемся к ним за помощью. Момент их триумфа! Они ставят условия, мы выполняем, думая, что иначе смерть.

Шутливые нотки исчезли из интонации Дермота. Взгляд сделался жестким, и было видно – он говорил из личного опыта. Он посмотрел в рюмку и поставил ее на стол: содержимое наверняка нагрелось, а пить теплый коньяк так же противно, как есть холодный суп, в котором плавают ошметки жира.

– Послушайся моего совета, Эдди, остановись, пока не поздно. Пока новое разочарование не ранило душу и окончательно не очерствило сердце. – Дермот взглянул на друга, тот уставился в пустой камин, как в бездну, и неизвестно, слушал ли. – Ладно. Я тебе помогу…

– Чем же? – вдруг спросил Эдвард. – Чем можно помочь в безнадежном случае, как мой?

Дермот налил себе новую рюмку и выпил до дна – смаковать, наслаждаться желание пропало. Грустить вместе желания нет. Его личный докторский рецепт долгой и здоровой жизни – уметь сохранять душевный покой. Он пользовался рецептом и отлично себя чувствовал, но никогда не навязывал другим. Сделать исключение для лучшего друга?

Надо подумать.

Дермот поднялся. Слишком резко – выпитый коньяк повел его в сторону. Он выпрямился, прошел по комнате, проверяя, насколько пьян. Оставлять друга в расстройстве нежелательно, но не пора ли позаботиться о себе и отправиться спать?

Пьян в меру и еще может связно соображать. И говорить. Но лучше сесть. Проповедников, которые шатаются, паства не принимает всерьез.

Дермот сел на прежнее место, взял лимонную дольку, сжевал вместе с кожурой, проглотил.

– Мой совет следующий, – членораздельно проговорил он. – Если хочешь излечиться от любви к гувернантке, перестань ее идеализировать. Запрети себе любоваться ею, страдать от ее равнодушия. Подумай о ней негативно. Например, как о грязной портовой шлюхе, отдающейся направо и налево за мелочь или за кружку пива. И она была бы ею, если бы не выучилась на гувернантку и не попала в приличную семью. Ведь твоя Джоан бедна. Вдобавок сирота. А ты не хуже меня знаешь, какова судьба большинства девочек-сирот. В Лондоне, сразу за Вестминстерским дворцом есть трущоба, которая называется «Акр дьявола». Это ад на земле. Там грязь, вонь, болезни и разврат, которого не придумало воображение ни одного писателя-реалиста, куда уж там романтикам, купающимся в грозу. Как маленькие, бледные призраки, ходят там девочки всех возрастов, едва прикрытые рваньем, и каждый прохожий может ими воспользоваться всего лишь за пенни. Или за пирожок. Или ничего не заплатив – кто за нее заступится? Представь свою Джоан…

– Замолчи, Дермот. Не переходи границу, даже, когда ты пьян, – почти с угрозой проговорил Эдвард. – Я не позволю оскорблять Джоан.

– Извини, Эдди, я не собирался никого оскорблять или обижать, – примирительным тоном сказал друг. Его рецепт не подошел, вернее – пациент не пожелал им воспользоваться. Остается «умыть руки», как говорил прокуратор Иудеи. – Но что ты от меня-то хочешь? Я не маг и не колдун. Не звездочет, не прорицатель. Волшебной палочки не имею, чудотворных заклинаний не изучал. Как врач могу сказать: вероятно, у Джоан к тебе хроническая непереносимость. Кстати, она весьма распространена. Некоторые люди не переносят кошек и собак, другие – излишек сахара. А у Джоан непереносимость хозяина Милтонхолла. Тут ничего не поделаешь. Заболевание не лечится медицинскими средствами. Не хочешь ли попробовать волшебные?

– Хочу! – без тени улыбки сказал Эдвард. – Что ты знаешь о народных целителях и колдуньях? Есть ли доказательства, что они обладают реальной силой? Можно ли им доверять, или там сплошное шарлатанство?

– Ну и повороты у тебя… – сказал Дермот и почувствовал, что трезвеет.

– Утопающий хватается за соломинку. Недавно меня одна мысль посетила. Что, если к какой-нибудь колдунье обратиться? Остались еще ворожеи, которые любовными приворотами занимаются? Не всех же их наш славный король Джеймс Первый на кострах пожег да в реках потопил.

– Желаешь обратиться к гадалке? Я не знал, что ты суеверный.

– Суеверие – это вера в волшебство. Оно иногда случается. У меня к тебе просьба. Будь другом, помоги найти знающую заговоры ведунью, которой можно доверять. Пусть она волшебное снадобье сварит. Я его потихоньку Джоан подложу. Вдруг получится? В безнадежных случаях, как мой, нельзя пренебрегать ни одной мелочью.

– Имеешь ввиду гремучую смесь – лапку лягушки бросить в сосуд с кровью петуха, зарезанного головой на восток… – произнес Дермот и с сомнением покачал головой. Друг, конечно, шутит, но выглядит серьезно, поддержим его. – Не думаю, что Джоан понравится суп из таких неаппетитных ингредиентов.

– Ну, может, у ведуний имеется нечто более удобоваримое. Например, гомеопатический любовный напиток, как у Шекспира – из сока трехцветной фиалки… – Эдвард не закончил мысль. Он был не настолько пьян, чтобы не понять – разговор принимает комический оттенок. Если бы еще месяц назад кто-нибудь сказал, что он всерьез будет обсуждать рецепты любовных напитков, Эдвард принял бы того человека за сумасшедшего. Или он сам?… – Считаешь мою просьбу признаком начинающегося помешательства?

– Вовсе нет. Ты так же нормален, как и я. Впрочем, признаю, что в некоторых аспектах ты нормальнее, но мы их сегодня не будем касаться. Друг мой! – торжественно провозгласил Дермот, подчеркивая важность того, что собирался сказать. – В любви, как на войне, все средства хороши, в том числе незаконные, негуманные, неестественные. Было бы странным не использовать любое из них, чтобы заполучить сердце Джоан. Уважаю твою целеустремленность. Знай: я на твоей стороне и поддержу любые начинания, какими бы сумасшедшими или смешными они ни казались. Постой-постой, вроде, слышал я об одной старой гадалке с приличной репутацией. Не знаю, практикует ли она привороты и прочее колдовство. Поспрашиваю у знакомых и немедля тебе доложу.