Читать книгу Авенир - Александр Викторович Пироженко - Страница 10

Ермил испытывал противоречивые чувства, когда с ним рассчитывался господин Авенир – сначала ему было неловко получить столько за прием, который уж никак того не стоил, потом просто страшно: кого он принял в «Золотом Поросенке», за что его отблагодарили подобным образом, чего ему теперь ждать? Господин Авенир заверял, что трактир в безопасности, но – в самом деле! – не скажет же он, что не сегодня-завтра его, Ермила, сожгут вместе с «Поросенком»! Но вместе с тем он не испытывал к ним и никаких враждебных чувств. Может, он не считал себя хорошим трактирщиком, но думал, что уж в людях разбирается – эти его постояльцы стояли много выше Тазаровой шайки ублюдков.

Ермил не радовался этим монетам. Не мог радоваться, хоть никогда не держал в руках столько золота. Они жгли ему пальцы, они вызывали тревогу – зачем это? Чем он заслужил? Теперь он мог бы уехать в Эр или благоустроить трактир, но… так ли он хочет этого?..

Завернув деньги в холщевую тряпку, Ермил спрятал их в своем доме, пристроенном к «Поросенку», под половицей. Лучшее, что он мог сейчас придумать – как только стемнеет, закопать неожиданное богатство за двором и держать рот на замке. Хватит только какого-нибудь полунамека, чтобы слухи в момент расползлись по их маленькой деревушке и дошли до немытых ушей Тазара, – а этот уж мешкать не станет, сам явится проверять чужие домыслы. О том, чтоб сорваться с места, где ему не светило ничего, кроме медленного и тупого умирания, уехать куда глядят глаза, Ермил не хотел и думать. К тому же появилась слабенькая надежда, что новый правитель Нарба и вправду очистит горный путь, а тогда…

Когда-то трактир процветал. Потоки людей круглосуточно стекались с восточного и северного трактов, чтобы выйти на прямую дорогу к Эру, – тут их и встречал отец Ермила, предлагая обед и ночлег. Но ситуация с северным трактом ухудшалась с каждым годом, набеги низших и разбойников с трудом подавлялись нарбскими войсками, теперь же вовсе дорогу в Лесу стало некому охранять. Горы наполнялись шайками, разбойники дрались за территорию. Когда отец, за год до смерти, передал свое дело Ермилу, трактир уже терял достойный вид, а через несколько лет просто представлял собою жалкое зрелище. Сейчас же само здание могло сойти разве что за старенький амбар. Так как восточная дорога долго вьется вдоль горного хребта, ее тоже трудно охранять от разбойничьих набегов. Ныне на ней редко встретишь одиноких путников – только длинные вооруженные караваны, для которых тракт является кратчайшей дорогой между Эром и портовым Диз-Аэлем; богатые купцы не скупились, нанимая охранные отряды, так что если разбойники осмеливались нападать, им приходилось вступать в схватку с настоящими воинами. Такие караваны, торговые или государственные, почти не интересовались маленьким трактиром, за их счет Ермил бы долго не протянул.

Он жил, как это ни гадко и стыдно было ему сознавать, на грязные деньги все тех же разбойников. Явился как-то к нему под вечер человек – мужчина лет сорока, крепкий, плотно сбитый, с широкой квадратной челюстью, в которую даже робкому Ермилу сразу же захотелось въехать если и не кулаком, то хотя бы кочергой; мужчина не стал ничего заказывать, просто подошел к Ермилу и высыпал на стол несколько серебряных. На вопросительный взгляд трактирщика ответил, что зовут его Тазар, и выявил желание, чтоб звук его имени для Ермила всегда связывался с блеском монет. Ермил растерянно что-то запыхтел, Тазар посоветовал ему не суетиться – усадил трактирщика за стол и в любезных выражениях втолковал, чего хочет. Это произошло во времена, когда из-за обезлюдевших трактов «Поросенок» опустел и перебивался случайными постояльцами. Но и тогда он не был осчастливлен предложением Тазара, отказаться от которого было нельзя – либо серебро и небольшое содействие, либо нож под ребра; с такими людьми разговор короток.

Теперь несколько раз в месяц в условленные дни «Золотой поросенок» служил местом встреч Тазару с ему подобной швалью: бывали разные люди, но чаще те, кто выдавали разбойнику вести – когда и какой караван выйдет из Эра, что будут везти, какая стража будет сопровождать. О том, был ли удачен набег Тазаровой шайки, Ермил обычно узнавал мгновенно: они заявлялись в его же трактир, требуя от хозяина лучшей выпивки. Разбойники всегда платили исправно, и Тазар как-то изрек по этому поводу: «Ты помогаешь нам – мы помогаем тебе. У нас все должно быть честно». Ермила же рвало от этой честности. Хотя он попытался со всем разобраться и сразу после первого прихода Тазара, чтобы пресечь на корню любые посягательства разбойников на свой трактир, отправился к старосте деревни. Старик его принял, внимательно выслушал и ответил, что попробует поправить его положение. Но ему это не удалось, и винить старосту было не за что – уже в то время их деревня перестала что-то значить для столицы, и причина тому не только пересыхающие тракты, но и земля, не приносившая былых урожаев. На их жалобу из Эра приехали двое вооруженных воинов, по виду которых сразу стало ясно: ни с чем они разбираться не будут – решив кое-какие дела со старостой и лениво осмотрев «Поросенка», воины посоветовали Ермилу бросать трактир или же смириться, мол, ловить разбойников по одному никто не станет. У Ермила была и другая идея: оповестить караванщиков, которые вроде бы напрямую заинтересованы в истреблении разбойников, но ему пришлось от нее отказаться. Он боялся. Если караванщики и поймают Тазара, в горах обязательно найдутся те, кто отомстит изменнику-трактирщику, а купцы уж точно не озаботятся тем, чтобы обеспечить владельцу полуразваленного трактира хоть какую-нибудь защиту. И Ермил терпел, долго терпел. Пока не случилось то, что даже его побудило схватиться за топор.

Как-то он узнал, что деревенские мужики решили устроить Тазаровой шайке облаву. Ермил, весьма усомнившийся в успехе их внезапной затеи, все же примкнул к ним, как только ему рассказали, что их на это подвигло, – оказалось, что разбойники похитили четырнадцатилетнюю дочь Кима, когда она одна, как и всегда, вышла вечером на луг загонять домой своих и соседских овец. Вначале никто ничего не знал, велись безуспешные поиски; избитая девочка сама вернулась домой через два дня и сама обо всем рассказала отцу. Люди Тазара (которых тогда уже все в деревне знали в лицо) утащили ее в горы, где насиловали и мучили в какой-то лесной хижине, а потом просто отпустили домой, обещая скоро снова встретиться. Через день дочь Кима повесилась. Ее отец, вне себя от горя, схватил охотничий лук и отправился в горы. Его остановили друзья и предложили помощь, в итоге решили напасть на разбойников слаженно, как только те припрутся в трактир Ермила. Ким в гневе не хотел их слушать, в конце концов они остановили его силой, но потом он сам согласился, что так будет лучше. По деревне они насобирали двадцать человек – все, кто нашел в себе мужество отомстить за дочь Кима. Ермил, узнав об этом бесчинстве – он помнил Кану еще совсем маленькой – взял колун и отправился с ними. Разбойники приходили всегда по десять-пятнадцать человек, поэтому мужики рассудили, что задавят их хотя бы своим количеством. Но затея провалилась. Только Ким успел убить двух из одиннадцати пришедших – и то благодаря неожиданности и своей отчаянной ярости. Других мужиков разбойники умело скрутили и, надавав пинков, разогнали по домам, – одного Кима побили до полусмерти, но убивать тоже не стали. К Ермилу же у Тазара был разговор особый. Разбойники связали брыкавшегося трактирщика, который в запале боя чуть не расколол колуном собственную голову, и, гневно вопившего, приволокли в «Поросенка». Тазар запретил его бить. Когда же Ермил высказал ему все, что о нем думает, Тазар спокойно ему ответил, что он-де знать не знает никакую Кану, и посоветовал трактирщику впредь не принимать участия в таких разборках, иначе терпение у него, Тазара, может лопнуть. Потрепав Ермила по щеке, разбойник выразил надежду на то, что в их отношениях ничего не изменится, и, забрав своих людей, гордо покинул «Поросенка». Больше восстания не повторялись. Ким умер через несколько недель – никто не знал, от чего – от ран или от горя. Пристыженный Ермил, который не мог похвастать хотя бы синяком под глазом, и раньше не пользовался в деревне уважением, а после этого случая превратился почти в изгоя. Ни один человек прямо не высказывал ему своей неприязни, но все как-то разом утратили к нему доверие. Тазар и его люди продолжали посещать трактир. Ермил поклялся себе, что найдет способ убить Тазара.

Монеты, полученные из рук разбойников, Ермил всегда тратил глупо и бесцельно, они никак не улучшали его положения – чему очень удивлялся Тазар, думая, что трактирщик копит серебро как последний скряга, в то время как Ермил в каких-то приступах, бывало, закапывал это серебро в лесу и сам же потом не помнил, где. Лишенный семьи и не имеющий особых нужд, он готов был сознательно продешевить или поддаться мошеннику – только бы не хранить серебро у себя.

И вот теперь – господин Авенир со своим золотом! Во-первых, Ермил ощущал, что ненависть к монетам укоренилась в нем с необыкновенной силой вне зависимости от того, из чьих рук они получены, во-вторых, Тазар, прознав о таком количестве золота, сам наведается к Ермилу, и уже вряд ли будет с ним любезничать.

Проводив необычных постояльцев (особо Ермила впечатлил волк – лохматое серое страшилище, которое если и захочет укусить, то уж сразу отхватит полноги), трактирщик позвал к себе Лиза, мальчишку лет двенадцати, из крайне бедной семьи. Лиз охотно принимал обязанности полового и вообще готов был взяться за любую работу. Вообще, Ермил мог бы прибираться и сам, но ему жаль было мальчика: он давал ему несложную работу, чтобы иметь возможность подкинуть его семье несколько монет.

А пока Лиз усердно мыл полы, Ермил грыз себя мыслями о господине Авенире и проклятом Тазаре. Он не заметил, как они вошли, трое в черных плащах, – лишь когда остановились посреди зала.

Ветка переломилась под массивной лапой, Тень выглянул из укрытия на дорогу. Так и есть. Не прошло и трех часов, как отбыл Посвященный, а по его следу уже идут. Три всадника въехали в деревню и остановились у «Золотого поросенка». Тихо и быстро о чем-то переговорили и стремительно вошли в трактир.

Тень вышел из густых кустов и, больше не скрываясь, направился в сторону деревни. Оставалось только надеяться, что Ермил выдержит испытание. Другого подходящего человека все равно у Тени не было, а поиски нового займут слишком много времени.

Он не торопясь спускался с холма, а люди, завидев его, с воплями разбегались по домам. Сразу трактирщика не убьют. Главное – появиться вовремя.

А Тень всегда приходил вовремя.

Он как-то сразу понял, что они пришли к нему не ради сытного обеда. И тут же подумал о господине Авенире… Длинные дорожные плащи, толстые сапоги – эти люди собирались в дальний путь. У всех троих какие-то хмурые, озлобленные лица. Двое – старики, один примерно ровесник Ермила. Они стояли, оценивающе разглядывая трактирщика.

Ермил, побелевший от нехороших предчувствий, кивнул мальчишке на выход. Лиз потерянно смотрел то на него, то на посетителей. Ермил подмигнул ему и каким-то ломающимся голосом произнес:

– Слушай, ступай… Зайдешь еще вечером…

– Ладно, – сказал Лиз и вышел, бросив еще один – теперь подозрительный – взгляд на трех незнакомцев.

Двое – те, что старше – сели на ближайшую лавку, один из них спросил того, который продолжал стоять:

– Твое слово, Мартин.

Мартин – левая рука на перевязи – достал из-под плаща деревянный посох и процедил сквозь зубы:

– Подойдет и этот. Еще парочку найдем в деревне. Все равно дальше безлюдье.

Собеседник осторожно опустил ладонь на его посох и сказал:

– Не спеши. Нужно его расспросить.

– Нужно, – согласился Мартин.

Трактирщик, застыв от страха, но все же соображая, что говорят про него, нашел в себе силы оторвать пальцы от стойки и прошептать нечто нечленораздельное. Все трое пристально посмотрели на него. От их взглядов у Ермила подкашивались ноги. Но и в этот момент он думал о Тазаре, думал о том, что даже такому ублюдку нужна причина для того, чтобы убить человека.

– Что ты там лепечешь? – спросил человек, которого назвали Мартином.

Ермил догадался, что обращаются к нему, но никак не мог оторвать взгляда от посоха незнакомца.

– Я говорю, – произнес он, с трудом складывая слова, – чего… чего-нибудь желаете?

– Желаем? – повторил Мартин.

Трактирщику почудилось в вопросе сочетание угрозы и насмешки.

– Не горячись, Мартин, – степенно произнес один из сидевших. – Он и так в обморок падает.

– А с чего ему падать в обморок? – сказал Мартин. – Ты почему боишься?

– Не знаю, – ответил Ермил, с каким-то презрением к себе сознавая, что у него трусятся колени. Он осмелился пошевелиться и вытереть рукой мокрое лицо. Нужно бежать.

– Чувствует, – сказал старик с седой, чуть желтой бородой. – Иногда они чувствуют…

– Видишь, Лин? – спросил у него Мартин.

– О чем ты?

– Он бежать вздумал, – как-то безразлично сказал Мартин.

Лин ухмыльнулся трактирщику:

– Не надо, парень. Тебе известно, кто мы?

– Не буду, – сказал лысеющий парень Ермил. Он не заикался ни разу в жизни, даже с приставленным к горлу ножом. Но эти люди… Ермил мог бы не бояться смерти, но эти господа все равно привели бы его в ужас. Но бежать все равно надо. Хотя бы попробовать.

– Ну вот, – сказал Мартин, – говорит «не буду», а сам…

Лин недовольно причмокнул губами:

– Да как ему в голову-то вобьешь… Слушай, – громко сказал он Ермилу, четко проговаривая слова, как будто обращался к недоразвитому, – стой смирно, чтоб хуже не было! – и уже нормальным тоном Мартину: – Да что ты время тянешь? И так ясно, что опоздали…

– А теперь и торопиться некуда, – сказал Мартин. – Далеко они не уйдут, найдем, там только одна дорога.

– Как это некуда торопиться? – возмутился Лин. – Это не тебе решать, да и не мне, за нас уже решил Тетракель. Ты и так напортачил, побереги лучше голову!..

– А я что…

– Нам просто нужно справиться побыстрей, – сказал Лин. – Давай, поторопись.

Ермил решался. Его от магов отделяла большая деревянная стойка, в трех шагах находилась дверь на кухню. Если успеть до нее добежать, можно будет выбраться из трактира, а там по знакомым тропам – в лес, кто его там сможет найти… Он понимал, что они легко улавливают все его намерения, и, когда Лин с Мартином отвлеклись, решил, что это его возможность. Но продолжал колебаться. И ноги сами понесли Ермила к двери.

Он не успел.

Что-то горячее больно ударило в правую лопатку, толкнуло вперед. Ермил врезался лицом в стену, из носа хлынула теплая кровь.

– Не вопи, – послышался за спиной голос Мартина.

И он не вопил, хоть боль в плече была кошмарной, как будто ему разодрали кожу и прижгли каленым железом. Ноздри забивала кровь, но он не сомневался, что в воздухе стоит запах горелого мяса. Хотелось орать на всю деревню, но приказ Мартина был сильнее боли.

– Повернись.

Тело, словно без его участия, повернулось. Сидевшие на лавке маги смотрели на него с безразличием, Мартин же выглядел напряженно: смотрит исподлобья, сжимает челюсти.

Ермил в собственном теле чувствовал себя как в клетке, он мог только мысленно кричать, не размыкая онемевших губ. Кровь залила подбородок и капала на грудь.

– Скоро получишь звание мастера, – покровительственно сказал Мартину Лин.

– Достанем Посвященного – и получу…

Мартин что-то беззвучно прошептал – и направил посох в сторону трактирщика.

– Говори, как давно здесь был маг – человек со спутником и волком.

Ермил ощутил, как зашевелился его деревянный язык, изо рта вырвался чужой, никогда не принадлежавший ему голос:

– Еще до рассвета. Господин Авенир и господин Дивар…

Трактирщика вдруг посетила мысль: если бы Мартин сейчас у него спросил, что он делал три года назад в такой же день – Ермил сразу же ответил бы, да еще прежде, чем понял бы суть вопроса.

Ермил не заметил, какое впечатление его слова произвели на магов.

Лошади услышали его приближение издалека. Маги не собирались здесь задерживаться и бросили их небрежно – две, сорвавшись с коновязи, ускакали до его появления, а третья, привязанная более надежно, с диким ржанием и пеной на губах металась из стороны в сторону. Тень безразлично прошел мимо. Он мог бы подкрасться и перебить лошадям хребты без единого лишнего звука. Но он шел не скрываясь, без опасения, что маги насторожатся или что-то заподозрят. Пусть заподозрят, пусть подготовятся, – ему все равно.

Главное, чтоб не убили Ермила.

– Три часа! – воскликнул Лин и вскочил с лавки, вцепившись себе в бороду. – Они близко! Мартин!

– Что там с лошадьми? – вдруг произнес маг, до того молчавший, но его никто не услышал.

Мартин побагровел, увеличивая давление на уже сломленного трактирщика, и Ермил услышал, как слова мага с грохотом горного обвала рушатся на его расколотую голову:

– По какой дороге они ушли?

И снова он ответил без запинки, продолжая где-то внутри себя вопить от боли и страха:

– На восток.

– Мы сегодня их настигнем, – констатировал Лин, немного успокоившись. – Мартин, ты готов? Или поручить трактирщика Орису?

Мартин вскинулся, будто его ударили, и прошипел:

– Я сам все сделаю.

Он достал из-за пояса нож с длинным кривым лезвием и резной рукоятью, изображающей дракона.

Орис произнес почти беззвучно:

– Нет, я все-таки посмотрю на лошадей, – и поплелся к выходу.

Он первый лишился головы.

Ермил очень хотел зажмурить глаза, но его лишили такой милости. Он видел Мартина, идущего к нему с ножом и посохом, представлял, что сейчас произойдет и вспоминал господина Авенира, который обещал, что ему ничего не угрожает. Мартин быстро шел через зал, с бесстрастным лицом; он перепрыгнул стойку, смахнув несколько кружек на земляной пол, занес нож, распорол лезвием рубашку на груди трактирщика. Сердце Ермила колотилось так мощно, что вздрагивала вся грудь, – как будто рвалось поскорее встретиться с ножом… Но Мартин внезапно повернулся к нему спиной.

Звук был такой, словно в деревянную стену трактира въехали тараном.

Вот теперь магам нельзя было дать ни одной лишней секунды. Тень, чувствуя, как в груди поднимается дремавшая сила, прыгнул и всем телом врезался в дверь – та вылетела, как если бы в нее ударила молния.

Один из магов как раз собирался выйти из трактира – правая рука уже тянулась к ручке; маг начал поднимать глаза, еще не успев понять, что произошло, и только-только в глубине его взгляда зарождалось удивление, – когда Тень вновь прыгнул, на ходу занося мощную лапу. Черные когти полоснули затхлый воздух трактира и вошли в мягкую шейную плоть, лишь на миг испытав слабое сопротивление – и лапы вновь твердо уперлись в пол. Голова мага со срезанной седой бородой, вертясь и разбрызгивая кровь, полетела вглубь зала, и не успела упасть, как Тень, перекатившись, сделал новый прыжок.

Мартин ощутил его присутствие немного раньше, чем он ворвался в трактир.

Огромный волк в одну секунду убил Ориса и прыгнул к Лину, которому пришлось бы провозиться слишком долго, вытягивая посох. Мартин вложил в заклятье весь внезапный страх и отчаяние, и удар вышел быстрым и сильным – черный волк, не уступавший размерами среднему коню, совсем немного не дотянулся до Лина. Сотворенное огненное копье должно было пробить волка насквозь, но, столкнувшись с ним, рассыпалось фонтаном оранжевых искр; а волк, не издав ни звука, от удара отлетел далеко к стене, по дороге сминая в щепки толстые дубовые столы.

В момент все застыло: трактирщик, прикованный к стене, Орис, так и не вытянувший посох, Мартин, оглушенный, с открытым ртом наблюдающий за грудой досок, под которыми лежала смерть. Заклятие уничтожило бы десять человек и еще проделало дыру в стене, но оборотень…

Мартин никогда не сталкивался с оборотнями.

– Лин! – крикнул он раздраженно, и мельком подумал, что, выбравшись отсюда, потребует звание мастера.

Лин наконец опомнился и, ругаясь, вытащил посох.

Еще недолгое время слышно было только, как течет кровь из обезглавленного тела Ориса. А потом куча досок разлетелась в стороны.

Заклятие ушибло и обожгло плечо, в нос ударил запах жженой шерсти. Тень едва не потерял сознание, но понадобилось всего несколько секунд, чтобы прийти в себя и понять, что он может с прежними силами вести бой. Этот удар стал для него неожиданностью, он не позволит им повторить такого.

Под завалом из сломанных столов Тень изогнулся, напрягая тугие мышцы до окаменения, спружиниваясь, – и одним мощным толчком от земли вылетел из-за досок навстречу магам.

На этот раз они не мешкали – струи испепеляющего огня, ослепительные пламенные вспышки устремлялись к волку, но только взрыхляли землю там, где миг назад стояли волчьи лапы. Тень больше не делал опасных для него затяжных прыжков – короткими стремительными перебежками, избегая магических атак, он добрался до второго седобородого мага. Лишь здесь Тень снова взвился высоко вверх, чтобы, извернувшись, сомкнуть челюсти на его голове. С влажным хрустом раскололся череп, брызнув кровью и мозгом. Оборотень, приземлившись, немного протянул его тело за собой, прикрываясь от очередной атаки последнего мага.

Мартин уперся спиной в обездвиженного трактирщика. Кровь из носа Ермила стекала на подбородок, задерживалась ненадолго в недельной щетине и капала на плечо мага. Мартин не обращал внимания, он создавал заклятья одно за другим… пока голова Лина не превратилась в треснувший арбуз…

Обезумев от этой мгновенной расправы, Мартин завопил: «Кто ты?!.» – и вновь атаковал. Посох разрядился сполохом белесого огня, но оборотень, оставив только коротко брошенный звериный взгляд, увернулся. Разрушительное заклятие ушло в пол, разбрызгивая комья земли и подняв оплавленный земляной вал. Заклятие было пиком Мартиновой силы, он в отчаянии вырвал из себя все что мог, оставил внутри бесплодную пустоту. В последний миг с его посоха слетела лишь жалкая искра.

Ермил перестал соображать – он был пленником какого-то кошмарного бреда, и с чистой ясностью сумасшедшего представлял, как мечется в тяжелой лихорадке у себя дома, он представлял, как скребет скованными пальцами воздух, чтобы в какой-то миг ощутить под ними простынь, на которой спал и видел сон…

Но даже если бы это был сон – он уже обрастал плотью.

Чудовищный волк перекусил Мартину горло. Невидимые путы, державшие Ермила, порвались со смертью мага. Трактирщик мешком свалился на пол, прямо под лапы оборотня. Окровавленная пасть нависла над его лицом. Глаза волка впились в глаза Ермила.

Волк долго смотрел на него. Сгущающаяся желтизна вокруг острых зрачков наползала на трактирщика, затапливала его измученное сознание – и внезапно мягким грузом навалился покой. Тогда ему показалось, что они с волком поменялись глазами: из черного оборотня на него смотрел Ермил, а он, Ермил, стал зверем. Как только странное чувство исчезло, к трактирщику пришла боль. Расплавленное железо текло в его теле вместо крови, хрустели и разбивались стеклянные кости, билось и разрывалось сердце, гул движущихся миров расширял его сознание…

Волк опустил коготь на лоб трактирщика, проводя маленькую вертикальную черту между бровей. Чужие слова влились в уши Ермила: «Знамение смерти».

Волк ушел.

– Я все же спрошу еще раз: с чего ты так уверен, что трактирщика не тронут?

Авенир оторвал взгляд от потрескивавшего костра и посмотрел на Дивара.

– Кого?

– Да трактирщика!

Авенир веткой пошевелил угли и швырнул ее в огонь.

– Почему ты о нем думаешь?

– Ты странно себя вел. И сейчас странно спрашиваешь.

– Я не знаю, тронут его или нет. Я не видел его смерти.

– А что видел?

– Что-то видел. Я сам не очень понимаю, не о чем тут говорить.

– А зачем отвалил ему такую кучу золота?

Авенир вдруг прижал палец к губам, Дивар замолчал, прислушиваясь. Ночь стояла непроглядная – за отсветами костра ни зги не видно. Кто-то вблизи споткнулся и, больше не скрываясь, матерясь, вошел в пределы видимости: мужичок низкого роста, в коричневой кожанке, с косматой головой. Слегка прищурив левый глаз и подергав усы, подсел к их костру. Он держал в ладони небольшой нож, деловито вытирая чистое блестящее лезвие о рукав кожанки.

Дивар подобрался, рукоять меча сама скользнула к пальцам. Он был готов быстро расправиться с мужичком, но уже различал в темноте других людей. Их окружили.

Авенир с прежним видом смотрел на огонь, волк сонно и безразлично наблюдал за пришедшим. Впрочем, этого безразличия надо бы опасаться не меньше, чем ярости зверя, но мужичок вообще не желал его замечать. Он сидел на корточках в трех шагах от мага и в одном от Дивара, при этом выглядел так спокойно, будто вошел сейчас к себе домой.

Мужичок положил нож на колени и протянул ладони к костру, греясь.

– Холодно сегодня, – сказал он полувопросительно, подняв левую бровь.

Дивар поджал губы и взглянул на мага. За всю неделю пути они впервые встретились с разбойниками.

– Шел бы ты отсюда, – произнес Авенир, не удостоив мужичка взглядом.

Дивар беспокойно заерзал на месте, думая, что Авенир без труда разогнал бы этих тварей еще когда они только подходили – так нет же, что-то затевает, начал разговаривать. Он мысленно махнул рукой, не собираясь вмешиваться.

– Да я бы с радостью, – ответил разбойник. – Думаешь, так хотелось высовывать нос из избы? Весна-то здесь холодная, ночи нас не жалуют. Вот лето и осень лучшее время в Нарбе. А сейчас… – мужичок подергал пышные рыжеватые усы. – Но есть-то надо и весной, от этого никуда не денешься. Вот я, собственно, и хотел узнать, чем бы вы могли поделиться с добрыми людьми?

Где-то рядом ухнул филин, зашелестели деревья; ночь грозила дождем, по темному небу быстро бежали рваные тучи.

– Молчите, – сказал мужичок так, будто его это сильно огорчало. – Я в этих горах давно и хорошо усвоил одну простую здешнюю истину. Я поделюсь нею с вами: по одному или по двое нашу дорогу пытаются перейти либо бедняки, с которых и взять-то нечего, либо же те, кто совсем не дружит с головой.

– И все? – спросил Авенир.

Мужичок задумчиво склонил голову.

– Бывают и другие, но слишком редко. Есть люди опасные, это конечно, да где ж таких наберешься… Вот ты, ты, – он указал грязным пальцем на мага, – не хочешь на меня смотреть. Ты думаешь, что я дурак, но сейчас я тебе расскажу об еще одной породе людей, думаю, тебе понравится. Так вот, есть и те, кто очень – ну очень! – умело притворяются опасными людьми, людьми силы, в надежде пройти невозбранно. Улавливаешь? Я вижу, ты человек умный, все понимаешь. Таким образом, наша беседа сводится к одному-единственному вопросу: чем бы вы двое могли подтвердить свое право на то, чтобы называться, как я уже сказал, людьми силы?

Дивар плотнее запахнулся в плащ; по его виду нельзя было заподозрить, что в любой момент он готов начать схватку. Только крайне беспокоила мысль, что со сломанными ребрами его надолго не хватит.

– И прошу вас, не заставляйте ждать стольких людей, – произнес мужичок, осклабясь. – Мы уйдем, если вы сильней. Но и в случае, если вы простые люди, мы не станем никого убивать. Мы так же уйдем, только прежде возьмем у вас – то, что посчитаем нужным. Ваших коней, например…

Авенир приоткрыл плащ на груди, откуда показался краешек посоха, быстро перемигнувшийся золотыми отблесками с костром. Мужичок испуганно подскочил и картинно хлопнул в ладони; нож слетел с его ладоней и серебряной рыбкой скользнул на землю.

– Простите, что смели вас беспокоить, господин маг, – пролепетал разбойник. Он поколебался, глядя на валявшийся под ногами нож, но так и не решился его поднять. Подав знак своим людям, он, пятясь, отошел во тьму. Какое-то время были слышны шаги, скоро все стихло.

Дивар вздохнул с облегчением:

– Испугались.

– Не испугались. Вернутся.

– С чего бы?..

– Эти своего не упустят. Вернутся, когда мы уснем. Посох мага добыть трудно, ничуть не легче продать, но озолотятся те, у кого получится.

– Готовиться к драке? – раздраженно спросил Дивар.

– Нет.

Какое-то время они сидели молча, вслушиваясь в ночные шорохи. Дивар, крайне недовольный, лег возле огня и положил рядом меч.

У зверя нет имени. Достаточно того, что он Волк. Имя дает право обособления от макрокосма, право единичности и целостности, но зверь не просто сопричастен этому миру, он и есть мир, живое выражение мира. Посвященный, теряя зверя, лишается и той нити, которая ведет к двери, и тогда вынужден искать своего зверя в его новом воплощении. Но Авенир хорошо помнил истории учителя о тех, кто так больше никогда и не нашел нового зверя, и Зов Земли, бесплодно блуждая в призванном, убивал Посвященного.

Посвященные сказали, что волк ему больше не нужен. Но кто, как не они, должны понимать, что ему нужен его волк – волк, за которого он убил охотников Северного леса, с которым разделил желтый взгляд, чей взгляд он, в конце концов, впитал в себя?..

Слишком хрупки все грани, и не в чем найти опору.

Дивар крепко спал у догоравшего костра; тонкий звон в ушах мага – кто-то приближался к их стоянке. Маг опустил голову на грудь, притворяясь спящим.

Передвигаясь как можно тише, к костру подошли двое. Волк поднял заспанную морду, безразлично взглянул и вновь опустил на передние лапы. Авенир чувствовал их. Один – тот самый мужичок, второй – маг, причем очень слабый, какой только и мог примкнуть к разбойникам. Мужичок держал лук, на тетиву была заранее туго натянута длинная стрела с массивным железным наконечником – он понимал, что в случае неудачи вряд ли успеет использовать вторую стрелу. Они шли осторожно, но мужичок слишком громко дышал, по-бычьи раздвигая широкие ноздри. Его спутник вел себя тише, но уж очень боялся – несмотря на холодную ветреную ночь, лицо заливал пот. Еще несколько раз звонким эхом в ушах Авенира отозвались порванные струны пограничного заклятья: поодаль остановились трое мужчин, простые воины с луками наизготовку, – чтоб добить мага. Скорее всего, Дивара они даже не учитывали, и уж тем более волка, чье поведение вообще-то могло бы их предостеречь – зверь, – хуже дворовой собаки, – преспокойно спал в их присутствии.

Мужичок с луком отчего-то медлил, а людей между тем прибавлялось: позади Дивара, на расстоянии, остановились пятеро, двое из них с мечами, трое – с копьями; еще восемь мужчин стояли в отдалении, кто с чем. Разбойникам не составило труда их окружить, Авенир с Диваром расположились в небольшой ложбинке, не защищенной хотя бы деревьями, – лишь несколько полуголых кустов. Смутно, и уж совсем в отдалении, Авенир чувствовал группы людей по двое-трое, общим числом не более двенадцати.

Мужичок затаил дыхание; тренькнула тетива, мгновенный свист…

Мужичок, а вместе с ним и маг, не сразу поняли, что не так: стрела слетела в двух шагах от цели и должна была войти в податливую шейную плоть по самое оперение – вместо этого она прошла мимо, не задев Авенира. Еще три стрелы сорвались с луков из-за спины мужичка – и упруго ударили в землю, на волосок от мага.

Когда Авенир поднял голову, мужичок успел только открыть рот – волна красного пламени накрыла двух разбойников.

Вмиг почерневшие тела швырнуло к ногам троих лучников, которые были не готовы к таким событиям и далеко не с нужной скоростью тянули новые стрелы.

Авенир поднялся и вскинул руку с посохом. Обостренные чувства с жадностью схватывали все подробности – от внезапного страха разбойников, тяжеловесным тягучим звоном всколыхнувшего гладь пространства, до вздувшейся синей жилы на виске одного из лучников, отсчитывающей последние удары сердца. Он уже знал, что ни один от него не уйдет. Время, сдавленное и смятое волей, податливо изогнулось под быстрыми мажьими пальцами, и небольшие язычки их умиравшего костра задержались на мгновенье под его взглядом. Убийственные заклятья скользили быстрыми змеями во все стороны от мага – воздух оборачивался смертью, колкими иглами разрывал тела разбойников, кровь замирала и сворачивалась в еще живых телах. Но Авенир, сплетая заклятья, уже понимал, что ему будет мало этой горстки людей, мало, чтобы добраться до предела возможностей, мало, чтобы выместить злобу, – и тем злей убивал.

Дивар, несмотря на то, что его воинская чуткость значительно притупилась в последнее время из-за доверия к Авениру, вскинулся, тем не менее, почти сразу. Он успел крепко уснуть, и теперь, схватив меч, ошалело крутил головой. Привыкший к неожиданностям, он знал, что в таких ситуациях рубить нужно направо и налево, и лишь потом, по возможности, разбираться, кто был прав, а кто просто подвернулся под руку.

Но рубить было некого.

Он видел только пляшущую фигуру мага, улавливал мелькавшие повсюду вспышки света, слышал обрывающиеся крики… Дивар, занеся меч, рванулся к одной из теней, но тут же понял, что опоздал – тень схватилась за горло и упала. Он сделал еще несколько попыток, но каждый раз человек умирал быстрей, чем Дивар приближался на расстояние удара.

…Все завершилось мгновенно, как и началось.

Дивар, чувствуя себя дураком со своими бесполезными метаниями, посмотрел на замершего Авенира.

Маг стоял с опущенными руками, наклонив голову. Раскрытые глаза ничего не различали, белое, без кровинки, лицо почти светилось в темноте. И в выражении лица, в ненормальной глубине глаз Дивар уже не впервые с опасением различал, как ему казалось, признаки зарождающегося безумия, все неотвратимее прорывающиеся сквозь волю мага. Дивар взял себя в руки и слегка встряхнул Авенира, надеясь привести его в чувство.

Взгляд стал более осмысленным, но прояснялся как-то долго, словно маг был вынужден проталкиваться сквозь толщу воды. Не находя слов, Дивар усадил его возле костра и полез в дорожный мешок – хорошо хоть, кони не пострадали, только беспокойно фыркали и прядали ушами. Достав бурдюк с вином, Дивар сунул его магу под нос, но тот с отвращением отстранил его руку. Дивар сделал несколько больших глотков и сел рядом. На миг у него возникло странное чувство, что никакого столкновения с разбойниками не произошло, что они как сидели до этого в молчании у костра, так и сидят. Но стоило просто осмотреться, чтобы вернуть себя к действительности – повсюду были раскиданы изуродованные тела, останки некоторых разбойников даже на Дивара наводили ужас.

Маг что-то произнес, но слишком тихо.

– Что?..

– Волк, – произнес Авенир.

– Что волк? – не сообразил Дивар и посмотрел на мирно дремавшего зверя. Только теперь его осенило – за все это время серый не только не попытался ввязаться в бой, но даже и не поднялся с места.

– Волк уходит.

– Куда уходит? – не понял Дивар.

Маг вытер сухие глаза и посмотрел на него.

– Волк умирает.