Читать книгу Мое частное бессмертие - Борис Клетинин - Страница 36

Chantal. 1935.

Маме понадобилась открытка – написать брату в Садово.

Я вызвалась пойти.

В лавке на углу – 1 000 000 открыток. Ни одна не хороша.

Ноги понесли меня в аптеку Ясилевич в центр.

16 июля 1935, Оргеев.

Я прошла мимо витрины «Франта».

Занавеска была повёрнута на струнах, но я чувствовала, что он там, за занавеской. Обедает за кофейным столиком.

В аптеке я сняла первую открытку с шестка. Протягиваю деньги.

Поворачиваюсь.

У дверей – он.

– Простите меня за сегодняшнее, господин Стайнбарг! – сказала я ему.

Мы вышли из аптеки.

– Я прощу Вас! Но при одном условии! – ответил он. – Почему Вы полагаете, что Гусятина не было?.. Объясните!..

Он пробовал говорить весело.

Вся площадь наблюдала нас.

Лопаты садовников перестали звягать у дома суда.

– Я не могу этого объяснить! – ответила я. – А только не было и всё!..

Прошли с десяток шагов.

Остановились.

Hа крыше мужской гимназии кровельщики перестали бить по листовому железу.

– Так вот, – сказал он своим весёлым голоском, – несколько слов про Гусятин!..

Мы тронулись дальше.

– Я даже не был ещё бар-мицва (13-летний – ивр.), когда русская армия вступила в город! Русские несли потери, были озлоблены! Первым делом они сожгли дом ребе!..

Долгий пружинный мык замял его слова.

Это в «Comеdy Brody» дверки отпахнулись.

В одну минуту стало шумно под плющом.

Это банда гимназистов из кино выбралась.

И мой Шурка среди них.

Они шли, выделываясь друг перед другом, кривляясь, как клоуны, но, увидев нас, встали как вкопанные.

Я знала, что Шурку дразнят (по поводу Иосифа С. и меня). Но до сих пор не придавала этому значения.

И вот…

Но у них достало культуры – встать перед Иосифом С. и поздороваться с почтением.

Чтобы тотчас – наутёк со смехом.

Один мой Шурка не улетел со всеми.

Вид его был грозен.

Мы постояли втроём.

«Как дела, Шура?» – спросил Иосиф С. Шурка только пыхтел в ответ.

«До свиданья, Шура!» – приказал ему Стайнбарг. И поправил шляпу на голове.

Лютая краска бросилась в лицо моему брату. А глаза сверкнули и стали белые.

Меня пугают такие его глаза.

В таком состоянии он способен драться один с 5 молдаванами…

Со страхом я увидела, как его приземистый корпус отклоняется, как у гусака – сейчас атакует.

Я схватила Стайнбарга за локоть.

– Ну вот… – обрадованный Стайнбарг тотчас повернулся спиной к Шурке, лицом ко мне, – и, значит, русские солдаты подожгли дом ребе! Это был сигнал к началу убийств!..

Шура стал бледен. Пот выступил у него на лбу.

Испепелив меня взглядом, он отошёл (но недалеко – всего на полшага).

Сомнения потрясали его.

Зачем-то он посмотрел себе под ноги.

– Не буду говорить, что с моими родными стало! – продолжал Иосиф С. – Но меня Иеошуа спас! Он был маркитант казацкого полка. И иностранный подданный…

Слушая его, я за моим братом следила. Не выпускала из поля зрения.

Вот он направился к новому мосту.

Ускорился.

Полетел.

Я была готова бежать за ним – предупредить мамин нервный приступ.

Стайнбарг остановил меня.

– У меня телефонный разговор с Кишинёвом, – объявил он. – Идёмте!.. После я проведу Вас домой!..

Как зачарованная, я потопала за ним.

– И вот как иностранный подданный Ёш выдал меня за своего сына и вывез из Галиции! – рассказал он по пути. – В Яссах он устроил меня в монастырский приют!.. Там ко мне проявили сочувствие как к сироте…