Читать книгу Мое частное бессмертие - Борис Клетинин - Страница 37

Стайнбарг прошёл в комнаты не разуваясь.

Я присела на стул в прихожей.

Входная дверь оставалась открыта.

Полоса закатного света подъедала оконные ставни.

Дролфирер «Кишинёв – Яссы» прогудел на станции.

Стайнбарг встал перед пианино.

– В монастыре меня отдали на лесораму, – рассказал он, смотря на телефонный аппарат. – Я проработал там 4 года. Механик, потом помощник управляющего. Моя первая сделка по аренде леса стала возможна благодаря ясской епархии. Её содействию… После я арендовал лес у Гербовецкого монастыря. И очутился таким образом в вашем краю!..

16 июля 1935, Оргеев.

– Впоследствии, когда дела мои пошли в гору, я решил отблагодарить Ёша. Доллар тогда продавался по курсу 117 немецких марок. С моим австрийским паспортом я мог брать кредиты в Германии. Я предложил Ёшу кредит! – Стайнбарг часто заморгал. – В Европе я знал место, где в тот год курс был 7 марок за американский доллар! Но, увы, Ёш не рискнул. Поленился. А меньше чем через год повсюду в Европе курс был 4500 (четыре с половиной тысячи) марок за американский доллар!..

И он стал смотреть на меня, ожидая признаков арифметического потрясения.

– А на свиньях заставляли ездить? – спросила я.

– Что? – не понял он.

– Я спрашиваю, заставляли или не заставляли евреев ездить на свиньях в Гусятине? И танцевать голыми на площади?..

(1… 2… 3… 4… 5…)

– Да! – отвечал он. – Заставляли!..

Телефон крякнул – болотным лесным звуком.

– Buna Seara! («Добрый вечер!» – рум.), – сказал Стайнбарг в телефонную кость.

Я вышла из комнаты.

Двор был голый, чисто выметенный. И если Гусятин правда, то…

Стайнбарг появился.

– Вяткин звонил! – объявил он так, будто это имя мне что-то говорит. – Есть мельница в Ниспоренах, какие-то русские отдают! – он поднял локоть и сдул пушистую гусеницу с рукава. – Одна проблема: хлеб, таксация!.. А с другой стороны… своя земля, а?!. – и посмотрел испытующе. – И значит, мои дети не услышат «Gidan’ keratc ve afara la Palestina!» («Евреи, убирайтесь в Палестину!» – рум.).

– И женщинам груди вырезали? – с обречённостью я посмотрела вверх. Hа вороньи гнёзда в тополях.

Глаза его округлились. Он улыбался.

– Я круглый сирота! – ответил он наконец. – У меня вот тут… – он провёл рукой по левой икре, – онемение тканей из-за плохого кровоснабжения!.. У нас это наследственное по мужской линии!.. И это всё, что осталось у меня от отца, от старшего брата!.. И хватит! – он повысил голос. – Всё, что Ёш говорил вам про Гусятин, правда!.. До последнего слова!.. И хватит!..

– Нет, не хватит! – поникла я.

– Вас не учили, что бывают несчастья? – спросил он с угрозой.

Его тон был обиден.

Обида удерживала меня от обморока.

– Учили!.. – выдохнула я. – Не похоже!..

И он подобрался так, точно готовился… обидеть меня ещё больнее.

– Послушайте, мы малообеспеченные из-за папы! – сказала я, воспрянув для последнего боя. – Это раз!.. У мамы больное сердце и… подозрение на диабет!.. это два!.. Но с этим я согласна жить!.. А с Гусятиным не согласна!..

– Но вы живёте! – наседал он.

– Но я не согласна!..

– Но вы есть! – засмеялся он. – Куда же деваться?..

Темнело.

Я торопилась домой.

– А я знаю, куда деваться! – придумал Стайнбарг поспешно. – Выходи за меня замуж!..

Я не давала согласия быть, но я есть. Я не знала, куда деваться, а он знал. Поэтому я вышла за него замуж.