Читать книгу Сын Эльпиды, или Критский бык. Книга 2 - Дарья Владимировна Торгашова - Страница 10

Фарнак последовал совету сестры, обратившись к своей царственной возлюбленной, – и Артемисия удовлетворила его просьбу. Ей даже не понадобилось вносить поправку в существующий свод законов. Оказалось, что в исключительных случаях карийский закон дозволял дочерям наследовать землю: если не находилось других старших родственников мужского пола со стороны отца, которые могли бы притязать на нее. Но такого, как вы понимаете, почти никогда не бывает! Если в семье нет сыновей, то, как и в Элладе, поместье со всеми угодьями и скотом отходит деду, старшему из дядьев, другим мужчинам рода, которые могли бы защитить и преумножить эти владения.

Но наш случай был как раз тот самый – редчайший. Пусть Артемисия-младшая родилась вне брака, ее мать была свободной и благородной женщиной; а ее единственный меньшой брат Оронт был сыном рабыни и соперничать с девочкой не мог.

И то, что родители Артемисии были близкими родственниками, делало подобное наследование в глазах карийцев только более желательным! Как и то, что и Фарнак, и Поликсена оба были детьми знатных персов. Столь запутанные обычаи могли сложиться только на такой пограничной земле, переходящей из рук в руки; и следовало научиться оборачивать их в свою пользу…

Переговоры с Вавилоном закончились, но прохлаждаться было некогда. Я усиленно учил армянский язык, с помощью придворного толмача: Артемисия всерьез вознамерилась послать меня в Армению, чтобы привлечь на свою сторону тамошнего сатрапа. Однако в успехе подобного посольства я сомневался – и сомневался тем более, чем лучше знакомился с положением дел в этой стране. Армения была под боком у мидийцев – и под властью персов она процветала, даже великое поражение сына Дария ее почти не всколыхнуло. Это государство было издавна сильно торговлей, виноградарством, ремеслами; и вожди армян в совершенстве овладели искусством двойной игры и иносказаний – азиатские греки, даже такие, как Артемисия, еще могли бы поучиться коварству у своих восточных соседей.

Моя поездка в Армению могла окончиться позорным провалом – и это в лучшем случае… В худшем же армянский сатрап мог бы попросту схватить меня и выдать Ксерксу, желая выслужиться перед господином. Не стоило надеяться, что владыки Персии обо мне забыли: когда дела во всем царстве плохи, отдельные досадные промахи – и измены маленьких, но приметных людей, вроде меня, – особенно западают в душу. Несомненно, Аместрида теперь была бы счастлива увидеть мою голову на колу перед воротами дворца!

Как следует обдумав все это, я попросил встречи с государыней и изложил ей мои доводы. Я сказал, что я куда больше пригожусь ей дома, чем в далекой Армении, – а знание армянского языка могло бы помочь в любом случае, чтобы понимать послов без переводчика. Вот Лидию стоило бы попробовать привлечь на свою сторону, ведь Кария к ней гораздо ближе и связана с этим царством куда теснее, чем с Арменией. Иония же – ближайший сосед и родич Карии, и именно там грядут первые волнения, которые могут пагубнее всего сказаться на нас…

Артемисия выслушала меня молча, поигрывая сердоликовым браслетом. Когда я упомянул Ионию, глаза ее насмешливо сощурились.

– Не боишься, что в Ионии тебя тоже ждет расправа, мой ретивый помощник? Тебя там запомнили не хуже, чем в Персии!

Она рассмеялась.

– Похоже, нет такой страны, где бы ты не наследил!

Я покраснел, однако ответил честно.

– Смерть страшит меня, госпожа, как всякого человека! Но бывает разумный риск, а бывает неоправданный!

Артемисия задумчиво покивала.

– Что ж, мне понятно твое нежелание. Особенно теперь, когда твоя дочь нежданно стала такой богатой невестой и тебе не терпится увидеть приданое.

Я поежился под ее пронизывающим взглядом. Для всех окружающих Медон и Артемисия были близнецами, моими и Поликсены: я не хотел, чтобы кто-нибудь из них имел клеймо незаконнорожденного… довольно было моего собственного сомнительного прошлого. Однако от моей покровительницы у меня никаких тайн быть не могло.

Я поклонился.

– Конечно же, мне хочется увидеть эту усадьбу, всемилостивейшая царица. Но я отправлюсь туда только с твоего позволения.

Однако же Артемисия прислушалась к моим словам: было решено, что я отправлюсь в Лидию, чтобы заодно попытаться заключить торговое соглашение. Но боги судили иначе.

Мы услышали, что в Милете и Эфесе снова неспокойно: ионийцы готовились выступить против карийцев, чтобы свергнуть власть тиранки! В Милете был убит воевода Рустам, которого я всегда уважал и который так хорошо исполнял свою службу. Его застигли в собственном доме – в бывшем доме Варазе, над которым еще не рассеялось проклятие. Старого начальника гарнизона всего искололи ножами, а потом протащили по улицам, привязав к хвосту собственного коня, пока он был еще жив…

Ионийцы были моими сородичами, а Рустам персом – однако, когда я услышал об этой зверской расправе, меня всего затрясло от ярости. Когда Артемисия спешно вызвала меня во дворец, я понял, что царица вполне разделяет мои чувства.

Она собрала военный совет, в котором участвовали и Фарнак, и я. Было решено нанести упреждающий удар – или же постараться уладить дело миром. Многие, особенно персидские военачальники, рвались отомстить и подавить мятеж силой. Что ж, воины всегда хотят драться!

Я понял, что и сама Артемисия не против войны. В ней всегда была какая-то лихость, удаль, отличавшая ее от обычных женщин; а теперь, когда на совете все участники, разгорячившись, перекрикивали друг друга, в ее темных глазах зажегся огонек безумия. Артемисия вскочила и ударила кулаком по столу, пресекая шум.

– Еду в Милет, пусть готовят мои доспехи и коня! – зычно крикнула карийская властительница. – Они у нас попляшут!..

Ее слова потонули в общем одобрительном вопле: все повскакивали с мест, потрясая кулаками. Артемисию бы начали качать, будь она мужчиной; но сознание того, что их вождь – женщина, в конце концов остудило пыл собравшихся, и порядок был восстановлен.

Артемисия взмахом руки распустила совет; все ушли, считая и Фарнака, и остался я один.

Я почувствовал, что Артемисия желает сказать мне пару слов наедине. И не ошибся.

Она прошлась по залу, заложив руки за спину; потом круто повернулась ко мне.

– Ну, что скажешь?..

Я поклонился.

– Скажу, государыня, что не уразумел, какова твоя царская воля – и что постановил совет. Вы желаете идти на Милет войной?

Артемисия рассмеялась.

– А ты как будто возражаешь?

– Возражаю. Это крайне неосмотрительно, – твердо сказал я. – Лучше всего попытаться мирно договориться с ионийцами… и попытаться заключить с ними союз. Хотя это будет трудно.

Артемисия медленно утерла пот со лба, облизнула губы, как хищница. Мне показалось, что царица сама хотела, чтобы ее кто-нибудь одернул, удержал в такой опасный миг… Кто-нибудь, у кого хватит смелости ей перечить!

Она снова повернулась ко мне и наставила на меня палец.

– Мирно договариваться с ионийцами будешь ты. И тебе придется горько пожалеть себя, если ты не справишься!..

Я был готов услышать эти слова – и поклонился, подавляя внутреннюю дрожь.

– Я сделаю все, что в моих силах, государыня.

И я впервые отправился на войну вместе с Артемисией – надеясь эту войну предотвратить. Пятнадцатитысячную армию царица собрала поразительно быстро: и сама поехала верхом во главе ее. Карийка облачилась в безрукавную кольчугу мастерской работы – эта кольчуга обтекала ее тело как вода, и Артемисия носила ее без видимого усилия. Шлема она пока не надевала, но прицепила к поясу меч, а за спину – лук: вид у нее стал удивительно бравый.

Фарнак, разумеется, отправился с госпожой. Она поскакали во главе передового отряда, а я – немного поотстав.

На расстоянии двух дневных переходов от Милета царица приказала разбить лагерь – а я с группой телохранителей был отправлен вперед. Мне, несчастному хромцу, предстояло решить судьбу многих тысяч человек, предотвратив кровавое столкновение! По пути я несколько раз вверял свою душу богам – никогда еще я не шел на столь рискованное и важное дело!

Персидских посланников, потребовавших «земли и воды», в Спарте побросали в колодец… Но я не собирался предъявлять столь же наглые и опрометчивые требования. Опасность обострила мой разум; и, подъезжая к воротам Милета, я уже знал, как именно буду вести себя и что скажу. Если человек четко представляет, чего хочет, гораздо больше вероятность, что разговор пойдет на его условиях!

Я с моими спутниками немного передохнул и подкрепился, укрывшись в тени скалы в стороне от дороги. И только потом, приказав сорвать и принести мне оливковую ветвь со старого дерева поблизости, я опять взобрался на лошадь и направился к воротам, размахивая этой зеленой ветвью в знак мирных намерений.

Ворота были плотно закрыты, и стражи-ионийцы заприметили меня издалека. Двое в полном вооружении стояли внизу; и я углядел лучников на стенах.

Я опередил моих воинов и остановился так близко, что стрелки могли бы достать меня без труда. Несколько мгновений мы с ионийцами пристально разглядывали друг друга.

Потом один из караульных внизу присвистнул и расплылся в усмешке.

– Да ведь это, кажись, сам Питфей Урод, наш бывший сатрап! Подлез под бочок к карийской тиранке!

– Пристрелить его? – живо откликнулся лучник наверху. Я уже слышал скрип тетивы…

– Не советую, – громко произнес я. – Я и в самом деле посланник государыни Карии, и сейчас она идет сюда с войском! Пока царица Артемисия готова уладить дело миром – но если вы убьете меня, никаких переговоров больше не будет!

Стражники быстро переглянулись… Похоже, мои слова их впечатлили. А я продолжал, не давая им опомниться:

– Проводите меня в Дельфинион! Я буду говорить с эсимнетом. Я давно знаком с этим достойным мужем, и уверен, что мы придем к соглашению.

Стражник, оскорбивший меня, пробурчал под нос какое-то ругательство; но потом мне открыли. Я въехал в Милет, ощущая горячее биение крови в висках. Я сознавал, что могу погибнуть тут так же легко – и так же страшно, как бедняга Рустам!

На улицах, однако, я не увидел особенных волнений. Меня провожали враждебными взглядами и шепотом, признавая во мне посла карийской царицы и своего прежнего тирана. Но было похоже, что ионийцы еще не готовились выступать: и это был обнадеживающий знак.

Меня препроводили в Дельфинион – и скоро я увидел старого эсимнета. Он явился на встречу со мной с двумя жрецами-мольпами.

Эсимнет впился в меня острым взглядом – однако поприветствовал спокойно.

– Чего ты хочешь, Питфей Гефестион? – произнес старый жрец.

Я с достоинством поклонился.

– Я вестник мира, и всегда желал мира между народами.

И я изложил ионийцам мои доводы, которые должны были заставить их отказаться от вторжения. Я сказал, что в Карии знают об убийстве персидского воеводы и о том, что соседи хотят идти на нас войной. Я сказал, что стычки между нами Ксерксу только на руку, – и он тоже знает о бунте ионийцев! Персидский царь ныне вовсе не так слаб, как им может показаться: и за убийство своего ставленника персы жестоко отомстят…

Я сделал паузу, чтобы трое старейшин впечатлились моими словами; а потом продолжил. Кария не собирается покушаться на Ионию и ее вольности – более того, Артемисия готова сама протянуть ионийцам руку помощи, если они останутся нашими друзьями. Но теперь моя царица готова нанести упреждающий удар! И ее двадцатипятитысячная армия стоит в двух днях пути отсюда!

Этот последний довод оказался самым сильным: как и следовало ожидать. Я существенно преувеличил мощь карийского войска, как и добрососедские намерения моей государыни; однако я понял, что не ошибся, оценивая положение Милета. Ионийские города еще не успели договориться между собой, как будет осуществляться командование и как распределить силы. Вечная беда разрозненных эллинских полисов!

Могу сказать, что одержал блестящую бескровную победу. Это одно из лучших моих воспоминаний! Ионийцы отказались от нападения на Карию!

В карийском лагере многие были разгорячены до предела и разочарованы тем, что не пришлось обнажить мечи. Однако Артемисия осталась очень довольна мной – она сказала, что я достоин быть ее первым помощником!

Царица собственноручно надела мне на шею тяжелую золотую цепь. Я ехал обратно, едва ли не сгибаясь под ее весом; однако сиял от гордости.

Дома меня встретили восторженно… А Поликсена объявила мне, что снова ждет дитя. Какой подарок!

Но мне не пришлось долго наслаждаться заслуженным отдыхом. Артемисия вновь призвала меня и сказала, что теперь, поскольку я делаю такие успехи, она желает не мешкая отправить меня посланником на Крит. Царица хотела наладить связи с островом, откуда была родом ее мать; а также по дешевке закупить некоторые особо ценные товары. Артемисия уже знала, что я говорю по-египетски: а Крит издревле торговал с Египтом.

В списке этих нужных товаров оказался сильфий – самое действенное из средств против беременности! Я никогда не был столь же близок к Артемисии, как к Аместриде; и, разумеется, не был вхож в царскую опочивальню. Я мог только гадать, для кого моя госпожа сделала этот заказ в первую очередь, для знатных жен и гетер Карии – или для себя самой…

Поликсена горько плакала от сознания новой скорой разлуки и досады, что не может поплыть со мной. Она так хотела побывать в своих родных местах!

– Мы еще вернемся туда вместе, – обещал я. Тогда я и вправду верил в то, что говорил!

Желание плыть со мной неожиданно высказал Артабаз.

– Кто же позаботится о тебе в дороге, господин? – наивно спросил он.

Я понимал, что юноше хочется посмотреть мир. И, конечно, был тронут его преданностью и рад компании перса – хотя сознавал, что в такой дороге мне придется заботиться о моем слуге не меньше, чем ему обо мне. Он исполнял в своей жизни всякую работу, но все еще оставался нежным дворцовым евнухом.

Моя любимая вышла проводить меня в новом платье из лазурного шелка, который я подарил ей. Я глядел на жену и упивался ее красотой, точно небом далекого Крита; а потом мы крепко обнялись, словно желая навеки слиться, навеки запомнить это мгновение.

Поликсена горячо капнула мне на шею слезами; а затем первая оттолкнула меня от себя.

– Гелиайне! В добрый путь! – сдавленно воскликнула она. И быстро ушла, шмыгнув носом.

На пристань мы с Артабазом отправились вдвоем. С Гармонией и Пандионой я простился еще загодя. Я вдруг ощутил себя так, точно мне опять шестнадцать лет; и я опять плыву навстречу приключениям!

Наконец, принеся жертву Посейдону, мы отчалили. Я очень хотел побывать также на Родосе: на могилах родителей. Теперь я был защищен положением карийского советника и посланника.

Но в Линд я заверну, только когда успешно выполню все поручения царицы, на обратном пути. До этого было долго!

Наше плавание началось спокойно; только Артабаза скрутила морская болезнь, и два дня мальчик отлеживался под навесом. Потом ему полегчало, и он повеселел: перс очень живо воспринимал все окружающее, делясь со мной своей радостью, и для меня знакомые предметы вновь расцвечивались яркими красками. Мы делали остановки сперва на ионийских островах; потом на Родосе. Но не в Линде.

Затем мы направились на Крит. Вначале море было безмятежно; но когда до Крита оставалась всего пара суток пути, небо над нами вдруг потемнело, и море покрылось сизой рябью. Ветер усилился.

– Приближается буря! – воскликнул триерарх.