Читать книгу Сын Эльпиды, или Критский бык. Книга 2 - Дарья Владимировна Торгашова - Страница 13

Я долго ждал известия от Анхес. Я вначале делал зарубки на стене, потом потерял дням счет. Я не верил, что вдова моего египетского брата могла просто забыть обо мне и о своем обещании. Скорее всего, ей было нечем помочь! Возможно, она сама с трудом сводила концы с концами и утратила прежнее влияние; и мое первое впечатление было обманчивым!

Ночами, оставшись наедине с собой, я горевал об Исидоре и спрашивал себя, отчего он мог умереть: Анхес не успела мне сказать! Он был еще совсем молод, только тремя годами старше меня! Поразила его внезапная болезнь, от которой не нашлось средства у искусных врачей Та-Кемет, – или, возможно, он утонул, или был укушен змеей? Или погиб в одной из стычек с врагами? Мой брат-египтянин мечтал о спокойной, размеренной семейной жизни, подобной течению реки, – какую вели его отцы и деды. Но, увы, в наши дни нельзя найти спасение в заветах предков; и Исидору не удалось спрятаться за своими свитками от жестокости жизни.

Мы продолжали делать все ту же однообразную отупляющую работу. Потом вода в Ниле стала прибывать, черпать ее стало легче; но негры и ливийцы, наши новые товарищи, заговорили о том, что скоро нас отправят куда-нибудь на строительство – или на разборку древних зданий. Египтяне теперь часто берут камень в руинах величественных дворцов или храмов своих предшественников, вместо того, чтобы добывать новый. И для меня – для всех нас – это означало верную гибель… Насколько тяжелее было смириться с подобной мыслью, уже ощутив надежду на избавление!..

Как-то я спал на своей соломенной подстилке, и видел восхитительный сон, подобный миражу в пустыне: мне снилась Поликсена, и первые дни нашей любви, когда моя суженая отдалась мне и пленила меня. Мы с нею опять были на Крите: и, погрузившись в теплую воду, хохотали и плескались как дети… Потом я, должно быть, повернулся на бок, потому что статуэтка бычка, которую я по-прежнему прятал в набедренную повязку, больно впилась мне в бедро. От этого я вздрогнул и проснулся.

Лежа с открытыми глазами, я внезапно почуял в мирном дыхании ночи чье-то страдание: мне послышался мучительный стон… Я резко сел, протерев глаза; потом встал. Мой сосед по клетушке, рослый и сильный эфиоп Нехси, не пошевелился, лежа лицом к стене. Но тут я услышал новые стоны, отчетливее прежних, и какую-то возню.

Ужасная догадка пронзила меня! Я отчаянно окинул комнату взглядом в поисках хоть какого-нибудь оружия; ничего, конечно же, не нашел и выполз в коридор, разделявший мою комнату и комнату Артабаза. Он жил напротив, через три двери, с каким-то нубийцем; но от последнего ждать помощи было напрасно.

Луна еще не взошла, и мне удалось прокрасться незамеченным воинами. Я ворвался в комнату моего друга: и понял, что едва не опоздал!

Артабаз стоял на коленях, совершенно обнаженный: тот самый нубиец, его сосед, пригибал его голову к полу – лицом в соломенную подстилку, держа за волосы; и мой евнух мог издавать только заглушенное мычание. Рот ему заткнули собственной набедренной повязкой. А один из наших матросов заломил руки юноше за спину: так, что он не мог вырваться, не покалечившись. Другой матрос, ухмыляясь, распускал свой набедренник. Они все еще были дюжими мужчинами; и хотя Артабаз, без сомнения, сопротивлялся отчаянно, нападавшие втроем быстро с ним справились. А еще он боялся кричать – от стыда: уверенный, что ему никто ничем здесь не поможет!..

Все это я оценил за пару мгновений: а потом ни о чем больше не думал, бросившись на врагов. Мой отец, незабвенный спартанец, успел научить меня немногому – и я отчетливо помнил только, как правильно складывать кулак, чтобы не выбить себе пальцы при ударе. Но сейчас все выветрилось, осталась лишь неистовая ярость… Я с разворота ударил одного насильника в челюсть, услышав, как он заорал и как посыпались выбитые зубы; пнул другого моей отягощенной сандалией. Когда первый снова накинулся на меня, я дернул его к себе и ударил лбом в нос. Я дрался руками, ногами, головой… Казалось, сила моя удесятерилась! Артабаз, придя в себя, помог мне отбиваться. Но он драться не умел вовсе; и первый кариец ударом в ухо лишил его сознания, а второй изловчился пнуть меня по больному колену.

Они повалили нас на земляной пол. Первый противник начал душить меня, давя на горло локтем, и я наугад ткнул ему пальцами в глаза; но он успел отдернуть голову. Как тогда в детстве, когда на меня набросился Ксантий с дружками, я почувствовал, что погибаю…

И тут до меня донеслись топот подкованных сандалий и египетская брань.

– Что вы тут устроили, отродья Сетха, вонючие свиньи?!

В комнату ворвались двое солдат. Своими дубинками они расшвыряли наших противников; но в их глазах мы все были равны. И я, еще лежа на полу и не успев перевести дыхание, ощутил, как четверо охранников угрожающе нависли над нами всеми.

И вдруг я сообразил, как отвечать!.. Я взвился на ноги, забыв обо всех моих увечьях.

– Начальник! Вот они хотели надругаться над моим товарищем – эти трое! Покарайте их!..

Я ткнул пальцем в ошеломленного нубийца. Открыто сваливать вину на моих бывших попутчиков я не мог, даже теперь: хотя понимал, что отвечать за содеянное придется всем.

Я увидел, как на лицах египтян появилось крайнее отвращение. Я говорил ранее, что мужеложство среди них считается тяжким грехом; а уж на земле храма это непростительное святотатство… Воины наверняка догадывались, что лишенные женщин рабы иногда забавляются друг с другом; но тому, кого вот так застигли на месте преступления, пощады было ждать нечего.

А я продолжал, так же вдохновенно:

– Я большой человек на своей земле, вы можете получить за меня и моих людей богатый выкуп! Скажите о нас Исидору – смотрителю караванных путей в Коптосе…

Несколько мгновений стражник, к которому я обратился с этой речью, смотрел на меня так, точно с ним заговорил кувшин в углу или глинобитная стена. Только теперь они начали понимать, что перед ними не простой пленник! Стражи фараонова храма не ответили мне и на сей раз; но я понял, что мои слова были услышаны.

Всех троих насильников египтяне скрутили и куда-то отволокли. Я догадался, что назад они не вернутся.

Я сел обратно на пол, повесив голову. Все мои раны мучительно заныли: я ощутил, что пострадал серьезнее, чем казалось мне в пылу битвы. И я опять – опять вышел предателем!

Пусть я был вынужден так поступить, вынужден прибегнуть к такому способу защиты – все равно это было гнусно…

Я ощутил, как Артабаз подсел ко мне и обнял за плечи.

– Тебе очень больно, господин?

– Ничего… Отлежусь, – хрипло ответил я. Улыбнулся ему и ощутил во рту вкус крови. – А ты как?

– Я здоров, – ответил перс: в темных глазах его плескалась тревога. – Но тебе нужен врач, господин!

Я засмеялся.

– Остроумная шутка.

Артабаз помог мне встать… потом вдруг замер, осмотревшись.

– Я думаю, тебе можно лечь прямо здесь. Будем опять вдвоем.

Я угрюмо кивнул: все было ясно… Обитатели этой комнаты не вернутся, и теперь мы останемся вдвоем – до конца. Я чувствовал, что завтра едва ли смогу подняться; и тем паче я не буду способен выйти с утра на работу…

Когда я лег, стиснув зубы от боли, Артабаз принес мне в черпаке воды из кувшина в углу. А я вдруг подумал, что слова его насчет врача были не лишены смысла. В любом случае, мне и моему слуге больше не быть на положении обычных рабов!

Потом я задремал… Меня начало лихорадить, и я, кажется, бредил; мне представлялись пугающие шакалоголовые тени, которые разрастались и надвигались на меня со всех сторон… Здесь не было от них спасения! Потом внезапно я проснулся с чувством, что забыл очень важную вещь.

Артабаз сидел рядом… Глаза у него запали: кажется, он так и не ложился. Он улыбнулся мне.

– Я принес твоего бога, господин. Ты обронил его в своей комнате.

Я благодарно сжал статуэтку в ладони. И Артабаз рисковал из-за такого пустяка, бегая назад в мою комнату при луне!

– Ложись, поспи, – велел я.

Артабаз начал было возражать, что нисколько не устал и ему в радость сидеть со мной; но я заставил его лечь. Юноша лег и заснул почти мгновенно. А ко мне сон больше не шел: я был сильно избит, хотя мне как будто бы ничего не сломали. Однако колено мое было в плачевном состоянии, и боль охватывала левую ногу при любой попытке двинуть ею или сесть. Мне опять долго будет нужен крепкий посох – если я вообще смогу завтра ходить…

«Ходить!» Я улыбнулся этой мысли; а потом задремал, ощущая сквозь сон всю свою боль.

Утреннюю побудку я услышал – смутно, как сквозь жаркое одеяло. Так же смутно я слышал, как торопятся на работу другие невольники: они съели свой скудный завтрак, а потом рабочий дом опустел. Только Артабаз никуда не ходил, и не ел, оставшись со мной… В этом я был уверен.

– Артабаз, ты тут? – окликнул я.

– Здесь, господин мой. Я все время здесь, – ответил утешительный голос.

Потом я услышал тяжелые шаги охраны: меня и Артабаза недосчитались и шли разбираться с нами! Я медленно сел, сжимая зубы.

Напротив меня остановились двое стражников. А сзади маячила белая фигура жреца. Мне все-таки удалось обратить на себя внимание высокого начальства!

Воины расступились, и жрец подошел ко мне. Для меня все мои мучители были на одно лицо – и вблизи я этих гололобых святош не видел; но я узнал самого верховного жреца Хекаиба. Я узнал его не по платью и не по возрасту – а по острому, беспощадному взгляду черных глаз: такие глаза бывают у тех, кто ведает всем и отвечает за все.

– Почему ты не вышел на работу? – спросил меня Хекаиб.

– Я не могу, господин, – ответил я, показывая на мое колено. Я сам видел, насколько плохо дело: нога от колена распухла как колода и побагровела. Мне хотелось облегчиться, но я еще даже не решался вставать.

Жрец несколько мгновений, склонившись, с бесстрастным выражением изучал мою ногу. Потом он выпрямился и задал вопрос, который застал меня врасплох.

– Это правда, что ты приходишься родственником Исидору, смотрителю караванных путей в Коптосе? Ты его брат?

Я вздрогнул. Сколько уже известно этому человеку – знает ли он, что Исидора нет в живых? А вдруг смерть Исидора как-то связана со мной?..

– Я его брат по матери, божественный отец, – сказал я, немного переиначив правду.

Бритые брови Хекаиба приподнялись при этом обращении. А я нашел в себе силы выпрямиться, все так же глядя ему в лицо.

– Я важный человек за морем, в моей стране! Ты получишь за меня большой выкуп… за всех нас, если вернешь нам свободу!

Верховный жрец слегка улыбнулся. Этот египтянин, конечно, был непрост и понимал, сколь мала вероятность получить за меня и моих товарищей хоть какой-то выкуп. Но он отлично видел, что и я непрост; и сознавал, что такого, как я, не годится запрягать, подобно животному. Я мог бы куда лучше послужить храму в другом качестве!

А я прибавил с твердостью:

– Больше я не стану черпать для вас воду. Отпустите меня… или убивайте прямо здесь.

– И меня убивайте! – тоже по-египетски пылко воскликнул Артабаз, слушавший каждое наше слово.

– Это мой слуга – он должен быть все время со мной, – сказал я с гордостью.

Хекаиб раздумывал несколько мгновений. Потом жрец молча повернулся и вышел, вместе со своей охраной. А я улыбнулся, взглянув на Артабаза: я почувствовал, что мы с ним выиграли эту схватку!..

И действительно: спустя небольшое время явился храмовый лекарь, напомнивший мне Касу. Он тщательно осмотрел меня; прежде всего, он занялся моей ногой. Египтянин прощупал мое колено и лодыжку, причинив мне такую боль, что я прокусил язык; потом он сказал, что, хотя внутренних переломов нет, лечение потребуется длительное. Он намазал мою кожу густым темным бальзамом, в котором я уловил запах мирры и еще каких-то смол; и наложил тугую свежую повязку – забинтовал ногу от самой ступни, чтобы связки не растягивались. Затем врач впервые скупо улыбнулся мне и сказал, что остальным моим ранам будет достаточно полного покоя.

Потом мне принесли крепкую палку; и, с помощью одного из солдат, меня перевели из рабочего дома в небольшую комнату при храме. Мне принесли свежий бульон, лучшее средство для раненых, и хороший белый хлеб. Мы с Артабазом позавтракали, макая хлеб в одну чашку.

Я радовался не только этому временному отдыху – я радовался, что меня отделили от остальных… Я знал, что наши матросы были казнены вчера по моему обвинению! Их вместе с нубийцем, вероятно, вытащили за территорию храма – священную территорию, на которой запрещены убийства; и разбили головы дубинками… И пусть насильники заслужили это, свои мне такого навета не простят!

Сколько их набралось теперь – тех, кто жаждал мне отомстить? И сколько людей уже пострадало – и еще пострадает по моей вине?..

Несколько дней я, однако же, наслаждался бездельем и одиночеством. Я попросил, чтобы мне принесли свежих прутьев, и начал плести корзины, как раньше на досуге: чтобы не быть бесполезным и вернуть гибкость пальцам. Артабаз оставался при мне – я требовал немного ухода, потому что повязку мне раз в сутки менял врач. Мой перс носил мне еду с храмовой кухни; и, кстати, сам пристроился там помогать.

Остальных товарищей мы не видели. Я был готов сделать для них все, что в моих силах, – но не мог смотреть им в лицо.

Жрецов я тоже больше не видел. Через три дня опухоль в ноге спала, и боль уменьшилась. Я уже мог вставать и ходить, возвращая подвижность членам, и начал отправляться на прогулки: однако, по понятным причинам, избегал храмового сада.

А потом приехала Анхес. Она зашла ко мне в келью – и застала меня сидящим на полу, за плетением корзины…

– Поднимайся, экуеша, – сурово сказала она вместо приветствия. – Мы уезжаем – я выкупила тебя.

– Одного меня?.. – воскликнул я: тут же осознав, как глупо и неблагодарно это прозвучало.

Египтянка усмехнулась.

– Тебе этого мало? Да, одного тебя. Идем.

И она протянула руку.