Читать книгу Сын Эльпиды, или Критский бык. Книга 2 - Дарья Владимировна Торгашова - Страница 11

Буря налетела стремительно. Небо затянуло тучами, и волны вздымались, обрушиваясь на палубу снова и снова: в единый миг мы все вымокли до нитки, и корабль валился то на один бок, то на другой. Я не сознавал до сих пор, как это страшно; и как беспомощен человек перед яростью океана!

Но нам некогда было раздумывать: мы делали все для спасения корабля и себя самих. Ветер, который теперь так безжалостно швырял триеру, до того был попутным, и мы шли под парусом. Когда стало ясно, что шторм неизбежен, парус хотели спустить и мачту убрать – но не успели. Мачта с треском обломилась, покалечив одного из матросов. Гребцы выбивались из сил – на нижних палубах они были прикованными невольниками, но рабам хотелось жить ничуть не меньше! А начальник корабля, пожилой крепкий кариец с серьгами в обоих ушах, проорал сквозь грохот бури, что обещает свободу всем гребцам, если только они спасут судно!

Это было поразительно: но именно тогда рабы, боровшиеся с волнами бок о бок со свободными, и взбунтовались. Один из них крикнул в ответ, что для них все равно – погибнуть сейчас или надорваться через год, сидя на веслах. Остальные хором подхватили требование товарища: пускай начальник прикажет расковать их немедленно, или они все побросают весла! Знают они эти господские посулы!..

Триерарх клял гребцов на чем свет стоит, топал ногами, угрожал отправить всех в серебряные рудники; но теперь эти жалкие угрозы не имели никакого смысла, и ему пришлось выполнить требование невольников. Матросы сбивали с них цепи, теряя драгоценное время и смертельно рискуя: на моих глазах двоих моряков и троих освобожденных ими гребцов смыло за борт. Больше я не мог оценивать происходящее: я успел перехватить весло, грозившее выпасть из уключины, и прыгнул на скамью под палубой, подменив погибшего невольника. Передо мной сел на весла один из помощников триерарха: перед лицом смерти не осталось ни рабов, ни хозяев.

Ветер дул восточный: мы отчаянно пытались вывернуть к востоку, в сторону Крита, кормчий наваливался на рулевое весло, но борьба была слишком неравной. А потом ветер внезапно переменился, и нас понесло на юг. Я понял, что к берегу Крита пристать не удастся; оставалось только пытаться удержать корабль на плаву, помогая бушующей стихии нести нас куда ей угодно. Я был довольно вынослив, и греб до полного изнеможения, и даже дольше, стирая в кровь ладони и едва не вывихивая руки. Остальные непрерывно вычерпывали воду. Но в конце концов слабость одолела меня, весло я упустил и чуть не свалился за борт. Кто-то схватил меня за шиворот и оттащил назад: потом мне помогли вскарабкаться на верхнюю палубу. Я выкашлял из легких воду, простерся на дощатом настиле и потерял сознание…

Очнулся я оттого, что меня непочтительно побили по щекам. Я вскинулся и приподнялся, ощутив режущую боль в груди и руках. Я лежал среди ящиков с оснасткой, прикрепленных к палубе.

– Все живы?..

– Ты жив, и благодари за это судьбу… господин, – мрачно ответил присевший напротив триерарх, который привел меня в чувство. Кариец кивнул в сторону. – Вот он тебя отыскал, и тебя уложили тут, а то смыло бы в воду, как половину моей команды!

Рядом на корточках сидел Артабаз, мокрый и растрепанный, в порванной по шву рубашке: он счастливо улыбался, видя меня живым. Я тоже улыбнулся ему.

Однако капитан рассматривал меня с нескрываемой неприязнью. Кариец подергал свою резную серебряную серьгу в виде полумесяца, потрогал золотое шитье на рубашке, обтягивавшей мощную волосатую грудь, думая о чем-то своем. Я уже понял, что буря прекратилась, хотя ветер дул упорный. Волны вздымались высоко, но уже не перехлестывали через борт: каждая следующая увлекала нас далеко вперед.

– Мои матросы в один голос твердят, что это ты накликал на нас такую беду! – вдруг сказал триерарх. Он поднялся и ткнул пальцем в том направлении, куда нас несло. – Вот с ними ты сумеешь договориться?..

Я встал, покачнувшись и схватившись за соседний ящик; Артабаз тут же оказался рядом, поддержав меня. Но я не глядел на моего слугу. Впереди на горизонте я различал желтый песчаный берег, окаймленный широкой пенной полосой. Я снова ощутил слабость в коленях.

– Это Африка?..

– Африка. Египет, – уточнил кариец, осклабившись. – Ты ведь хвалился, что по-ихнему понимаешь?

Тут Артабаз внезапно гневно воскликнул на своем ломаном ионийском наречии:

– Мой хозяин – и твой господин, триерарх! Называй его господином!

Капитан изумленно вытаращился на дерзкого мальчишку.

– Господин, – согласился он нехотя, снова взглянув на меня. А потом поспешно отошел, чтобы отдать распоряжения своей поредевшей команде: нам ничего не оставалось, кроме как пристать к этому чужому берегу.

Волны катились уже медленнее, лениво набегая на берег; гавани поблизости не было видно, и я понадеялся, что тут нет рифов. Было ясно, что наш триерарх тоже не знает этих вод. Я схватился за мой амулет, которого, к счастью, не потерял.

Однако приливом нас довольно мягко вынесло на песок. От толчка я опять упал, и Артабаз тоже. Я больно ударился бедром о железный угол ящика. Но потом, приподнявшись, я схватил юношу за плечи и встряхнул, ощущая неудержимое ликование.

– Мы спасены! Слышишь?..

– Да, мой господин, – ответил перс. Глаза его сияли. – Да славится Ахура-Мазда!

Вокруг нас уцелевшие матросы и освобожденные гребцы тоже шумно радовались. Конечно, нам посчастливилось дважды: мы не утонули в бурю и, пристав к берегу, спасли наш корабль!

Посох мой я оставил в трюме: он подмок, как и наши товары и казна, но был целехонек. Артабаз сбегал и принес его, и мы уже собирались сойти с корабля. Но тут к нам опять приблизился триерарх.

– Оставайся тут… господин, – мрачно распорядился он, опустив тяжелую руку мне на плечо. – На этом судне я начальник, и мой приказ: никому не сходить с корабля!

Я пришел в недоумение. Но тут кариец, пересыпая свою речь отборными морскими ругательствами, объяснил мне наше положение. И я понял, что оно хуже, чем мне представлялось.

Мы спасли корабль – однако лишились мачты. На веслах, даже с таким количеством гребцов, мы могли бы дойти до Крита, до ближайшей греческой земли: но пока прилив, отчалить мы не можем. И прежде нам нужно во что бы то ни стало пополнить запасы воды! Провизии хватит, но без пресной воды никуда!

Мы понятия не имели, где на африканском побережье взять воду! Египетское солнце жарило вовсю, и я уже ощущал жажду. Но даже это было не самое худшее.

– Вон, видишь? Там крепость. Береговая стража, – сказал триерарх, указывая на какую-то белую постройку вдалеке. Глаза моряка были куда острее моих.

Это был первый признак человеческого присутствия, который мы увидели. Мое сердце забилось быстрее.

– Ведь там египтяне?

– Скорее всего, – кивнул триерарх. – И молись своему критскому божку, чтобы ты сумел с ними объясниться – а они захотели тебя слушать!

И тут я понял, отчего кариец теперь смотрел на меня с такой злостью и так говорил. Я опустился на палубу, сжимая голову руками. Конечно, египтяне сейчас лучше относились к чужеземцам, чем в былые времена; однако мы не вошли в гавань как торговое судно, чтобы вести дела с чиновниками и властями… Нас попросту прибило к берегу! И хотя я мог бы попытаться объясниться с воинами, несущими дозор в этой крепости, куда больше вероятность, что они сочтут нас хорошей и легкой добычей, подарком моря!

А пережив такое насилие со стороны персов, многие коренные египтяне еще больше озлобились против чужаков. И им нет дела до того, каким почетом мы пользуемся у себя в Карии! Особенно этим солдатам гарнизона, которые наверняка изнывают тут от скуки и безденежья!

«Будь это персы, я мог бы объясниться с ними куда лучше», – подумал я; и невольно усмехнулся. Да, я говорил по-египетски, и довольно сносно; но я владел южным наречием, которое весьма отличалось от северного. И давно не слышал живой речи. На Крите я рассчитывал вести дела с купцами с помощью самих критян – и купцы обычно знают чужие языки… Да что теперь казниться!

Я быстро встал, чтобы помочь моим товарищам. Но прежде, чем присоединиться к остальным, я сделал то, что подсказывало мне чутье: снял мой талисман и, распустив гашник холщовых штанов, спрятал драгоценного золотого бычка в набедренной повязке. Я понимал, что если нас все-таки возьмут в плен, то первым делом отнимут все ценное. А дар моей матери я был обязан сохранить – как он всю жизнь хранил меня…

Артабаз, пристально наблюдавший за мной, понял, что я делаю и зачем. Евнух подошел ко мне и дотронулся до моей руки.

– Я никогда не оставлю тебя, господин, – сказал он. – И твой бог тебя не оставит.

Я кивнул.

– Благодарю, мой друг… и надеюсь на это. Но все-таки подумай, что ты сам можешь припрятать, пока есть время!

Потом я направился к триерарху, ожидая распоряжений. Но теперь мы мало что могли сделать без чужой помощи, без помощи местных: а их внимание как раз не хотелось привлекать. Вот если бы мы могли сами найти источник или колодец… Но они тут наверняка все на учете и хорошо охраняются!

Мы разделили между собой часть оставшейся мутной воды с привкусом глины. Потом триерарх все-таки решился отправить двоих человек на разведку. А я вдруг ощутил, как заныло перетруженное левое колено, и меня это встревожило.

Если придется сражаться или бежать… даже если я попаду в плен и меня принудят к физическому труду, как раба, этот недостаток может оказаться роковым. На тяжелых общих работах от таких, как я, избавляются первыми!

И мог ли я погибнуть теперь, когда меня за морем ждали беременная жена и маленькие дети?

– Сколько у нас осталось воинов? – спросил я капитана, нащупывая отцовский нож на поясе.

– Девять из десятка, – ответил он.

Всего нас осталось сто двадцать из двухсот. У меня вспыхнула надежда. Если воины пожелают напасть на нас, мы можем попытаться одолеть их и захватить их запасы!

Но тут Артабаз отчаянно крикнул:

– Идут сюда!

Первым делом я увидел наших: матросы, посланные на разведку, со всех ног бежали обратно. А потом я ахнул: один из матросов упал, ткнувшись лицом в песок. Дозорные уже стреляли!..

Я схватился за нож, и наши воины тоже повыхватывали мечи. Трое прицелились в египтян из луков, но стрелять еще не решались. Стало видно, что нам угрожает серьезный противник.

Несомненно, благодаря персидской опасности и участившемуся морскому разбою, египтяне теперь усилили береговую охрану. Я давно уже плохо представлял себе, как идут дела в Египте, – и хотя жители Та-Кемет оставались данниками персов, поражение Ксеркса наверняка вдохнуло в них новые силы для сопротивления всему иноземному…

Эти воины, которые направлялись к нам, были верховыми; и стреляли они тоже как степняки. Отряд конных лучников человек в тридцать, в белых льняных шлемах и таких же панцирях: темные от солнца, враждебные и торжествующие. Они окружили нас прежде, чем мы успели опомниться. Теперь они могли бы перебить нас всех, как стадо! А сзади бежали еще новые, два, три десятка: гарнизон этой крепости, очевидно, был немалым.

Мы все еще оставались на корабле, но мы не могли даже спустить его на воду. Мы могли бы, пожалуй, отчалить даже в прилив, гребя вдоль берега, чтобы добраться до какой-нибудь египетской гавани. Однако теперь было поздно.

– Кто такие? – отрывисто спросил один из воинов, в дорогих доспехах: очевидно, предводитель.

Смысл вопроса был ясен и без перевода; но я был ободрен тем, что понял речь египтянина. Я выступил вперед – под нацеленными на меня стрелами, как совсем недавно перед воротами Милета. И, запинаясь, начал говорить, стараясь держаться с такой же уверенностью.

Я объяснил солдатам, что я – посланник и доверенный советник могущественной царицы Карии, Артемисии. Наш корабль направлялся на Крит; но нас застигла буря и занесло на берег Та-Кемет. Мы потерпели крушение и просим воинов о помощи: за это я их щедро вознагражу!

Египтянин слушал, хмурясь все больше: имя Артемисии Карийской ему, кажется, ничего не говорило, и язык мой был недостаточно хорош. Потом загорелое гладкое лицо воина снова прояснилось, и он ухмыльнулся. Похоже, начальник гарнизона понял из моей речи главное – мы не опасны, за нами не идет большая сила; а значит, он и его солдаты могут хорошенько поживиться… Конечно, я сулил им награду за спасение: но то когда еще будет, и будет ли! А мы уже в их руках, со всеми потрохами!

Ничего не ответив мне, египтянин повернулся к своим спутникам, и они ожесточенно заспорили. Я понял их речь и на сей раз, хотя и с трудом. Воины уже решали, кому из них достанется товар, а кому – пленники!..

Тут один из наших воинов, догадавшись, что происходит, выстрелил и уложил кого-то из отвлекшихся врагов. Но остальные египтяне не дремали, и наш храбрец упал мертвым; а следом другой наш воин, выхвативший из колчана стрелу. Больше никто не пытался сопротивляться.

Нас заставили сойти с корабля и, согнав вместе, повели в сторону крепости. Я споткнулся, увязнув в горячем песке; и ощутил, как меня поддержала рука Артабаза. Я благодарно взглянул на моего слугу и друга.

– Я постараюсь нас вытащить, – прошептал я. Хотя уже плохо представлял как. Конечно, у меня в Египте жил родич – Исидор; но он жил слишком далеко на юге, если еще не умер и не попал в немилость. И кто передаст ему весть от меня?

Но я заставил себя успокоиться и сосредоточился на самом насущном. Мы остались живы: и те, кто захватил нас, надеялись извлечь из нас прибыль. А значит, нас напоят и накормят, и дадут крышу над головой!

В этом мои надежды оправдались; но только в этом. Египет не так легко отдает своих «живых убитых» – этим именем они называют захваченных в плен, которых считают обязанными служить избранному богами народу.

И скоро мы уже плыли на юг, запертые в тесный вонючий трюм. Нас не собирались выставлять на торгах – нет: насколько я понял, египтяне вознамерились отправить нас на общие работы, на которых использовали военнопленных и преступников! И хорошо еще, если в садах при храме или на строительстве, а не в золотых рудниках!..

И теперь я надеялся только на то, что меня не разлучат с Артабазом. И на то, что я сумею подать весть Исидору – и мой родич что-нибудь сделает, чтобы спасти меня и моих товарищей. Если только способен на это…

Я сидел на гнилой соломе, раздетый до набедренной повязки: как и следовало ожидать, у нас отобрали все, что имело ценность. И только моего критского бычка я сохранил. Я сжимал его в кулаке и думал о доме и семье, черпая силы в этих сладостных воспоминаниях.