Читать книгу Сын Эльпиды, или Критский бык. Книга 2 - Дарья Владимировна Торгашова - Страница 4

Впереди, с воинами Фарнака, меня поджидал также Артабаз. Я так понял, что Поликсена не взяла его с собой, оставив в Вавилоне, и был весьма удивлен встречей с молодым евнухом; однако все объяснения мы приберегли до первого привала, когда поставили палатки. Оказалось, что люди Фарнака везли палатки с собой, ловко приторочив к спинам лошадей.

Я присел у костра, над которым в котле кипела ячменная похлебка с вяленым мясом: Артабаз нарезал для нее коренья. Когда евнух закончил и поднял глаза, я сделал ему знак подойти, попросив присмотреть за похлебкой одного из карийцев. Мы с Артабазом отошли в сторону – и перс воззрился на меня в молчаливом ожидании.

– Ведь Поликсена не взяла тебя с собой? Как же ты нашел нас… и почему решил бежать из Вавилона с нами? – спросил я.

Темные глаза Артабаза широко раскрылись, он опустил тонкие руки.

– Мой господин мне не рад?

– Нет, я очень рад, – уверил я его. – Но я хочу знать, как все было!

По лицу юноши разлился счастливый румянец. Он поклонился и начал рассказывать.

– Когда госпожа покинула город, не вспомнив обо мне, я решил сам разыскать тебя, господин. Я сказал слугам гарема, что с тобой, верно, приключилась беда… ведь я слышал все, что вы замышляли.

Артабаз слегка улыбнулся.

– Если бы я вышел на твой след, господин, меня, конечно, убили бы, как тебя! И я знал… что меня подвергнут пыткам и убьют, если я вернусь в Вавилон; а если бы я не настиг госпожу, то умер бы от жажды или попал в зубы хищникам!

Артабаз покраснел, гордясь своей храбростью и предприимчивостью. А я стиснул зубы от стыда. Я совсем не подумал о том, что отвечать за меня, скорее всего, пришлось бы моему слуге, – Аместрида, снова воцарившись на зиму в Вавилоне, наверняка подвергла бы юношу пыткам, чтобы выведать наши планы!.. И вообще – я почти не думал о нем в эти дни, озаботившись судьбой семьи и своей собственной. Артабаз выходил меня, когда я лежал при смерти, верно служил мне столько лет, исполняя и предугадывая мои желания, – а я бросил его позади, как ненужный хлам!..

Эти мысли без труда читались на моем лице. И все же я сказал персу:

– Но ведь Вавилон – твой дом! Те земли, куда я держу путь, совсем тебе чужие!

Артабаз низко поклонился.

– Мой дом там, где мой господин. Моя преданность принадлежит тебе без остатка, и для меня нет другого пути!

Я порывисто обнял его, ощутив, как дрожит худенькое тело.

– Прости меня, дорогой мальчик. Клянусь, я больше никогда тебя не отошлю!

Артабаз всхлипнул от радости. А я, почувствовав, что готов перейти некую грань, отстранился и похлопал евнуха по плечу.

– Ну, ступай! Спроси Поликсену, может, ей что-нибудь нужно!

Оказалось, что моя супруга видела наше объяснение… она, конечно, ревновала, но была рада, что Артабаз снова с нами. Мы все любили его.

Дальше мы двигались быстро – достаточно быстро для отряда, в котором двое шестимесячных детей. На третий день Артемисия опять захворала, так что полночи горела огнем и кашляла; но лихорадка прекратилась так же быстро, как началась. А вавилонянка Нупта, кормившая Медона, сказала, что жар у детей – это хорошо: значит, тело выжигает болезнь.

Вавилон и покровительство персов для нас остались в прошлом; и позади, и впереди расстилалось неведомое. Артемисия, доверенная советница Ксеркса и самодержавная властительница своей маленькой страны, в конечном счете, могла оказаться еще опаснее Аместриды! Но когда мы достигли Галикарнаса, наша общая усталость перевесила все опасения. Я мечтал уже только о том, чтобы выкупать с дороги детей, устроить их под крышей и самому вымыться и поспать в настоящей постели.

Но, несмотря на это, я был поражен видом карийской столицы – как в свое время меня изумили великие твердыни персов. Я уже почти забыл, что существуют такие города: беломраморные, легкие, с изящными портиками и стоями, среди кипарисовых и оливковых рощ, которые щедро питают ручьи. Неужели в таком месте царствует союзница Ксеркса?..

Фарнак назвал себя, и городская стража впустила нас: мы направились по аллее прямо к белому дворцу с красной черепичной крышей, стоявшему на холме, с видом на гавань. Меня это порадовало и встревожило – значит, Артемисия действительно хотела видеть нас своими гостями, и скоро нам предстояла встреча с ней. Я заметил на улицах как людей в эллинских нарядах, так и азиатов; причем здесь персов было больше, чем в Милете. Однако, – что удивительно, – в отличие от Милета, здесь греки и варвары не проявляли враждебности друг к другу.

Нас провели через сад, мимо царских конюшен, а потом в гостевые комнаты. Нас пригласили в бани, выложенные мозаикой, с колоннами из черного порфира. Позаботившись о детях, я был счастлив окунуться в горячую душистую воду, отскрести с себя грязь, а потом лечь на стол, отдавшись в руки массажиста.

Нам с женой предоставили раздельные комнаты. Оказавшись в моей спальне, я съел то, что мне принесли: вкусные белые лепешки с жареной рыбой, которые запил легким яблочным вином. И меня неудержимо заклонило в сон.

Мне стало стыдно за такую беспечность – но я лег на прохладную постель и, вытянувшись, заснул с великим наслаждением.

Очнулся я от прикосновения к плечу… Я мгновенно вскинулся и сел: передо мной стоял мальчик-служитель. Уже смерклось, и комната наполнилась тенями.

– Царица желает тебя видеть, – сказал он. – Идем.

Я кивнул, готовый к этому.

– Моя одежда… Ее принесли?

Оказалось, что наши вещи уже успели разобрать. Мне стало неприятно и страшновато – но здесь мы больше не были себе хозяевами.

Я выбрал лучшее платье, которое у меня было с собой: красные мидийские шаровары и хитон с золотым шитьем. Мальчик помог мне умыться и причесаться, и мы пошли.

Артемисия ожидала меня в просторном помещении, которое я назвал бы «малым залом приемов». Переступив порог, я мельком оглядел зал – и в глаза мне бросились египетская мебель черного дерева и множество предметов критского искусства, к которому царица, очевидно, питала пристрастие. И только после этого я осмелился посмотреть на саму хозяйку, которая поднялась с кресла навстречу мне.

Артемисия представлялась мне ослепительно прекрасной и грозной, как Артемида-охотница. Но действительность, как водится, обернулась совсем иной.

Царица Карии была женщиной среднего роста, крепкого сложения, – она уступала моей жене и ростом, и красотой; однако в своем роде оказалась очень привлекательна. Она была темноглазой и черноволосой, как ионийка, – у нее было типично греческое лицо, с прямым тяжеловатым носом и невысоким лбом; но в больших глазах светились ум и непреклонная воля. Ее фигуру облекали хитон и пеплос из золотой парчи с серебряными узорами, и она была накрашена густо, как египтянка. Я понял, что Артемисия умеет сочетать обычаи разных стран и выбирать то, что подходит именно ей.

Я поклонился и замер на несколько мгновений; выпрямившись, я услышал предложение сесть, произнесенное звучным низким голосом. Артемисия тоже села: она не сводила с меня изучающего взгляда. А потом попросила вкратце изложить историю моих странствий.

Я начал рассказ – сдержанно, стараясь обходиться общими словами; но потом увлекся и поведал даже больше, чем хотел бы. Артемисия не упустила ничего.

– Итак, передо мной Питфей Гефестион, вечный изгнанник… человек без родины, – произнесла она наконец, улыбаясь слегка насмешливо. – Тебе не подошел ни милетский трон, ни вавилонский, – Милет для тебя слишком греческий город, а Вавилон слишком восточный. Ведь так?

Я поклонился в знак согласия.

– В таком случае, оглянись вокруг, – Артемисия повела рукой, словно предлагая мне окинуть взором не только этот зал, но и всю свою землю. – Разве моя Кария не прекрасна? Здесь ты найдешь сочетание греческих устоев с наследственной властью, на азиатский манер. Мои люди живут так, как им нравится, но покорны единому монарху – мне… А ты мог бы стать моим ценным советником.

Я наполовину ожидал этого; но все же растерялся.

– Это очень лестно, госпожа, однако…

Артемисия остановила меня жестом.

– Ты умен, ты много повидал в своей жизни и способен на неожиданные мысли. Большая часть моих советников умеет только действовать по указке, и от них немного толку; а другие слишком тщеславны.

Она поморщилась.

– В тебе нет жажды власти – ты сам был царем и изведал, что это такое… Но если ты встанешь за моим плечом, вместе мы могли бы свершить очень многое!

Я выпрямился и сцепил руки на коленях, стараясь сохранить самообладание.

– Благородная царица! Я чрезвычайно признателен тебе за это предложение и польщен, однако твои слова застали меня врасплох… и я еще не знаю, что велит мне моя мойра. – Я коснулся моего критского бычка, на которого Артемисия уже обратила внимание. – Мне нужно время, чтобы подумать!

Артемисия усмехнулась.

– Иначе говоря, ты уже ищешь, как бы отвертеться, – но так, чтобы не навлечь на себя мой гнев! – резко сказала она.

Я невольно содрогнулся. Я вдруг увидел, какой эта женщина была в битве при Саламине: стоя на палубе, одетая в броню, она громовым голосом отдавала команды, ведя свои корабли в атаку. И я не знал, как теперь ответить ей.

– Что же мне с тобой делать, гость?

Артемисия поднялась с кресла-трона. Я был вынужден подняться тоже, почтительно взирая на нее.

Царица в задумчивости прошлась по ониксовому полу, заложив руки за спину. Потом она повернулась ко мне, но взгляд темных глаз теперь был отсутствующим.

– Ты слишком медлил, уже близится зима… У меня не так много кораблей и обученных моряков, чтобы жертвовать ими попусту. И даже если Посейдон пощадит тебя и ты бросишь якорь у греческого берега, тебя узнают везде. – Тут Артемисия, как я и ожидал, скользнула взглядом по моим ногам. – Тебя убьют или обратят в раба – а я лишусь и судна, и людей!

По моей спине пробежал озноб… Все, о чем говорила карийка, представилось мне слишком зримо. И я достаточно успел узнать и женщин, и правительниц: если бы я ответил Артемисии отказом во второй раз, она бы мне этого не простила.

Я поклонился.

– Великодушная царица! Должен ли я понимать твои слова так… что ты предлагаешь мне свое гостеприимство на эту зиму?

В глазах Артемисии зажглись огоньки… Но потом она равнодушно пожала плечами.

– Это обошлось бы мне дешевле.

Значит, ей хотелось задержать меня, – чтобы оценить, что я за человек и какую могу принести пользу! А следующей весной Ксеркс отправится в новый поход против греков: и Артемисия, конечно, опять будет его сопровождать!

Царица снова опустилась в кресло, расправив складки золотого пеплоса; я увидел, как вспыхнули самоцветы на ее сандалиях. А потом она неожиданно произнесла:

– Я рада, что ты внял голосу разума. Было бы жаль, если бы пострадали твои дети… особенно эта крошка, которая носит мое имя. Ведь ты думал обо мне, когда назвал ее Артемисией?

Я едва сдержал улыбку. Даже такие умные женщины падки на лесть!

– Да, госпожа, – сказал я: умолчав о том, что имя для дочери выбрала моя жена. – Я наслышан о твоих выдающихся качествах.

Артемисия открыто улыбнулась.

– Слухи обычно преувеличивают. Но мне также известно, что тебя превозносят как певца и музыканта. И кифара у тебя всегда с собой, не правда ли?

Я покраснел.

– Да, царица.

Она оживилась и хлопнула в ладоши, подзывая мальчика-слугу.

– Покажи мне свое искусство. Таких ценителей, как я, ты среди персов не найдешь.

Когда принесли мой инструмент, я, – как и тогда, когда выступал для Аместриды, – постарался забыть, кого вижу перед собой, и полностью вверить себя Аполлону. Я многое перенял у разных народов, с которыми сводила меня судьба: и я старался выразить чувство прекрасного, радость и боль любви, как это понимали в Элладе, в Персии, в Вавилоне… Только чувства воинов, боюсь, я все еще понимал недостаточно, и мне никогда не удавались боевые пеаны.

Когда я смолк, то увидел в глазах Артемисии слезы.

– Молва о тебе правдива… – произнесла она. – Будет жаль, если такой голос умолкнет слишком рано.

Несколько мгновений мы молчали. Потом Артемисия сделала мне знак удалиться.

– Ступай отдохни. Я позову тебя позже.

Я поклонился и ушел – оставив правительницу Карии во власти дум, от которых зависела моя судьба.