Читать книгу Желание покоя - Джозеф Шеридан Ле Фаню - Страница 10

Полагаю, я вела себя глупо, но если бы вы видели странное и неприятное лицо месье Дроквилля, если бы слышали его трескучий гнусавый голос, полный презрения, вы бы меня поняли. Признаюсь, я дрожала от страха, когда мы углубились в темную аллею, ведущую к дому.

Я немного замешкалась на подъездной дороге, не длинной, но обеспечивающей хороший обзор парадной двери. Я слышала страшные истории о глупых девушках, таинственно похищенных и увезенных в монастырь, о которых больше никто не слышал. У меня были сомнения, стоит ли мне, если я увижу незнакомую карету у двери дома, развернуться и бежать в лес. Но перед домом, как обычно, было пусто и тихо. На гравии лежали острые тени фронтонов, а редкие пучки травы не были примяты колесами. Поэтому, вместо того чтобы убежать, я поспешила в дом вместе с Лаурой Грей, чтобы захватить позиции, прежде чем мы окажемся под угрозой.

Вбежав внутрь, мы заперли входную дверь, задвинули щеколду и накинули цепочку. Зараженные друг от друга паникой, поднялись по широкой лестнице в нашу комнату, повернули ключ в замке и стояли, прислушиваясь, пока не восстановили дыхание. Потом я беспокойно позвонила в колокольчик, и к нам поднялась Энн Оуэн, или, как говорят деревенские, Энн Уан.

– Где миссис Торкилл? – спросила я через дверь.

– В буфетной, мисс.

– Запри и закрой на щеколду заднюю дверь и никого не впускай.

Мы провели час в состоянии готовности и в конце концов осмелились спуститься вниз, где увидели Ребекку. От нее мы узнали, что странный джентльмен, который был с мистером Кармелом, уехал более часа назад. Мы с Лаурой, посмотрев друг на друга, не могли не засмеяться.

Ребекка слышала часть разговора, который она связала со мной только годы спустя. А в то время она понятия не имела, о ком идет речь. Что до меня, я даже сейчас не вполне уверена, что была предметом того разговора. Ниже я приведу его настолько точно, насколько помню.

Так вот, Ребекка Торкилл, находясь в буфетной, услышала голоса у окна и тихонько выглянула наружу.

Чтобы вам все было понятно, я должна описать задний двор поместья. За домом приказчика, в котором жил мистер Кармел, стояло несколько больших деревьев, а за ними, густо обвитый плющом, находился торец кладовой. Конный двор, стены которого также были увиты плющом, образовывал вторую границу этого маленького уединенного дворика. Однако тому, кто не знал о существовании окна, спрятанного в зарослях плюща, скрыться в нем было невозможно. Стоя у этого окна, Ребекка Торкилл прекрасно видела мистера Кармела, к которому всегда относилась с подозрением, и его гостя, того самого джентльмена в черном, который, кажется, никому не нравился.

– Как я сказал вам, сэр, – проговорил мистер Кармел, – через моего друга Эмброуза я договорился о молитвах за эту душу. Они будут возноситься дважды в неделю в церкви в Париже.

– Да, да, да, все это очень хорошо, конечно, – ответил суровый голос, – но кое-что мы должны сделать сами: знаете, святые нас не побреют.

– Сэр, боюсь, что я не вполне понял ваше письмо, – пробормотал мистер Кармел.

– Все вы поняли. Знаете, однажды она может стать ценным приобретением. Пора взяться за дело, понятно? Возьмитесь за дело. Человек, который это сказал, может это сделать. Поэтому тотчас приступайте.

Мистер Кармел кивнул.

– Вы спите, – категорично произнес гость. – Вы сказали, там есть энтузиазм и воображение. Я принимаю это как должное. Я нахожу там дух, смелость, сильную волю, упорство, непрактичность, ни капли трусости и немного дикости! Почему вы не увидели всего этого сами? Чтобы обнаружить характер, вы должны провести испытание. Вы могли узнать все это в одном разговоре.

Мистер Кармел снова кивнул.

– Пишите мне каждую неделю, но не отправляйте письма в Кардайлионе. Я буду писать вам через Хикмана, по старинке.

Больше она ничего не слышала, так как они отошли. Гость оглянулся на окна Мэлори. Это был один из его яростных быстрых взглядов, но он не заметил ничего подозрительного и продолжал говорить еще несколько минут. Потом он быстро вошел в дом приказчика, а еще через несколько минут уехал из Мэлори.

Вскоре после этого приключения, ибо любое происшествие, что обсуждалось более десяти минут, было для нас приключением, я получила письмо от матушки, которое содержало следующий абзац:

«На днях я написала мистеру Кармелу и попросила его об услуге. Если он почитает с тобой на итальянском, а мисс Грей, я уверена, присоединится к вам, я буду очень рада. Он провел много времени в Риме и силен в итальянском; хотя люди считают этот язык простым, его произношение даже сложнее французского. Я забыла, упоминала ли мисс Грей итальянский среди языков, которым она может учить. Но как бы то ни было, если мистер Кармел возьмет на себя такой труд, это будет прелестно».

Мистер Кармел, однако, не приходил. Если инструкция «тотчас приступать» была дана на мой счет, то он не сдержал обещание, ибо я увидела его лишь через две недели. Большую часть этого времени он отсутствовал, и мы не знали где он находился.

В конце концов однажды вечером он вновь появился в окне. Пил с нами чай и сидел на скамейке у окна – «его скамейке», как он говорил. С нами он провел, охотно беседуя, часа два, не меньше.

Конечно же, мы не упустили возможности попытаться узнать что-то о джентльмене, которому он нас представил.

Да, его звали Дроквилль.

– Мы подумали, – сказала Лаура, – что он может быть священнослужителем.

– Священник он или нет, уверен, вам все равно, лишь бы он был хорошим человеком. И он таков, и к тому же очень умен, – ответил мистер Кармел. – Он великий лингвист, был почти во всех странах мира. Не думаю, что мисс Этель много путешествовала, в отличие от вас.

Он ловко увел нас от месье Дроквилля к Антверпену и бог знает чему еще.

И все же его визит был неспроста. Он действительно предложил свои услуги, чтобы почитать с нами по-итальянски. Предварительно он направил беседу на родственные темы и только потом хитро перешел к сути. Мы с мисс Грей, зная, чего ожидать, боялись посмотреть друг на друга – мы бы непременно рассмеялись, пока он окольными путями вел нас к искомому.

По обоюдному решению мы отвели понедельник, среду и пятницу каждой недели для совместных вечерних чтений. Теперь мистер Кармел уже не сидел на своей скамейке снаружи. Он сидел за чайным столиком, как один из нас, и иногда оставался дольше обычного. Я… я считала его очаровательным. Он определенно был умен, а для меня казался чудом учености. Он был приятным, разговорчивым и совершенно особенным!

Не могу сказать, был ли он холодным или бесстрастным. Его глаза казались мне тем более восторженными и необычными, чем чаще я видела его. Я даже внушила себе, что холодная и меланхоличная безмятежность, которая удерживала нас на расстоянии, была искусственной и что под ней можно разглядеть игру и огонь совершенно иной натуры. Правда, я постоянно меняла суждение на сей счет, и эти вопросы погружали меня в долгие часы размышлений.

Какими скучными стали дни без него и как приятно было ожидание наших коротких встреч!

Наши чтения продолжались примерно две недели, но однажды вечером, ожидая скорого прихода учителя, как я называла мистера Кармела, мы получили записку, адресованную мисс Грей. Она начиналась: «Дорогая мисс Эт», но последние две буквы были зачеркнуты, и теперь там значилось «мисс Грей». Я сочла это свидетельством того, что его первая мысль была обо мне.

Далее в записке говорилось:

«Я сожалею, но долг зовет меня на время покинуть Мэлори и приостановить наши итальянские чтения. У меня есть лишь минута написать, чтобы вы не ждали меня вечером, и сказать, что в данный момент я не могу назвать день моего возвращения.

В огромной спешке и с многочисленными извинениями,

поистине ваш

Э. Кармел».

– Так он снова уехал! – сказала я раздосадованно. – И что нам сегодня делать?

– Что захотите – все равно… Мне жаль, что он уехал.

– Как же он неусидчив! Почему он не может спокойно жить здесь? У него не может быть настоящих дел вдали отсюда. Возможно, имеет место долг, но это больше похоже на праздность. Наверное, ему наскучило так часто приходить к нам читать Тассо и слушать мою чепуху. Мне кажется, или записка в самом деле очень холодна?

– Вовсе нет. Разве что немного. Но не холоднее, чем он сам, – сказала Лаура Грей. – Он вернется, когда закончит дела: я уверена, что у него есть дела, иначе зачем ему лгать об этом?

Я обиделась из-за его отъезда и еще больше из-за записки. Его бледное лицо и большие глаза я считала самыми красивыми в мире.

Я взяла один из справочников Лауры о полемике – они были отложены, когда улеглась первая паника и стало ясно, что мистер Кармел не собирается поколебать нашу веру. Листая страницы, я сказала:

– Если бы я была неопытным молодым священником, Лаура, я бы страшно боялась подобных чаепитий. Кажется, я знаю, чего он боится: боится ваших глаз, боится влюбиться в вас.

– Определенно не в меня, – ответила она. – Может быть, вы хотите сказать: он боится, что скажут люди? Думаю, мы с вами сможем все опровергнуть. Но мы болтаем глупости. Те, кто посвятил себя Богу, говорят с нами, мы видим их, но между нами стоит непроходимая стена. Представьте прозрачное стекло, сквозь которое вы можете видеть так же ясно, как сквозь воздух, но толстое, как лед, на котором проходит голландская ярмарка. Таков их обет.

– Интересно, девушка когда-нибудь влюблялась в священника? Это была бы трагедия! – сказала я.

– Смехотворная, – улыбнулась Лаура. – Помните старую деву, которая влюбилась в Аполлона Бельведерского? Это может случиться только с сумасшедшей.

Думаю, для Лауры Грей это был скучный вечер. Для меня уж точно.