Читать книгу Нигде посередине - Дмитрий Казьмин - Страница 2

Я не знаю, где сейчас Глаша, и жива ли она вообще; подозреваю, что уже нет. Как нет уже в живых и некоторых других дорогих мне людей, фигурирующих в этой повести. Что же до Глаши, то она просто бесследно пропала, исчезла из соцсетей, перестала брать трубку, и все попытки её найти закончились неудачей. Примерно за полгода до своего исчезновения она прислала эту фотографию Дашке смской, а та переслала мне, с вопросом «а кто эта женщина, которая мне пишет?» Фотография была сделана года за полтора до её, Дашкиного, рождения, и неудивительно, что имя «Глаша» ей ничего не говорит. Я же тот момент, когда был сделан этот снимок, помню очень хорошо. Дело было на новый, 1996-й год. Его мы отмечали в тесной компании единственных на весь городок трёх русских, детали опустим пока. Кажется, была ещё парочка толстых аборигенов. Ну то есть самых настоящих индейцев, или так они представились. Но те довольно быстро перепились и куда-то сгинули, а мы остались втроём допивать недопитое и танцевать. Пили «на всё что завалилось за подкладку», а курили прямо в квартире, до тех самых пор пока Дашка не родилась. Плясали, кажется, под «Агату Кристи», тогда это была самая заезженная кассета во всём небогатом ассортименте. С одной стороны была «Позорная звезда», с другой – «Декаданс». Магнитофон был куплен за доллар на какой-то барахолке. Мебель была только казённая, всё что было своего – умещалось в багажник машины. Машина была, правда, своя, но только наполовину: вторая половина принадлежала Катьке и Юче. По столу среди бокалов и окурков бродил Крыс.

Получив эту старую смазанную фотографию, я долго не мог от неё оторваться. Нет, конечно, у меня у самого хранится ворох фотографий из того периода, и гораздо лучше качеством, но ни на одной нельзя так явственно ощутить сам вкус того времени, искренность момента, отсутствие позы, а здесь пожалуйста: руку приложи, и соприкоснёшься. Это то, что уходит первое: вкус, ощущение, эмоциональный резонанс. То есть факты все помню: как кого звали, что пили, какой был год, номер квартиры, расположение комнат, линолеум, кран на кухне, дверную ручку на ощупь. Помню, сколько нам было лет, какие экзамены сдавали, что читали и из-за чего ссорились. А вкуса – не помню. То есть помню, что мы делали, но не помню, какими мы были, не могу посмотреть своими глазами – теми. Могу смотреть на себя со стороны, как на чужого человека: вот, был такой, звали так-то, родился, учился, женился, детей наплодил. Были, кажется, какие-то терзания и метания, но сейчас уже смешно вспомнить, из-за чего. Примерно так же я мог бы описывать жизнь своей прабабки, только что разве с меньшей детализацией. Если я когда-нибудь сяду писать автобиографическую повесть, то мне придётся домысливать диалоги, добавлять бытовых деталей, и аккуратно расставлять мизансцены, с тем чтобы оживить сюжет, оттеняя главное и замазывая ненужное, вылепливая по памяти нас самих и неизбежно приукрашивая.