Читать книгу Нигде посередине - Дмитрий Казьмин - Страница 7
Россия
Биокласс. Галина Анатольевна. Подросток
ОглавлениеМного, много лет спустя, в далёкой-далёкой галактике, мы сидели на веранде и вели задушевную беседу со старшей дочерью. Бедный ребёнок только-только выпутался из очень неприятных отношений, и речь шла о том, есть ли вообще на свете нормальные мальчики и как их найти. Момент был душевный и искренний, и я почувствовал, что вот она, эта минута, когда отцу полагается сделать мудрое выражение лица и поделиться опытом всей своей жизни, по возможности сжатым в один легко запоминающийся слоган. Краткость, как вы уже поняли, не мой конёк, но, поскребя в затылке, я откинулся в кресле и рассказал историю. История была примерно такая.
Когда-то, давным-давно, мне было пятнадцать лет, и я учился в девятом классе, в том самом классе, где училась и твоя мама. Класс был особенный, не такой, как все, и у нас была замечательная классная руководительница, которая, собственно, всем этим классом и заведовала. Звали её Галина Анатольевна. Когда я говорю «замечательная», я не имею в виду ангельский характер или какую-то особенную мудрость. Она могла быть вспыльчивой, могла быть предельно резкой, иногда бывала несправедливой и мнительной, но это всё происходило от её любви к своему детищу, к этому классу, ради которого она и жила. Когда я попал в этот класс, многое в нём было непохоже на ту школу, в которой я учился раньше, но больше всего меня поразило то, что в нём учителя, Галина Анатольевна в первую очередь, обращались к ученикам на «вы». В любой другой школе учителя ученикам тыкали, и это считалось нормой. Наблюдение это настолько меня удивило, что я даже однажды набрался духу и обратился к Галине Анатольевне с вопросом.
– Галина Анатольевна, – сказал я ей однажды. – Скажите, а почему вот вы всегда говорите мне «вы»? Я же простой ученик.
Галина Анатольевна посмотрела на меня поверх очков, и сказала:
– Митя. Я обращаюсь к вам на «вы», потому что я вас уважаю. Взрослые люди, когда хотят показать своё уважительное отношение, обращаются друг к другу на «вы». А теперь отойдите, пожалуйста, и не мешайте мне проверять ваши работы.
Я отошёл потрясённым, и не только потому, что меня в первый раз в жизни назвали взрослым. Я был прыщавым сальноволосым шкетом без выдающихся дарований, и уважать меня было особо не за что, и это в меня хорошо вдолбили за предыдущие восемь лет школы. Ну то есть мне ставили пятёрки, ставили двойки, трепали по холке, вешали на доску почёта, снимали с неё, нашивали звёздочки и ленточки и их отнимали, ставили в пример, давали грамоты, чихвостили перед школьной линейкой или, наоборот, чем-нибудь награждали, но это всё делалось как поощрение за исполнение каких-то установок, поручений или, наоборот, как наказание за пренебрежение ими. Ну то есть примерно как мы даём собаке вкусняшку за выполненную команду. Об уважении речи никогда не шло, как мы не уважаем же собаку за то, что она дала лапу. Идея того, что старший, учитель, может уважать младшего, ученика, а, стало быть, возвышать его до собственного уровня, там просто не фигурировала и никому даже близко не приходила в голову. Нас учили, нас держали в узде, но никогда и никто нас не уважал. Как следствие, идея уважения друг к другу среди ровесников тоже не то, что не культивировалась, но даже не упоминалась. Не было вообще такого понятия.
Слова Галины Анатольевны мне хорошо запомнились, и я долго, на протяжении многих лет, к ним возвращался. Постепенно я стал понимать, что если взрослый авторитетный человек с несравненно большими знаниями и житейским опытом меня уважает, то, значит, не за сальные патлы и не за пятёрку по контрольной, а что-то во мне есть, мне самому невидимое, что достойно уважения. Иными словами, я стал осознавать, постепенно, не сразу, что я – личность, и мне как личности органически присуще что-то, что в глазах учителя достойно уважения. Отсюда оставался один шаг до следующего открытия – у меня есть достоинство, обычное, простое человеческое достоинство. Это сейчас смешно об этом рассказывать, а тогда для меня, подростка, это было как обретение своего «я», как выздоровление после болезни, и этот процесс занял много времени, даже не один год. Когда я оборачиваюсь назад, мне кажется, что главным итогом двух лет в биоклассе (ну, не считая твоей мамы, конечно) стало не столько понимание биологии, которое мне пригождается до сих пор, сколько именно это – обретение чувства человеческого достоинства. Это именно тот камертон, по которому ты всю жизнь оцениваешь свои собственные поступки, и это то, что заставляет тебя видеть такое же достоинство в других людях и его беречь. Уважение к другому человеку – это не форма вежливости, это бережное, трепетное отношение к его человеческому достоинству.
Так вот, послушай, дочь моя, сейчас я скажу тебе тот самый слоган, которого ты всё это время ждала.
Никогда, никогда не позволяй себя не уважать.
Я поясню ещё раз, чтобы ты поняла. Неуважение – это посягательство на личное достоинство человека. Твоё личное достоинство.
Ты девочка мягкая, податливая, склонная всё понимать, принимать, прощать и брать вину на себя. Это черта твоей мамы, ты в этом плане в маму пошла. Многие мальчики будут воспринимать эту мягкость как слабость. Найдутся и те, кто будет этим нагло пользоваться. Ты можешь отступать как угодно далеко вглубь своей территории, но ты должна, обязана провести очень чёткую линию на песке, за которую никто, никогда, ни на одну минуту, не может переступить. Эта черта – неприкосновенность твоего личного достоинства. Существует множество способов эту черту перейти: ложь, недоверие, личное оскорбление, не дай Бог, рукоприкладство. Мужики – народ изобретательный, и арсенал методов у них велик. С чем-то ты уже столкнулась, что-то тебе ещё предстоит понюхать. Но никогда, ни при каких условиях, ни по пьяни, ни в ссоре, ни в какой угодно запальчивости, твоё достоинство не могут унизить. Если это произошло, то отношения должны обрываться, немедленно, в ту же минуту, и навсегда. Никаких приходов-уходов, никаких прости-я-больше-не-буду. Вот посмотри на нас с мамой. Нас-то ты знаешь как облупленных – не Бог весть какой идеал, но худо-бедно без малого тридцать лет в любви и, в общем-то, по большей части в согласии. Всякое бывает во взрослой жизни, но вот тебе как на духу: никогда, ни разу, ни в какой ссоре ни один из нас не обозвал другого грубым словом. Ссора ссорой, крик криком, а вот унизить личное достоинство – это табу.
И ещё я тебе про мальчиков скажу, и как отличить нормального от обычного. Уж что-что, а про мальчиков-то я понимаю, сам такой. Послушай.