Читать книгу Конспекты на дорогах к пьедесталу. Книга 3. Часть 2. Учёба спорту не помеха - Елена Поддубская - Страница 11

В среду, придя в институт раньше всех, Николина тоже видела Эрхарда и даже поздоровалась с ним. Коротко обменявшись традиционными вопросами-ответами, они разошлись. Лена спешила проверить расписание занятий на остаток недели. Если верить тому, что оставил ей в диспансере Попинко, уроки сегодня начинались с лекции по анатомии. Лекционный зал находился как раз в той части здания, где летом была приёмная комиссия, а во время учебного года деканат. Доска объявлений висела как раз здесь же.

Уже совсем скоро в коридоре стали появляться студенты. Они проходили мимо, кто небольшой компанией, кто по одиночке. Знакомых среди них не было. Следуя за потоком, Николина дошла до того места, где коридор разветвлялся, и оказалась перед дверью на кафедру анатомии. Потянув дверь на себя, студентка увидела Лыскова. Стоя к ней спиной, он вытирал открытое стекло навесного стенда и напевал себе под нос: «Педсоветик, педсовец, значит скоро нам хе-хец. Педсовет у деканА, означает всем хана».

Николина улыбнулась. Из открытой двери одной из классных комнат раздался голос с хрипотцой, какая бывает у людей немолодых:

– Павел Константинович, вы бы потише пели песни такого рода. Подведёте вы всех нас под монастырь.

Лысков перестал петь, закрыл дверь стенда на ключ и ответил весело:

– Не переживайте, профессор, меня никто не слышит.

– Вы уверены? – Весёлый голос девушки прозвучал столь неожиданно и громко, что Лысков вздрогнул. В коридор выбежал седовласый мужчина.

– Вы кто? – строго спросил он.

Лысков, поняв, что за его спиной стоит совсем не Наталья Сергеевна, тоже повернулся.

– Николина! Детка! Как ты тут оказалась? – закричал преподаватель и пошёл навстречу, широко раскрыв руки.

– С неба свалилась, – засмеялась Лена. Они обнялись, расцеловались в щёки и только после этого обернулись на ничего не понимающего Удалова.

– Пётр Николаевич, – Лысков сиял, словно собирался представить профессору близкого родственника, – познакомьтесь, это – Лена Николина. Группа один-один. Из наших больных, увезённых из колхоза на вертолёте. Помните, я вам рассказывал?

Удалов внимательно посмотрел на девушку:

– Как ваша ножка, барышня?

Старомодное выражение сразу напомнило друга Попинко. Лена учтиво склонила голову:

– Хорошо, профессор. Но ножка это у Кашиной. А у меня…

– А-а, у вас голова, простите, – поправился Удалов, одёргивая красивую вязанную жилетку, надетую поверх рубашки с галстуком. – Ну и как ваша голова?

Лена и Павел Константинович засмеялись.

– Голова это у Стаса Доброва с третьего курса. Вихрастый такой, чернявый, вы его знаете… А у Лены… – попробовал объяснить Лысков.

– Что у Лены? – профессор, похоже, стал терять терпение. Сначала он испугался, потом хотел отчитать студентку за то, что зашла на кафедру без разрешения, а теперь вот никак не мог понять, что же это за болезнь, что так тщательно скрывают от него. – Так что у Лены? – переспросил он, нахмурившись.

– У меня сальпингоофорит, – выговорила девушка по слогам. Лысков и Удалов кивнули друг другу. Профессор даже всплеснул руками.

– Ах, ну да! Вы же говорили мне, Павел Константинович, про женские проблемы. Совсем я стал память терять, – он прикоснулся двумя пальцами ко лбу, как артист на сцене, – ничего не помню.

– Ваша память, профессор, таким образом защищает мозг от перенагрузок, – серьёзно ответила Николина, чтобы как-то сгладить неловкое положение, созданное ею же.

– Вы так думаете? – Удалов посмотрел на девушку уже с интересом. Она кивнула:

– В «Науке и жизнь» я читала, что каждая система организма всегда выбирает для себя приоритеты. Пищеварительная в первую очередь расщепляет белки – самые сложные по структуре. Зрительная реагирует на свет, а не на формы. Память, как высшая функция головного мозга, имеет такие же избирательные способности. Ой… – остановилась Лена, заметив, как мужчины смотрят на неё с подозрением. – Простите, профессор, что рассказываю вам всякую ерунду. Вам, главное, – знать, что у вас через несколько минут лекция и о чём она. А про диагнозы всех студентов не упомнишь. Правильно говорю? – улыбка вышла извиняющейся. Удалов почесал нос. Сняв очки, он подошёл к девушке совсем близко.

– А вы уверены, милая барышня, что правильно сделали, что поступили в этот вуз, а не в медицинский? – спросил пожилой мужчина совершенно серьёзно. Его круглый живот выпятился вперёд, а голова склонилась, как будто он сердился. Во всяком случае взгляд был из-под бровей, а, чтобы лучше видеть, профессор сузил глаза. Николина перестала улыбаться:

– Знаете, мама тоже мне это говорила. Да и училась я в школе с химико-биологическим уклоном. Вот только врачом быть никогда не хотела.

– А преподавателем по физкультуре хотели бы?

– Ну почему обязательно преподавателем? Я хотела бы стать хорошим тренером. Разве тренеру не нужны знания по анатомии, физиологии, цитологии, гистологии или даже иммунологии? Я вчера перечитала вашу первую лекцию. Так много пока непонятного, но так интересно! Правда-правда. Мы ведь будем всё это изучать не случайно? – она посмотрела на Лыскова, ища поддержки. Профессор повернулся к коллеге и произнёс со значением, подняв вверх указательный палец:

– Вот, Павел Константинович! Сбылось! Я так часто сомневался прав ли я, заставляя наших студентов учить ту же самую гистологию, а теперь понимаю – прав. И эта барышня прекрасно ориентируется в том, что её познания в науке о строении клеток или тканей, о местоположении частей организма или их функциях важны для будущего тренера. Её товарищи, которые задают обратные вопросы, придут к такому же выводу чуть позже. Но обязательно придут. Ведь я прав?

Лена и Павел Константинович убеждённо кивнули.

Удовлетворённый поддержкой, профессор заторопил на урок. Когда он скрылся в кабинете в конце коридора, Николина спросила:

– Павел Константинович, я тут только что видела Эрхарда, агронома из Астапово. А что он тут делает?

Лысков, не ожидая такого вопроса, сначала замялся, но потом рассказал про то, что произошло.

– Долг платежом красен, – обрадовалась Лена.

– Что? – не понял Павел Константинович сразу, но вдруг кивнул, – слушай, а ведь, верно, так и есть. Я даже не подумал о том, что на этот раз мы помогли кому-то из селян. Молодец ты, Николина, – похвалил он Лену, не объясняя за что, и тоже стал торопиться. У него начинались практические занятия, а классные комнаты готовы пока не были. – Ты тоже поспеши. Профессор не любит, когда на его лекцию опаздывают.

Пожелав Лыскову хорошего дня, студентка вышла с кафедры и тут увидела Кашину. Ира шла, опираясь на один костыль. На ней были эффектные, песочного цвета штаны-бананы из лёгкой ткани, торчащие, как галифе и из длинного сапога, и из сапожка из гипса. При опоре на костыль и от ремня сумки, перекинутого на груди наискосок, свитер то и дело сползал с одного плеча, оголяя лямки тоненькой нательной маечки с кружевами и бюстгальтера телесного цвета.

«Ирка, как всегда сексуальна. Нужно будет спросить, где она покупает такое красивое бельё», – подумала Николина, понимая, что её короткая вязанная юбка, надетая поверх шерстяных гамаш, вряд ли привлечёт такое же внимание.

– Привет! – поздоровалась Ира первой, критически осматривая подругу. Продольная полоска рубашки, выправленной поверх юбки, худила Лену дополнительно. Серый цвет линий бледнил и без того светлую кожу лица. Ира ткнула костылём в сторону двери на кафедру анатомии: – Мы тут учимся?

– Нет, там, – Лена указала на коридор. Он был пуст. Лекция начиналась через минуту, и все студенты уже зашли в зал.

– Тогда пошли? – спросила Ира. Лена кивнула.

По пути их нагнал профессор Удалов, с рулоном плакатов подмышкой.

– Опаздываете, барышни, – поторопил он.

– Пётр Николаевич, это та самая Ира Кашина, у которой была проблема с ногой, – Николина постучала по костылю, давая понять, что быстро они идти не могут.

– Понятно. Значит, теперь вся группа в сборе? – заметил Удалов на ходу. —Ладно, подтягивайтесь. Он зашёл в зал, но дверь за собой не закрыл, а только притворил створки. Когда через минуту на пороге лекционного зала первой показалась Кашина, а за ней Николина, группа один-один сорвалась с мест. Те, кто мог, выскочили из-за парт. Воробьёва, Цыганок, Сычёва и Маршал, кинулись к Николиной и стали обнимать её, забыв о строгом профессоре. Зубилина освобождала место в переднем ряду, объясняя студентам других групп, что Кашина не сможет подняться на галёрку. Армен и Серик громко кричали. Ячек тормошил Ольгу Бубину, сидящую рядом, тогда как Симона трясла Мишу с другого бока. Малыгин, Андронов и Попинко взяли у коллег по сектору в высоту сумки и тоже стали теснить сидящих рядом. Причём, каждый хотел, чтобы Лена села с ним. Штейнберг и Станевич, забравшиеся высоко и в середину ряда, встали и приветливо махали. Миша Соснихин, не забывая дорогую редакция, успел передать по рядам краткую историю болезни девушек и их транспортировки из колхоза. Впрочем, большинство студентов про это уже знали, так как почти все были в Астапово. Из группы один-один не улыбались и не принимали участия в приёме больных только двое. Ира Масевич досадливо сжала губы и пробовала понять, кому из двух высотниц Малыгин так рад. Вторым безучастным к происходящему был Шумкин. Девушки прошли мимо Миши, не поздоровавшись. Ира вообще ни на кого не смотрела. Николину позвала к себе Лиза. Лена, сказав подруге, что лучше сядет к Попинко, Шумкину только кивнула и стала подниматься на третий ряд.

– Странно, Николина, как это ты меня вообще заметила? – произнёс Миша с упрёком. Остановившись на подъёме, Лена тряхнула копной светлых волос и отшутилась:

– Мушкин, да на меня тут половина аудитории мужчин смотрит. Что теперь, ходи, ломай голову: кого замечать, кого нет? Не дождёшься, – и продолжила свой путь.

– Опять форсишь? – кивнул Попинко на короткую юбку. – Бабушки твоей на тебя нет.

– Я в длинном пальто и гамашиках. Так что, энное место прикрыто. Но за заботу сенкь ю вери мач, – улыбнулась Лена и вытащила из сумки тетрадку.

– А я думал, ты сегодня не придёшь. Почему вчера не позвонила, как условились? – в голосе Андрея был упрёк. Николина молча протянула руку, открыла учебник анатомии Андрея, что лежал на парте, и вытащила из него листок с номером телефона. В диспансере Попинко написал его и вложил в книгу, а потом, перед уходом, забрал вместе с учебником обратно. Девушка хватилась номера только дома.

– Безнадёжный вариант, – согласился Андрей. Его слова донеслись до Шумкина. Решив, что это сказано в его адрес, Миша зло нахмурился. Глядя на высотниц скептически, он, едва только стих общий шум, вдруг недовольно спросил:

– Скажите, профессор, а почему вы впустили этих студенток после того, как уже вошли сами? Разве правила не одинаковы для всех?

Удалов, наблюдавший за сценой приёма опоздавших, удивлённо повернул голову в сторону вопрошающего, потёр нос и медленно и тихим голосом, требующим восстановления полной тишины, ответил:

– Студент Шумкин, когда вы, как ваш товарищ по группе Николина, окажетесь способным понимать, что такое цитология, и зачем она нужна будущему тренеру, вам, уверяю, исключения будут положены тоже. А пока учите предмет, Миша, и не отвлекайте вашего профессора от урока.

Не дожидаясь больше, пока все сядут на места и возьмут ручки, Удалов повесил на доску один из принесённых плакатов и стал диктовать название темы урока.

– Зазнайка эта твоя Николина, – проговорил Шумкин сквозь зубы. Воробьёва посмотрела на него с усмешкой и отодвинула свои вещи подальше. Больше в этот день они не разговаривали, а на уже следующем уроке Лиза сидела рядом с Леной.