Читать книгу Конспекты на дорогах к пьедесталу. Книга 3. Часть 2. Учёба спорту не помеха - Елена Поддубская - Страница 2

Во вторник 27 октября 1981 года, первой парой у группы первокурсников под номером один-один была педагогика. Вёл её лыжник Джанкоев. Преподавание Тофик Мамедович совмещал второй год с написанием кандидатской диссертации по педагогике. Скромный и застенчивый, он казался студентом, который по какой-то причине припозднился с получением образования. Увидев за первой партой десятиборца Шумкина, запомнившегося в колхозе добрым, неловким и вечно голодным, мужчина улыбнулся:

– Привет, Шумкин. Ты, смотрю, выглядишь бодро.

Щекастый юноша пожал плечами:

– Так я же не больной, чтобы плохо выглядеть, товарищ преподаватель.

– Да, кстати, а как там поживают ваши больные? – вспомнил Джанкоев. Шумкин замотал руками:

– Не-не, это не ко мне.

– Шумкин, ты не Пушкин, чтобы говорить стихами, – усмехнулась Зубилина. Не обращая внимания на недовольное ворчание в ответ, гимнастка представилась преподавателю и сообщила, что её назначили старостой «единички».

– Лена, я тебя прекрасно помню. – Тофик Мамедович попытался поменять деловой тон. Но Зубилина продолжила сухо и чётко, как на плацу во время переклички.

– Это облегчает задачу. Мне поручено следить за посещаемостью, поэтому по отсутствующим вам отвечу именно я. Больные Кашина и Николина лечатся. Обе идут на поправку. Когда приступят к учёбе – не известно.

Выслушав «дежурную сводку», преподаватель сел за стол пред доской. Новые пластиковые столы и стулья удачно сочетались по тону с бордовыми шторами на окнах и создавали в классе уют.

– Педагогика, товарищи студенты, – это для вас одна из самых полезных наук в стенах нашего вуза, – начал он ровным голосом и неторопливо, доставая из портфеля свои записи.

– Ага, то же самое нам вчера уже говорили профессор Удалов и товарищ Мешкова по гигиене, – весело заметил Соснихин. Хоккеист усидчивостью не отличался. Смекалку он проявлял лишь в житейских ситуациях. Зубрить был неспособен, считая, что если в голове что-то задержится, значит ходит он сюда не зря. Но чтобы перенапрягаться? Увольте.

Тофик Мамедович смущённо поправил воротник рубашки. В спортивных штанах ему было точно уютнее. А в костюме и сидеть неудобно, и ноги в синтетических носках потеют, а хлопчатобумажные под туфли не наденешь. Про удушье от галстука вообще говорить не стоит – вся классика советских фильмов на этом построена. Пиджак вроде бы не мал, а стягивает плечи. Благо, температура в классной комнате позволяет снять его. Аккуратно вешая пиджак на спинку стула, лыжник был сейчас вовсе не тем взволнованным и пасующим перед девушками Тофиком Мамедовичем, какого ребята знали по вступительным экзаменам и колхозу

– Никто из вас не знает, кем он станет в жизни. Поэтому оцените всё же педагогику как одну из основных наук нашего вуза, – посоветовал он без лишнего морализаторства.

– Логично, – согласился Юлик Штейнберг, подмигнув соседке Ире Станевич. Конькобежцу тоже стало жарко, он снял шерстяной жакет.

Джанкоев улыбнулся такому мальчишеству и продолжил:

– Прежде всего вам нужно уяснить – что же такое педагогика. Можно для этого запомнить формулировку из учебника, – он указал на книгу, которая так и называлась «Педагогика» и была написана для вузов командой преподавателей и учёных во главе с профессором Н. И. Болдыревым. Рассмотрев обложку, словно видел её впервые, Джанкоев отложил книгу на край стола и улыбнулся: – Но я советую вам не зубрить фразы наизусть, а стараться понимать их и пересказывать своими словами.

Бегунья на короткие дистанции Света Цыганок повернулась к Зубилиной:

– Лена, Тофик Мамедович говорит как ты.

Выслушав про вчерашнее собрание студентов, на котором решили как готовиться к экзаменам, Джанкоев похвалил старосту и предложил тут же попробовать применить метод обучения на практике. Он стал зачитывать из книги:

– Педагогика переводится с греческого как «искусство воспитания». Тут, думаю, нет ничего сложного. Правда, Серик? – Джанкоев подождал, пока Шандобаев без труда повторит только что зачитанное, и продолжил. – Кстати сообщу, что в Древней Греции педагогом считали раба, что был приставлен следить за ребёнком, отвечать за посещение им школы и выполнением домашних заданий. Обычно таким рабом был слабый человек, неспособный на физический труд.

Юлик, развернувшись, посмотрел на задние парты и, обращаясь к бегуну на средние дистанции Кирилову, вполне серьёзно спросил:

– Толян, а я всё никак не мог понять в колхозе, почему ты напоминаешь мне учителя?

Толик свалился лицом с ладони, подпиравшей его лицо, и вздрогнул:

– Чего? Юлик, что ты там опять против меня имеешь?

Штейнберг улыбнулся, так как подначки его обычно были беззлобными:

– Толик, я точно тебе говорю, что твоя постоянная усталость – от того, что ты – педагог.

– Он ещё и лентяй, – добавила Зубилина, не дав Толику ни понять, что о нём сказали, ни возгордиться этим. Ответить старосте он вряд ли бы решился. Впрочем, как любой другой в группе. Смятый шарик промокашки полетел со стороны Кириллова в сторону Штейнберга:

– Лучше Потомуши лентяя не сыскать!

– Ну какой с Генки педагог?

– Ему только львов дрессировать, да и то покусает.

Промокашечный шарик пошёл гулять по классу от парты к парте, пока не ударился о спину Цыганок. Света, красиво расчерчивающая тетрадный лист разноцветными рамками, взяла бумажку, стукнувшую её по руке, и посмотрела на Толика исподлобья:

– Говорить про кого-то за глаза – не по-товарищески. – Промокашка вернулась к инициатору её полётов. Толик весело поймал шарик и уже хотел его снова куда-то запустить, но преподаватель приказал прекратить игры.

– Нашла нам товарища, – огрызнулся Шумкин, глазами указывая соседке Воробьёвой на большой шрам на её руке.

– Миша, ну ты нашёл место для сведения счётов, – упрекнула Лиза.

– Та, Лиза, я тебя умоляю… Шо с него взять, с толстокожего и толстопятого, – Цыганок и Шумкин обменялись колкими взглядами. – Тофик Мамедович, вы не обращайте внимание на этих олухов. Вы так интересно рассказывали про рабов, – попросила Света, вновь принимаясь за поля.

Джанкоев продолжил читать из своей тетрадки, медленно, чуть ли не по слогам и совсем не так, как профессор по анатомии:

– Предметом педагогики является процесс направленного развития и формирования личности в условиях её воспитания, обучения и образования.

– Вот тебе здорово: разве обучение и образование не одно и то же? – перебила Маршал, не забыв поднять руку. Тофик Мамедович улыбнулся; ещё долго школьная привычка будет сидеть в каждом из этих ребят. Может только к концу третьего курса они научатся задавать вопросы во время паузы. Он остановился. Тем более, что за первым вопросом последовал второй.

– А я про личность не понял, – заявил Соснихин. – При чём тут личность, если мы должны тренировать маленьких обормотов? Мы же не с дипломатами будем работать.

«Да, этот совсем в понятиях плавает, – подумал Джанкоев. Слабых студентов в их институте хватало всегда. Кто-то из педагогов, не особо мороча себе голову, ставил им низший проходной бал. Другие, такие как Тофик Мамедович, старались всё разжевать и, желательно, доходчиво. – Нельзя выдавать дипломы тренера или преподавателя исключительно за спортивные заслуги. Категорически нельзя. Ведь рабочим материалом для этих ребят станут живые люди, чаще всего дети. И без элементарных знаний по педагогике, психологии или основам тренировки в любом спорте можно наломать таких дров».

На память молодому педагогу приходили фразы из фильмов об учителях, в которых говорилось, что ошибка педагога, пожалуй, ещё более страшная, чем ошибка врача, судьи или милиционера, потому как выявляется она не сразу, а вот навредить обществу может не меньше. Пока Джанкоев думал, класс бурлил. Новые вопросы повергли студентов в новые дискуссии. Опять же пройдясь по Шумкину, стали говорить, что человек образованный – не всегда воспитанный; толковый и сообразительный, Миша часто был в плохом настроении и ссорился с девушками. Джанкоев, сделав вспыхнувшему десятиборцу знак не отвечать, возразил, что, как правило, тот, кто воспитан, чаще всего и хорошо образован, честен, порядочен, трудолюбив.

– А это уже – пример для подражания, – закончил он спор и по лицам ребят понял, что вместо того, чтобы прояснить им что-то, запутал их окончательно. Казах Серик и армянин Армен, старавшиеся до этого записать, то, что он говорил, синхронно положили ручки. Шандобаев беспомощно посмотрел на Маршал. Крякнув, лыжница снова задрала руку:

– Тофик Мамедович, вы же сказали тезисами. А сами тут такую речь нам двинули, что мы все.., все мы… – Таня на находила слов, чтобы объяснит состояние общего смятения, и откровенно мёрзла в жарко натопленной комнате от ледяных фраз, запомнить которые трудно было даже ей, русской девушке.

«Да, специальные занятия понадобятся не только Соснихину», – решил преподаватель, глядя на Мишу. Хоккеист, думая, что от него ждут ответа, завершил мысль Тани фразой, прилипшей к нему, как слово-паразит:

– Что мы просто офигеваем, дорогая редакция,

– Господи, Сосна, смени пластинку, – попросил Игнат Андронов, несколько раз проведя ребром ладони выше макушки. Тофик Мамедович посмотрел на Маршал, кутавшуюся в широкий шерстяной шарф и указал Соснихину на место у доски.

– Бери мел, Миша. Будем разбирать сказанное мною по смыслу и пытаться конкретизировать, не прибегая к сомнительным выражениям. Давай, не робей.

Соснихин вздохнул и пошёл, куда послали. Лена Зубилина, успев записать всё услышанное, принялась диктовать из своей тетради.

– Педагогика – наука. Субъект педагогики – человек. Предмет педагогики – воспитание, обучение и образование. Цель педагога – сделать из обычного человека личность. Чтобы стать личностью, нужно уметь вести себя честно, порядочно и быть трудолюбивым. Так я понимаю процесс? – уточнила гимнастка, подытоживая.

Джанкоев, поражённый, развёл руками:

– Ребята, мне стоит только добавить, что один из самых знаменитых педагогов современности Константин Дмитриевич Ушинский, сказал в своё время, что цель воспитания – это не знание того, что такое честность или порядочность, а именно привычка быть честным и порядочным. Привить эту привычку настоящий педагог может только собственным примером. Благородная роль педагога – поиск способностей и потребностей ребёнка, определяющих его возможность к обучению.

– Знать, что нужно, и уметь это дать ребёнку, не требуя от него невозможного – вот что является успехом в нашем непростом труде. Я вас правильно понял, Тофик Мамедович? – переспросил Шумкин.

Джанкоев повторно развёл руками:

– Миша, ты поражаешь меня не меньше, чем Лена Зубилина.

– Повтори, Миха, – тут же попросил Штейнберг и старательно записал слова товарища.

– Шумкин – личность, – коротко охарактеризовал товарища ещё один прыгун в высоту – Андрей Попинко после того, как закончил писать.

– Конечно личность, – согласился Джанкоев. – И, как мне кажется, в вашей группе таких уже хорошо и правильно сформированных личностей много. Виктор Малыгин и Ольга Бубина уже состоялись как личности в спорте. Лена Зубилина, ты, Андрей, и ты, Миша Шумкин, являетесь личностями потому, что с вас хочется брать пример.

– А остальные? – поинтересовался Соснихин, укладывая мел в желобок под доской.

– Остальные? Думаю, друзья, это будет являться темой для домашнего задания, – обрадовался Джанкоев и предложил каждому к следующему уроку написать несколько строк о тех чертах своего характера, которые могли бы охарактеризовать его, как личность. – Заодно я прошу вас попробовать составить определение этому термину своими словами. А мы всем вместе потом обсудим ваше изложение.

«Я личность или дерьмо?» – записал Андронов и громко захлопнул тетрадь.